Ника Созонова - Затерянные в сентябре

• Название: Затерянные в сентябре
• Автор: Ника Созонова
• Жанр: Фэнтези

Маленькая повесть-сказка, сон-фантасмагория. Очередное признание в любви моему Питеру — прекрасному и страшному, черному и серебряному, теплому и ледяному.

---

— Бог ты мой, какая кроха!

И тут он открыл глаза и сонно протер их кулачками. И потянулся ко мне — отчего мое сердце окончательно растаяло.

Последним, кого мы встретили, был Антон. Он стоял на набережной Мойки, и костяшки его пальцев были разбиты. Едва мы приблизились, он бросился на нас, и Волк с Чеченом с трудом сдержали его. Он кричал, и хриплый крик отскакивал от воды и от стен зданий, извергался сухим водопадом на наши уши и головы.

— Кто вы?! Что вы сделали со всеми остальными людьми?.. Какого черта вам нужно??!..

Внезапно Бялка шагнула к нему и поцеловала в губы. Сильно-сильно, наотмашь, словно дала пощечину. Мне показалось, что Волк вздрогнул и отвел глаза. Антон же сплюнул и пробормотал тихо и зло:

— Отвали от меня, уродина. У меня свадьба сегодня должна была быть…

1. Лапуфка, или осваиваясь

Он был точно уверен, что он мальчик. Ему об этом сказали родители. Но вот посторонние люди постоянно называли его девочкой. Говорили маме, что у нее прелестная дочурка, просто лапочка. Потом Лапочкой, или Лапуфкой его стали называть домашние. А своего имени, честно говоря, он уже и не помнил — так редко его употребляли.

Ему жилось хорошо, даже очень хорошо. Пока он не заболел. Нет, у него ничего не болело, просто его перестали выпускать гулять. И он почти все время лежал в кроватке, даже когда за окном было солнце и лето, и все остальные дети играли на улице или уезжали к морю. Как он уезжал — с мамой и папой в прошлом году. Ему давали много невкусных таблеток и делали уколы — правда, не больно. Зато и вкусного давали гораздо больше, чем когда он был здоровым: красные гранаты, зеленый виноград, желтый мед и оранжевую солененькую икру, похожую на янтарные бусы. Мама читала ему вслух книжки. Она не всегда могла читать и разговаривать с ним — говорила, что глазки ее устали и оттого слезятся. Она уходила в свою комнату, но он не скучал, потому что мама включала веселые мультики. Однажды его забрали в больницу — и вот там было плохо. Хотя мама опять была рядом, не отходила от него ни на шаг. Он очень радовался, когда вернулся домой. В больнице его красивые светлые волосы сбрили, и это было хорошо: теперь никто больше не назовет его девчонкой. Но они скоро вновь отрасли. Правда, девчонкой называть его уже было некому — к ним почти перестали приходить гости. И даже папу он видел теперь редко: мама говорила, что папа много работает, потому что им нужно много денег. Зачем? — ведь у них и так все есть. Затем, чтобы ты был здоровым и крепким, говорила мама.

Но он не становился крепким…

Когда сегодня утром он проснулся и никого не увидел, то очень испугался. Папа был на работе, но мама всегда была дома, с ним. Он искал ее по всей квартире, заглядывал под тахту и открывал платяной шкаф, но она пропала совсем. Он заплакал и бросился на улицу. Там было еще страшнее — потому что очень просторно и совсем никого нет. Он бродил по пустым улицам и звал маму, пока его не нашла Синяя Бялка и не повела на какую-то крышу. Они там сидели рядышком и рассматривали лоскутки газонов, красивые деревья, обшарпанные и блестящие крыши внизу. И ему перестало быть страшно, и стало очень даже хорошо. Бялка оказалась замечательной. Сперва он побаивался ее лица и руки без пальцев, и именно поэтому разглядывал их очень внимательно. А она рассмеялась:

— Перестань! Мне щекотно от твоего взгляда. Это надо мной братец старший прикольнулся. Мы ехали тогда в поезде, я была совсем мелкой, и он сказал: 'Высунись в окно по пояс, и тогда сможешь взлететь! Ветер от поезда поднимет тебя высоко-высоко, и ты увидишь весь мир под тобой — маленький и круглый, как дыня'. Ну, я и послушалась. Знаешь, никогда не верь тому, кто говорит, что может научить тебя летать. Мы все научимся этому сами, но только когда придет время.

— И я тоже смогу летать?

— Конечно, Лапуфка.

Она подхватила его на руки и закружила на самом краю покатой ребристой крыши. Казалось, еще чуть-чуть, и они рухнут вниз, на мостовую, заметенную палой листвой. Потом Бялка успокоилась и сказала, что пора спускаться: их уже ждут. Она так и несла его на руках — хотя он был уже большой мальчик и, наверно, тяжелый, а он, склонив голову на ее плечо, задремал.

А потом были другие люди, другие руки и плечи, и он то просыпался, то вновь окунался в сон, и снились ему бумажные корабли, скользящие по невской глади, сотни и тысячи корабликов… и печальные сфинксы, мимо которых они проплывали, кивали им своими гладкими головами. И он был капитаном одного из них, оловянным солдатиком, и плащом ему служил золотой осиновый лист.

— И что же мы будем делать?

Эмма покачивала ногой в узком лаковом сапожке. Странно: несмотря на высокие каблуки, на которых она ходила полдня, ноги совсем не устали. Напротив, в них трепетало желание еще куда-то идти, нестись — словно ее обули в крылатые сандалии Гермеса, вестника богов.

— Надо поискать кого-нибудь еще из выживших… оставшихся, — Чечен запнулся, подбирая нужное слово.

— Нет, нам не нужно никого больше искать! Мы все в сборе, — Синяя Бялка сидела на поребрике мостовой и выдала это с озорной улыбкой напроказившего ребенка.

Антон подлетел к ней и, ухватив за плечи, рывком поставил на ноги.

— Ты что-то знаешь! Отвечай, ведьма!.. Это ты нас сюда притащила. Где, где моя Настена?! Где все, черт возьми?.. Отвечай, что ты со всеми нами сделала?!..

Он тряс ее, и голова девушки беспомощно болталась из стороны в сторону, а рот испуганно приоткрылся. Волк шагнул к ним, но Антон уже отпустил ее — так же резко, как и схватил. Синяя Бялка зашаталась и удержалась, лишь ухватившись за Волка. Тот тихо заговорил ей что-то успокаивающе-ласковое.

— Вы все сговорились, да?.. — Антон попятился, пока не уперся затылком в стену дома. — Ну, скажите, зачем я вам нужен?!..

Он сполз по стене на корточки и заплакал.

Лапуфку разбудили его крики. Он заворочался в руках Чечена, и тот опустил его на асфальт. Ребенок с изумлением взирал на взрослого дяденьку, сотрясавшегося в конвульсиях.

— Что с ним? — потянул он за рукав бабушку Длору.

— Ему плохо, малыш, очень плохо. Такое бывает. Вырастешь — поймешь. Хотя дай Бог, чтобы никогда не понял.

— Только ему здесь плохо, а все остальные не в счет! Все остальные — механизмы, био-роботы, да?! Он невесту потерял и ревет, а я — трех детей, и ничего, это так, мелочи!..

Эмма задохнулась от ярости. Ее лицо дергалось, а ноздри трепетали. Антон притих. Сделав два глубоких вдоха и успокоившись, поднял на нее злые и вспухшие от слез глаза.

— Если ты не страдаешь, значит, ты не мать, а собака подзаборная.

— Да как ты смеешь судить меня — только потому, что я не распускаю сопли, как ты — слабак, падаль!..

— Успокойтесь, пожалуйста!

Волк говорил достаточно громко, но его не услышали. Они кричали друг на друга все яростнее и даже не заметили, как от их децибелов по тротуару побежали трещины. Бабушка Длора схватилась за сердце. Лапуфка шлепнулся на пятую точку и, посчитав это замечательным поводом для ора, распахнул рот пошире и взвыл. Недвижным и спокойным оставался только Чечен. Он высился утесом посреди шторма. Дома вокруг ходили ходуном, как картонные декорации, кариатиды у соседнего подъезда готовились опустить руки (пропади оно всё пропадом!), и даже небо, казалось, провисло, намереваясь упасть им на головы.

— Прекратите, — Бялка почти прошептала это слово, но голос ее перекрыл все иные звуки. Так бывает, когда стук в дверь прекращает самый горячий скандал. — Прекратите немедленно. Разве вы не видите, что делаете ему больно?

Девушка дрожала, на побелевшей коже шрам казался еще заметнее, еще безобразнее. И все замолчали, застыли. Было стыдно, но за что и почему, никто не мог бы сказать.

— Прости нас, принцесса, — произнес за всех Волк.

— Передо мной вы ни в чем не виноваты, — Бялка прошла мимо всех и опустилась возле трещины на мостовой. Подула в нее, и края разлома стали сходиться, зарастать. Когда они сомкнулись полностью, подошла к Лапуфке и, нагнувшись, поцеловала в пушистый затылок: — Хорошо тебе: ты ближе всех к небу! — Затем повернулась к Эмме: — С твоими детьми все в порядке, иначе и быть не может! — Дойдя до Антона, изуродованной рукой провела по его щеке (отчего он дернулся и скривился): — Бедный, бедный мальчик! Открой наконец глаза… — Рядом с бабушкой Длорой она преклонила колени: — Спасибо, что вы с нами. Пока вы рядом, мы всегда будем помнить о течении времени, о мудрости и доброте… — И та отвернулась, пытаясь скрыть подкатившую к глазам влагу. Чечен встретил девушку объятием — подхватив на руки, он громко чмокнул ее в щеку. Затем очень осторожно, как драгоценность, поставил на землю, и она легко коснулась его черно-седой шевелюры. — Ты смелый воин и устал от ран. Но главные битвы впереди! — К Волку она подходила последнему. Медленно, чуть ли не на цыпочках, словно боясь его взгляда — опасливого и молящего одновременно. — Ты ведь поможешь мне, 'собиратель душ'? Я маленькая и слабая, одной мне не справиться. А я помогу тебе вспомнить о том, как ты летал, и забыть о том, как ты падал.