Ника Созонова - Затерянные в сентябре

• Название: Затерянные в сентябре
• Автор: Ника Созонова
• Жанр: Фэнтези

Маленькая повесть-сказка, сон-фантасмагория. Очередное признание в любви моему Питеру — прекрасному и страшному, черному и серебряному, теплому и ледяному.

---

— Нет, спасибо. Думаю, мне нужно возвращаться к своим.

— А мне кажется, еще не время! — Маша (или не Маша?) рассмеялась.

— И что же мне нужно делать?

— Ну, не знаю. Поспи, например.

С этими словами девочка засунула куклу в карман куртки, вскочила на ноги и побежала прочь. А Антон ощутил, как под напором непонятно откуда взявшегося ветра падает навзничь. 'Ох, и долбанусь сейчас головой об асфальт…' — успел он подумать, а потом глаза его закрылись. Или, вернее будет сказать, их кто-то захлопнул.

Он несся в поезде — молодой, беспечный, только что отслуживший в армии. Его должны были встретить так же хорошо, как и проводили: веселой пьянкой, где друзья будут хохотать и хлопать по спине, а подружки целовать в губы и тащить в койку. Но на перроне отчего-то не оказалось ни одного знакомого. А все, кто ему попадался, были на одно лицо, словно манекены, и очень напоминали кого-то. Через минуту его осенило: то были точные его копии, отличавшиеся друг от друга лишь одеждой и прическами. Даже говорили совсем, как он, — чуть растягивая слова на конце фразы.

Антону стало жутко. Он всегда хотел быть таким, как все, не лучше и не хуже. Чтоб была машина, как у всех нормальных, приличных людей, а в квартире стоял навороченный комп, как у соседа Коли с десятого этажа. Но никогда, НИКОГДА ему не хотелось, чтобы все были похожими на него. Антон изначально знал, что он всего лишь винтик, шестеренка, двигающаяся в огромном отлаженном механизме социума. Но ведь были те, кто управлял этим механизмом, и те, кто отлаживал его работу, и те, кто устранял неисправности. Если же все стали шестеренками, то скоро всё развалится — ведь ни один прибор не может работать без техников и ремонтников. А такие, как он, не способны двигаться самостоятельно и, тем более, вести за собой других.

'Я сплю. Сплю во сне — какое забавное ощущение… Значит, могу делать все, что захочу'. Антон подошел и со всей дури толкнул носильщика с таким знакомым, слегка приплюснутым носом, смотревшим на него кристально ясным и бессмысленным взором. Тот заколыхался, словно состоял не из костей и плоти, а из желеобразной субстанции. А потом рассыпался — пеплом, сухими листьями, черными лебедиными перьями. Обрадованный таким эффектом, Антон принялся крушить собственных клонов. 'Я единственный, уникальный, других таких нет и быть не может!..' Воздух стал обжигающе горячим, он царапал лицо и резал легкие.

И тут над ухом у него завибрировал голос — девчоночий, звонкий. Строчки были непонятными и невесомыми, они кружили голову и щекотали память:

Я люблю

тебя, ее, их

мертвых, живых,

своих? чужих.

Из плоти, из крови,

из смеха, из боли.

Из молитв, проклятий, клятв…

Я часть —

твоя, ее, их,

часть от части,

маленькая — не больше полушки,

осьмушки, двушки.

И все-таки целое —

как облако,

как дыхание твое на щеке другой.

Я рождалась тысячу раз,

а умирала девятьсот девяносто девять.

Девять, девять, девять…

Смехом, эхом, стихом

лягу к твоим ногам.

Я люблю их всех,

но тебя чуточку больше.

Антон открыл глаза. Он стоял напротив знакомой парадной с датой '1885' над входом. Из окна третьего этажа подавала знаки лохматая голова Бялки. Увидев, что замечена, она крикнула:

— Эй, странник! Не хочешь ли подняться и присоединиться к нашему уютному обществу? Мы как раз обсуждаем сейчас планы на оставшуюся вечность.

Антон передернул плечами, сбрасывая оцепенение. И вошел.

Все сидели в большой светлой комнате, живописно раскинувшись по всему пространству. Чечен подкидывал Лапуфку, и тот радостно визжал, то подлетая к самому потолку, то вновь оказываясь в сильных смуглых руках. Волк о чем-то тихо беседовал с Длорой, то и дело бросая настороженные взгляды на Бялку, которая продолжала что-то высматривать, свесившись из окна. Эмма при виде Антона отложила журнал, который пролистывала.

— Ну? — Свой вопрос она задала нарочито небрежно.

— Прогулялся, проветрил мозги, и мне вроде как полегчало, — добродушно откликнулся Антон.

— Что ж, рада за тебя.

Лапуфка, опущенный на пол, бросился к нему и принялся дергать за штанину.

— А мы все только тебя и ждем! Я ни разу не был в Эрмитаже. Все сказали, что можем сходить. Ты с нами?

Он ухватил Антона за ладонь, и тот вздрогнул, вспомнив другую детскую ручку, так недавно лежавшую в его руке.

— Конечно. А разве у меня есть какой-то выбор?

— Никакого, братишка, — Волк улыбнулся ему, поднимаясь на ноги.

До Эрмитажа они дошли быстро, болтая и перешучиваясь. Напряжение, повисшее между ними в начале знакомства, спало. Зато в огромном пустынном дворце все притихли. Ощущение абсурда и нереальности происходящего здесь чувствовалось еще сильнее, чем на улице или в чужих квартирах. Их окружала ослепительная, торжественная и величавая красота. Потерянные и маленькие, бродили они по залам и галереям, помнившим поступь царей, полководцев и фрейлин.

Атмосферу нарушила Бялка. Остановившись у огромной малахитовой чаши, она заявила:

— Всю жизнь мечтала туда залезть, а тут такая возможность! Эй, мужчины, подсадите кто-нибудь, а?..

Чечен, как самый высокий, подставил плечи, и с ловкостью ящерки девушка соскользнула с них в зеленое нутро огромной холодной глыбы.

3. Синяя Бялка, или Лети!..

У нее никогда не было ни друзей, ни подруг. Вернее, не так: для нее все были друзьями и подругами, а вот она — ни для кого. Раньше она не могла с этим смириться. Пыталась понять, что в ней не так. Из-за шрама на лице или руки? Но ведь встречаются и гораздо более уродливые люди, которые, тем не менее, кому-то нужны.

Ее родители были суровыми и строгими. Они старались по пустякам не растрачивать свою энергию и чувства. Наверное, они по-своему ее любили, но ей от этой любви было ни жарко ни холодно. Ее никогда не били, но за малейшую провинность — невымытая посуда, порванные колготки — могли не разговаривать неделями. Со страшим братом тоже был полный разлад: он стыдился сестры — из-за внешности и за то, что ее считали чуть ли не слабоумной. (В школе она еле-еле переползала из класса в класс, и родители даже хотели перевести неудавшуюся дочку в интернат для детей с задержками в развитии, но классная посоветовала этого не делать.) То, что в ее уродстве был повинен прежде всего он сам, брат предпочитал не вспоминать.

Когда ей исполнилась семнадцать, она ушла от родителей к хиппи. Ей показалось, что она наконец-то попала домой: под музыкой Битлз и Пинк Флойд, под сладким дымком марихуаны облик ее никому не казался странными или отвратительным. Здесь ей подарили ее имя, а данное родителями — бесцветное и никакое, она благополучно забыла. А потом она забеременела, и 'дети цветов' с мягкой улыбкой указали ей на дверь: соски, пеленки и детские крики в переполненном 'флэте' были совсем не к месту.

Она попыталась вернуться к родным, но, увидев ее на пороге с большим животом, ее обозвали 'потаскухой' и захлопнули двери. Бялка рожала одна, на чердаке соседнего дома. Когда женщина, живущая снизу, услышав крики, вызвала 'Скорую' и милицию — ее обнаружили баюкающей на руках мертвого ребенка, обмотанного пуповиной — которой он и задохнулся при родах.

Выйдя из больницы, она стала чем-то вроде городской сумасшедшей. Никто не знал, где она живет и чем питается, но ее можно было увидеть то здесь, то там: на набережной Мойки, у фонтана рядом с Казанским собором, на скамеечках Летнего сада. Однажды один из панков, тусующихся на Малой Садовой, задумав повеселить себя и окружающих, окликнул ее:

— Бялка, а Бялка! А у тебя парень есть?

Он ожидал, что она ответит 'нет', и он захохочет: 'Ну, ясно: кто же захочет встречаться с таким чучелом!', но она улыбнулась и расправила складку на замызганной юбке:

— Конечно.

— Да ну?! И как же его зовут?

— Не знаю — я же его еще не видела. Как увижу, сразу найду вас и скажу.

Парни зашлись дружным хохотом.

— А с кем ты сейчас гуляешь? Неужто, одна? Как же на такую красотку не польстился-то никто?..

— Я не одна. Я с Питером.

Тот, кто начал ее задирать, подскочил поближе. Ему хотелось выкинуть еще что-нибудь этакое, красуясь перед девчонками в косухах, скалившими молодые зубы.

— Значит, ты любовница Санкт-Петербурга! Не больно ли велика честь? Ты просто городская подстилка, вот и веди себя соответственно!.. Кажется, на твоей юбке не хватает разреза — сейчас мы это поправим!

Она не успела отскочить в сторону, как быстрым движением панк выхватил стилет и разодрал ткань от подола и почти до пояса. Он отступил, довольный получившимся результатом и гордый своим остроумием. Дружки и подружки катались по земле от хохота. Бялка держала расходившиеся края юбки, а непослушный ветер норовил развести их в стороны. Отовсюду сыпались ободряющие и поощряющие реплики: