Сэй Сёнагон - Записки у изголовья (Полный вариант)

• Название: Записки у изголовья (Полный вариант)
• Автор: Сэй Сёнагон
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 2004
• ISBN: 5-91181-089-1

«Записки у изголовья» (Makura no sōshi) принадлежат перу, а точнее, кисти придворной дамы и известной писательницы конца X — начала XI в. Сэй Сёнагон (ок. 966 — ок. 1025). Книга представляет собой собрание тонких и часто иронических наблюдений, афористических отрывков, дневниковых записей и пейзажных зарисовок. По изысканности литературной формы, психологической точности и богатству образного языка «Записки у изголовья» считаются жемчужиной японской средневековой художественной литературы. В отличие от широко распространённого в сети сокращённого варианта, в данный файл включёны все пропущенные фрагменты классического перевода Веры Марковой, отчего его длина увеличилась в 4 раза.

---

Скоро к нам прибежала служанка из тех, что убирают нечистоты:

— Ах, какой ужас! Двое мужчин насмерть избивают бедного пса. Говорят, он был сослан на Собачий остров и вернулся, вот его и наказывают за ослушание.

Сердце у нас защемило: значит, это Окинамаро!

— Его бьют куродо Тадатака и Санэфуса̀, — добавила служанка.

Только я послала гонца с просьбой прекратить побои, как вдруг жалобный вой затих.

Посланный вернулся с известием:

— Издох. Труп выбросили за ворота.

Все мы очень опечалились, но вечером к нам подполз, дрожа всем телом, какой-то безобразно распухший пес самого жалкого вида.

— Верно, это Окинамаро? Такой собаки мы здесь не видели, — заговорили дамы.

— Окинамаро! — позвали его, но он словно бы не понял.

Мы заспорили. Одни говорили: «Это он!», другие: «Нет, что вы!».

Государыня повелела:

— Уко̀н хорошо его знает. Кликните ее.

Пришла старшая фрейлина Укон. Государыня спросила:

— Неужели это Окинамаро?

— Пожалуй, похож на него, но уж очень страшен на вид, — ответила госпожа Укон. — Бывало, только я крикну «Окинамаро!», он радостно бежит ко мне, а этого сколько ни зови, не идет. Притом ведь я слышала, что бедного Окинамаро забили насмерть. Как мог он остаться в живых, ведь его нещадно избивали двое мужчин!

Императрица была огорчена.

Настали сумерки, собаку пробовали накормить, но она ничего не ела, и мы окончательно решили, что это какой-то приблудный пес.

На другое утро я поднесла императрице гребень для прически и воду для омовения рук. Государыня велела мне держать перед ней зеркало.

Прислуживая государыне, я вдруг увидела, что под лестницей лежит собака.

— Увы! Вчера так жестоко избили Окинамаро. Он, наверное, издох. В каком образе возродится он теперь?[33] Грустно думать, — вздохнула я.

При этих словах пес задрожал мелкой дрожью, слезы у него так и потекли-побежали.

Значит, это все-таки был Окинамаро! Вчера он не посмел отозваться.

Мы были удивлены и тронуты.

Положив зеркало, я воскликнула:

— Окинамаро!

Собака подползла ко мне и громко залаяла.

Государыня улыбнулась.

Она призвала к себе госпожу Укон и все рассказала ей.

Поднялся шум и смех.

Сам государь пожаловал к нам, узнав о том, что случилось.

— Невероятно! У бессмысленного пса — и вдруг такие глубокие чувства, шутливо заметил он.

Дамы из свиты императора тоже толпой явились к нам и стали звать Окинамаро по имени. На этот раз он поднялся с земли и пошел на зов.

— Смотрите, у него все еще опухшая морда, наго бы сделать примочку, предложила я.

— Ага, в конце концов пришлось ему выдать себя! — смеялись дамы.

Тадатака услышал это и крикнул из Столового зала:[34]

— Неужели это правда? Дайте, сам погляжу.

— Говорите себе, что хотите, а я разыщу этого подлого пса. Не спрячете от меня, — пригрозил Тадатака.

Вскоре Окинамаро был прощен государем и занял свое прежнее место во дворце.

Но и теперь я с невыразимым волнением вспоминаю, как он стонал и плакал, когда его пожалели.

Так плачет человек, услышав слова сердечного сочувствия.

А ведь это была простая собака… Разве не удивительно?

10. Первый день года и третий день третьей луны[35]…

Первый день года и третий день третьей луны особенно радуют в ясную погоду.

Пускай хмурится пятый день пятой луны. Но в седьмой день седьмой луны туманы должны к вечеру рассеяться.

Пусть в эту ночь месяц светит полным блеском, а звезды сияют так ярко, что, кажется, видишь их живые лики.

Если в девятый день девятой луны[36] к утру пойдет легкий дождь, хлопья ваты на хризантемах[37] пропитаются благоуханной влагой, и аромат цветов станет от этого еще сильнее.

А до чего хорошо, когда рано на рассвете дождь кончится, но небо все еще подернуто облаками, кажется, вот-вот снова посыплются капли!

11. Я люблю глядеть, как чиновники, вновь назначенные на должность…

Я люблю глядеть, как чиновники, вновь назначенные на должность, выражают свою радостную благодарность.

Распустив по полу длинные шлейфы, с таблицами в руках,[38] они почтительно стоят перед императором. Потом с большим усердием исполняют церемониальный танец[39] и отбивают поклоны.

12. Хотя караульня в нынешнем дворце[40]…

Хотя караульня в нынешнем дворце расположена у Восточных ворот, ее по старой памяти называют Северной караульней.

Поблизости от нее поднимается к небу огромный дуб.

— Какой он может быть высоты? — удивлялись мы.

Господин почетный тю̀дзё[41] Нарино̀бу пошутил в ответ:

— Надо бы срубить его у самого корня. Он мог бы послужить опахалом для епископа Дзете.

Случилось так, что епископ этот был назначен настоятелем храма Ямасина̀ и явился благодарить императора в тот самый день, когда господин Наринобу стоял во главе караула гвардии.

Епископ выглядел устрашающей громадиной, ведь как нарочно, надел сандалии на высоких подставках.

Когда он удалился, я спросила Наринобу:

— Что же вы не подали ему опахало?

— О вы ничего не забываете! — засмеялся тот.

13. Горы

Горы О̀гура[42] — «Сумерки», Касэ̀ — «Одолжи!» Мика̀са — «Зонтик», Конокурэ̀ — «Лесная сень», Ирита̀ти — «Заход солнца», Васурэ̀дзу — «Не позабуду!», Суэнома̀цу — «Последние сосны», Катаса̀ри — «Гора смущения», — любопытно знать: перед кем она так смущалась?

Горы Ицува̀та — «Когда же», Каэ̀ру — «Вернешься», Нотисэ̀ — «После…».

Гора Асакура̀ — «Кладовая утра». Как она прекрасна, когда глядишь на нее издали!

Прекрасная гора Охирэ̀.[43] Ее имя заставляет вспомнить танцоров, которых посылает император на праздник храма Ивасимѝдзу.

Прекрасны горы Мива̀ — «Священное вино».

Гора Тамукэ̀ — «Возденем руки». Гора Матиканэ̀ — «Не в силах ждать». Гора Тамасака̀ — «Жемчужные склоны». Гора Мимина̀си — «Без ушей».

14. Рынки

Рынок Дракона. Рынок Сато̀.

Среди множества рынков в провинции Ямато всего замечательней рынок Цуба̀. Паломники непременно посещают его по дороге в храмы Хасэ̀,[44] и он словно тоже причастен к поклонению богине Ка̀ннон.

Рынок Офуса̀. Рынок Сика̀ма. Рынок Асука̀.

15. Горные пики

Горные пики Юдзурува̀, А̀мида, Иятака̀.

16. Равнины

Равнина Мика̀. Равнина А̀сита, Равнина Соноха̀ра.

17. Пучины

Касикофу̀ти — «Пучина ужаса»… Любопытно, в какие мрачные глубины заглянул тот, кто дал ей такое название?

Пучина Наирисо̀ — «Не погружайся!» — кто кого так остерег?

Аоиро̀ — «Светло-зеленые воды» — какое красивое имя! Невольно думаешь, что из них можно бы сделать одежды для молодых куродо.

Пучины Какурэ̀ — «Скройся!», Ина̀ — «Нет!»,

18. Моря

Море пресной воды.[45] Море Ё̀са.[46] Море Кавафу̀ти.[47]

19. Императорские гробницы[48]

Гробница Угу̀ису — «Соловей». Гробница Касива̀ги — «Дубовая роща». Гробница Амэ̀ — «Небо».

20. Переправы

Переправа Сикасуга̀. Переправа Коридзума.

Переправа Мидзуха̀си — «Водяной мост».

21. Чертоги[49]

Яшмовый чертог.

22. Здания

Врата Левой гвардии.[50] Прекрасны также дворцы Нѝдзё, Итидзё. И еще дворцы Сомэдоно̀-но мия̀. Сэкайѝн, Сугава̀ра-но ин, Рэнсэйѝн, Канъѝн, Судзакуѝн, Оно̀-но мия̀, Коба̀й, Ага̀та-но идо̀, Тосандзё̀, Кохатидзё̀, Коитидзё̀.

23. В северо-восточном углу дворца Сэйрёдэ̀н…

В северо-восточном углу дворца Сэйрёдэ̀н[51][52] на скользящей двери, ведущей из бокового зала в северную галерею, изображено бурное море и люди страшного вида: одни с непомерно длинными руками, другие с невероятно длинными ногами. Когда дверь в покои императрицы оставалась отворенной, картина с длиннорукими уродами была хорошо видна.

Однажды придворные дамы, собравшись в глубине покоев, со смехом глядели на нее и говорили, как она ужасна и отвратительна!

Возле балюстрады на веранде была поставлена ваза из зеленоватого китайского фарфора, наполненная ветками вишни. Прекрасные, осыпанные цветами ветви, длиною примерно в пять локтей, низко-низко перевешивались через балюстраду…

В полдень пожаловал господин дайнаго̀н Корэтика̀, старший брат императрицы. Его кафтан «цвета вишни» уже приобрел мягкую волнистость. Темно-пурпурные шаровары затканы плотным узором. Из-под кафтана выбиваются края одежд, внизу несколько белых, а поверх них еще одна, парчовая, густо-алого цвета.

Император пребывал в покоях своей супруги, и дайнагон начал докладывать ему о делах, заняв место на узком деревянном помосте, перед дверью, ведущей в покои государыни.