Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №1 (2003)

• Название: Журнал Наш Современник №1 (2003)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

8. На стр. 68 Н. Коняев относит стихотворение “В старом парке” к Приютино. Между тем известно, по давно опубликованным воспоминаниям С. Чухина, что это стихотворение написано после посещения Н. Рубцовым вместе с С. Чухиным барской усадьбы с прудом и парком в селе Погорелово на Вологодчине в августе 1966 г.

9. На стр. 84 Н. Коняев приводит слова А. Солженицына о советской эпохе: “...270-миллионный народ мучается на уровне африканской страны, с неоплаченной работой, в болезнях, при кошмарном уровне здравоохранения, при уродливом образовании, сиротстве детей и юношества, оголтелой распродаже недр за границу...” Но все познается в сравнении. Это сейчас большинство населения мучается на уровне африканской страны, когда уровень жизни, промышленность, медицинское обслуживание отброшены на десятки лет назад. А основное население страны по социальным условиям отброшено примерно на 60-е место в мире, а ранее мы были в первой десятке стран мира. Кому это надо, и кому это выгодно? При советской власти госу­дарство все-таки заботилось о детях и о матери. Одна правда в приведенной цитате — о продаже недр за границу, но не сказано, что 87% прибыли от продажи получают сейчас владельцы фирм по добыче и продаже ресурсов России, которые принадлежат всему народу.

10. На стр. 92 Н. Коняев приводит высказывание петербурского критика и переводчика Виктора Торопова о том, что “...в “шестерках” у этих бездарей (имеются в виду рабочие поэты из литобъединения) почему-то ходил великолепный поэт Николай Рубцов — его посылали в магазин за дешевой водкой...”. А сколько раз Торопов или Коняев бегали когда-то для кого-то за водкой? Но ведь все отмечают независимый характер Николая Рубцова, и поэтому я не верю В. Торопову, далеко зашедшему в попытке унизить Н. Рубцова.

11. На стр. 93 Н. Коняев пишет, что “...он (Рубцов) мог бы как-нибудь признаться, что его лучший друг Эдик Шнейдерман, а любимый поэт Бродский. Славянофилам это не очень было бы по нутру”.

У Рубцова было несколько любимых поэтов: Д. Кедрин, С. Есенин, а затем Ф. И. Тютчев, на чьи стихи Николай подбирал музыкальные мелодии. В Ленинграде Рубцов признавал только Г. Горбовского, которому посвятил стихо­творение “Поэт”. А в Москве у него был свой круг друзей-поэтов: А. Пе­ред­реев, Ст. Куняев, А. Черевченко, Н. Анциферов, В. Сорокин. И был старший друг, вологодский поэт А. Я. Яшин. Большую поддержку поэту в Москве с публикациями стихов оказали В. Кожинов, Ф. Кузнецов и Е. Исаев. В Тотьме в трудные 1964—1965 гг. Рубцову оказывал помощь друг еще с лесного техни­кума — журналист и писатель С. Багров. В Вологде у Рубцова были друзья-поэты С. Чухин, О. Фокина, В. Коротаев, А. Романов, Н. Старичкова и особенно писатель В. И. Белов. Кстати, Н. Коняев противоречит самому себе, когда на стр. 257 приводит высказывание В. Кожинова, что “любимейшим поэтом Николая Рубцова был совсем уж не “деревенский” Тютчев”.

12. По тексту книги рассыпаны “оригинальные” выражения: на стр. 40 — “...первый опыт форсирования романов (имеются в виду любовные) Рубцов — увы! — будет повторять снова и снова”; на стр. 117 для Н. Рубцова “брезжил успех”, на стр. 227 — “...разгребая перед собой... натуральное дерьмо... плыли вдаль будущие граждане страны Советов”. И это о русских вологодских ребятах.

13. На стр. 157 Н. Коняев пишет: “Я не хочу критиковать памятник Николаю Михайловичу в Тотьме, но больше правды о поэте в развалинах никольской церкви...”. Пассаж типа “Я не хочу критиковать...” — уже есть критика. Имеются много положительных высказываний о памятнике в Тотьме. Критика слышится от людей, которые или не понимают условность памятников, или им не нравится сущность поэзии Рубцова. Вот что пишет, например, В. В. Оборина (Покровская), выпускница МГУ им. Ломоносова: “На открытии памятника Н. Рубцову в Тотьме на берегу Сухоны я присутствовала. Мне кажется, скульптор очень хорошо передал и внешний и внутренний мир поэта”. Это мнение получившей высокое эстетическое образование Обориной, которая была направлена из Москвы в мало кому известную Тотьму и преподавала историю в 1950 г. в лесном техникуме.

14. На стр. 173 делается попытка сравнения стихотворения Иосифа Бродского “Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам...” и Николая Рубцова “Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны...”. Но если И. Бродский видит “холодные холмы” в России, то Рубцов — холмы задремавшей России. Бродский мрачно смотрит на окружающий мир, а Н. Рубцов сквозь сумерки видит Свет. Н. Коняев пишет далее от себя: “Утро и в самом деле было туманным, а время трудным”. Времена всегда трудные, только когда и для кого? А судьбы разные. Разница в том, что Рубцова убили уже в 1971 г., а И. Бродский уехал на Запад и получил Нобелевскую премию.

15. На стр. 199 Н. Коняев приводит высказывания никольчанки Л. С. Тугариной о жизни поэта с Гетой, о том, что Рубцова чуть ли не держали на хлебе с водичкой. А зачем такие сомнительные высказывания? Чтобы опорочить Г. М. Меньшикову, гражданскую жену Н. Рубцова?

16. На стр. 270 Н. Коняев пишет, что “Людмила Д. (Дербина-Грановская) пыталась влюбиться в Николая Михайловича Рубцова, но ничего из этой попытки не выходило”. Не собиралась она влюбляться, ей от Рубцова нужно было поднабраться поэтического мастерства (поэта она выделила из других и сразу явилась к нему на квартиру в июне 1969 г.). Зачем Н. Коняев приводит систематически высказывания Дербиной с клеветой в адрес Рубцова? Особенно лживо описание Дербиной случая с порезом вены в июне 1970 г. Опубликовано ведь по этому случаю свидетельство А. Романова (1994 г.), которое не приводит Н. Коняев и которое разоблачает Дербину. И почему в своей книге Н. Коняев пишет “поэтесса Д.” и не называет фамилию Дербина, по мужу Грановская?

Есть еще множество неточностей в интерпретации событий, связанных с Н. Рубцовым. Просто нет возможности упомянуть все эти мелкие, казалось бы, детали, которые работают на дискредитацию образа русского Поэта. Как известно, ложка дегтя портит бочку меда. Можно было бы не акцентировать внимание на вышеприведенных и других пассажах, если бы они не использовались скрытыми и принципиальными недругами Н. М. Рубцова. В одной из передач по радио, уже в январе 2002 г., приводились фрагменты из книги Н. Коняева со ссылками на мнение Дербиной-Грановской, которые чернят светлый образ Н. М. Рубцова.

II

 

Подготовка автором нижеследующего материала была продиктована необходимостью ответа на доводы Т. В. Даниловой, изложенные в ее статье о Николае Рубцове “Русский поэт”, опубликованной в журнале венедов “Волхв”, №1 (22), 2000. С рядом положений статьи Даниловой можно и нужно согласиться: об ожидаемом появлении истинно русского поэта, о неразрывной связи Рубцова с окружающей природой, особенно в родном селе Никольском, о любви к Родине, о поэтическом чутье Рубцова, о высокой оценке В. Кожиновым творчества поэта, о выталкивании Рубцова из Литинститута. В принципе,достоверно мнение автоpa о “друзьях” с бутылками перед гибелью поэта и особенно о натуре “поэтессы” Дербиной-Грановской (с ее звериными стихотворными образами). Т. Данилова очень грамотно, логично выстраивает материал и напористо проводит идею тяготения творчества великого русского поэта Н. М. Рубцова к русской природе, к единению Русского народа с “Божественными Силами Природы”, а в конечном итоге ведет к обоснованию языческого мировоззрения поэта.

Т. Данилова пишет: “Рубцовский могучий дух охватил всю Россию в ее историческом развитии, все ее величие и боль, “ее победы и беды”, чутко уловил “волны и скалы” народной жизни”. Такой пафос трудно перекрыть.

Т. Данилова сообщает неопровержимое: “Поэт внимал лишь своему сердцу и голосу живой Природы и никогда ничего не сделал природе противоречащего, ни разу не сфальшивил...” Проводится и следующая мысль: “Поэт чувствовал глубинную духовную связь с Родиной, ощущал себя частичкой всего русского Рода. Он произошел от народа и жил в народе, а не изучал народ как нечто отвлеченное, в отличие от кабинетных литературных работников”. С большой буквы пишет Данилова слова — Природа, Род, придавая им божественный смысл.

Далее Т. Данилова отмечает: “Рубцов, не упоминая в стихах языческих образов Сварога, Перуна и др., — был язычником, не восхваляя Христа или Ленина, ценил достижения русского народа в эпоху православия и в постреволюционное время. Он воспевал русские святыни, древнейшие и вечные: Природу, Отечество, Волю.

 

Отчизна и воля — останься, мое божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!

Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!

Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы

Старинной короной своих восходящих лучей!..”

 

Зная, что невозможно отрицать объективную реальность достижений советской эпохи, Данилова неуклонно продолжает свою линию. Подводя базу под будто бы языческие представления Рубцова об окружающем мире, она игнорирует вольно или невольно другие известные строки Рубцова. Например, в том же стихотворении “Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны...” Рубцов говорит: