Ги Сайер - Последний солдат Третьего рейха

• Название: Последний солдат Третьего рейха
• Автор: Ги Сайер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-227-01277-6

Немецкий солдат (француз по отцу) Ги Сайер рассказывает в этой книге о сражениях Второй мировой войны на советско-германском фронте в России в 1943–1945 гг. Перед читателем предстает картина страшных испытаний солдата, который все время находился на волосок от смерти. Пожалуй, впервые события Великой Отечественной войны даются глазами немецкого солдата. Ему пришлось пережить многое: позорное отступление, беспрерывные бомбежки, гибель товарищей, разрушение городов Германии. Сайер не понимает только одного: что ни его, ни его друзей никто в Россию не звал, и все они получили по заслугам.

---

Потом все мы вступаем в два голоса, и это двухголосие нежданно-негаданно придает песне торжественное звучание.

У крепостных ворот стоит рослый часовой, держа у ноги самозарядную винтовку с примкнутым штыком. Он делает нам на караул.

Мы входим во двор замка, чеканим шаг по неровным выщербленным плитам и застываем по команде «Смирно!». С речью обращается старший офицер в звании майора:

— Солдаты, перед нами поставлена цель ликвидировать советских комиссаров, наделенных неограниченной властью над жизнью и смертью людей. Уничтожить их значит сберечь германскую кровь на поле брани и в тылу. Вопросы есть?

— Как думаете, господин майор, а у нас все получится? — отважился кто-то задать вопрос.

— Я не думаю и вам не советую. Приказ есть? Есть. А думать будем, когда его выполним. Зиг хайль![5]

— Хайль Гитлер! — рявкнули мы во все горло.

Раздалась команда «Вольно!» — и началась перекличка. Тем, чье имя и фамилию назвали, велят строиться в две шеренги. Я поглядываю по сторонам. Во дворе полно военных машин, возле которых переминаются с ноги на ногу сотни четыре солдат с полной боевой выкладкой.

Наша проверка, проходящая четко и сноровисто, заканчивается. Звучит команда разбиться на группы по тридцать человек для размещения в казармах.

Пожилой солдат лет пятидесяти, сопровождающий нас, кивает в сторону крытых грузовиков и вполголоса произносит:

— Деблокирующие войска… Вот такие дела!

Так вот в чем дело… Недаром у солдат такие хмурые лица!

Вечером я узнаю, что все они отбыли куда-то в Россию, а Россия — это война, о которой мне пока не так-то много известно. Припомнилась глава из школьной хрестоматии, которая называется «Русский». В ней сказано: «Русский белокур, ленив, хитер, любит пить и петь». Вот и все!

Не успел я положить свой ранец на приглянувшиеся мне деревянные нары, как раздалась команда на построение. Обедать, что ли? Давно пора… Последний раз нас кормили в Белостоке. Ржаной хлеб и творог с вареньем с удовольствием лопали все. Интересно, чем здесь собираются потчевать?

Оказывается, я чересчур большой оптимист.

Фельдфебель Лаус, успевший натянуть теплый свитер, улыбаясь предлагает нам пойти искупаться. Ничего себе! Сентябрь на дворе, как-никак!

— Холодно, по-моему, — бросает сквозь зубы гигант эльзасец. Неробкого десятка солдат, осмелился возразить майору. — У любого здравомыслящего человека, на мой взгляд, есть право отказаться от принятия этой водной процедуры.

Фельдфебель Лаус, продолжая улыбаться, произносит с расстановкой:

— У любого человека есть лишь обязанности, а права только у Бога. Это раз. Если солдат сам не любит себя, он доставляет другим лишние заботы, а на войне не должно быть ничего лишнего. Это два. Русская зима нешуточное дело, поэтому будем закаляться. Это три. Не воевавши в госпиталь угодить — вроде дезертирства. Ясно?

Пришлось нам сделать над собой усилие. Пружинистым шагом, как заправские спортсмены, преодолеваем километр или полтора и оказываемся на песчаном берегу озера, куда несет свои воды говорливый ледяной ручей.

Фельдфебель Лаус перестает улыбаться, приказывает раздеться догола и обводит нас взглядом с хитроватым прищуром.

Догола так догола! Мы уже научились преодолевать не только стыдливость, но и многое другое. Я помню, как стеснялись мы на первых порах, когда новобранцами жили в казармах. Со временем привыкли еще и не к такому.

Первым в воду, обдав нас брызгами, прыгает сам фельдфебель. Все смеются, но мне не смешно. Погода, конечно, замечательная… для прогулки, но не для купания. Я пробую ногой воду. Бр-р! И тут же получаю тычок в спину. Сопровождаемый взрывом хохота, лечу в воду. Когда выбираюсь на берег, меня бьет колотун. Воспаление легких, вне всякого сомнения, к вечеру обеспечено! Так, а где полотенце? Полотенца нет ни у кого! Зато у меня есть пуловер. Его я и натягиваю на мокрое тело.

Мы едва поспеваем за нашим фельдфебелем. Он несется во весь опор и проделал уже половину пути до нашего замка. Мы страшно проголодались и, влетев во двор, ищем взглядом вход в столовую. Но не тут-то было! Никакого намека на то, что нас собираются кормить.

— Дадут нам пожрать или нет? — спрашивает гигант эльзасец у стоящего поодаль унтер-офицера.

— Смирно! — рявкает фельдфебель.

Мы застываем. Даже наш храбрый эльзасец.

— Обед здесь в одиннадцать, — гаркает Лаус. — А мы прибыли с опозданием на три часа. Тройками, справа от меня, становись! Сейчас у нас стрельбы.

Сжав зубы, мы отправляемся за нашим мучителем.

Узкая тропинка бежит через лес. Тихо. Припекает солнце. Пахнет хвоей и смолой. Неподалеку стучит дятел.

Наши ряды расстроились, и мы плетемся гуськом. Фельдфебель Лаус умчался. Вероятней всего, чтобы выяснить, все ли готово к стрельбам, которые для офицеров серьезное испытание, а для солдат любимое занятие. Стрельбы — настоящее дело, для которого требуется умение.

А голод между тем давал о себе знать. Неужели после этих учебных стрельб состоится обсуждение результатов? Скорее всего… При поистине пчелином усердии Лауса не миновать нам разбора стрельбы по мишеням с бесконечными придирками. Похоже, сегодня мы окончательно убедимся в том, что голод и в самом деле не тетка.

Тропинка вывела на опушку леса, где матерые ели стояли вперемежку с кряжистыми березами. Я поймал себя на том, что природа на голодный желудок не вызывает у меня прежнего радостного чувства.

Неожиданно среди идущих впереди солдат возникло замешательство. Что такое? Я пускаюсь во всю прыть к развилке, где человек тридцать солдат сгрудились вокруг троих поляков в гражданском с корзинками с отборными куриными яйцами.

Поляки что-то лопочут, но я по-польски ни бум-бум! Но и так ясно, что они продают яйца, а нам, к несчастью, до сих пор не выплатили жалованье.

Короче говоря, довольно быстро выясняется, что в наших карманах пусто.

Не в силах противостоять искушению, мы запускаем руки в корзины. Направо-налево сыплются удары, но все это происходит в полном молчании. У меня в пилотке оказалось восемь целехоньких яиц. Не так уж и плохо, если не обращать внимания на боль в ноге. Кто-то вмазал мне каблуком по щиколотке.

На меня во все глаза таращится упитанный австрияк. Глядя на его румяное мальчишеское лицо, я и представить себе не мог, каким оно станет через месяц, когда утомительная беспощадная фронтовая жизнь всей тяжестью обрушится на нас.

Я протягиваю ему пару яиц. Он от изумления и счастья теряет дар речи.

Оставшиеся шесть яиц я проглатываю чуть ли не со скорлупой.

Наконец-то мы на стрельбище. Здесь по меньшей мере тысяча солдат. Стрельба не прекращается. Издалека виднеются поднятые над бруствером темные и белые мишени. Те, что ближе, — для стрельбы из винтовок, а подальше — из пулеметов. Я прихватываю к винтовке дюжины две патронов, намереваясь расстрелять их, когда настанет моя очередь. Некоторые берут и больше, но и двадцати хватит.

Яйца в желудке начинают вести себя кое-как. Что обо мне думает при этом мой организм, вряд ли можно описать цензурными словами.

Время близится к вечеру. Мы голодны как волки. Наше отделение отстрелялось вполне прилично. Лаус получает благодарность. Вскинув винтовки на плечо, мы уходим со стрельбища. Шагаем по узкой гравиевой дорожке. Сюда, кажется, шли другим путем.

Далеко ли до нашего замка? Оказывается, нам еще идти и идти. Километров десять точно. Мы шагаем и поем. Наверное, нет лучшей тренировки для легких, чем петь на марше. Поскольку я в добром здравии, думаю, тем вечером они превратились в кузнечные мехи.

Время от времени успеваю бросить взгляд на товарищей, которые уже задыхаются. На лицах у многих из них отчаяние. Что, собственно, происходит? Петер Делейге — он шагает наискосок от меня — вытягивает руку. На запястье у него поблескивает циферблат часов.

— Время! — произносит он вполголоса.

Наконец-то до меня дошло! Уже стемнело. Сейчас наверняка около шести… Получается, мы не успеем и на ужин?

Не мешает поднажать! Может, еще успеем и нам хоть что-нибудь перепадет.

Пустившись чуть ли не галопом, обгоняем фельдфебеля Лауса.

Тот в недоумении смотрит на нас, срывается было на крик, но спохватывается и на ходу бросает:

— Решили меня обставить, да? Ну, это мы еще посмотрим!

По его команде мы в седьмой раз затягиваем: «Эрика, мы тебя любим» — и, не замедляя шага, минуем массивный каменный мост, перекинутый через ров, вваливаемся на двор и видим колонну солдат, вооруженных котелками и кружками. Они выстроились в очередь у походной кухни с тремя огромными котлами.

По команде Лауса мы останавливаемся. Сейчас он гаркнет: «Разойтись!» — и мы рванем за котелками. Но наш мучитель заставляет поставить винтовки в пирамиду. Еще десять минут коту под хвост!