Корнель Филипович - День накануне

• Название: День накануне
• Автор: Корнель Филипович
• Издательство: Иностранка, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-94145-106-7,5-93381-104-1

Каждый рассказ Филиповича, внимательного и неспешного наблюдателя, от чьего острого взгляда не укрывается ни красота пейзажа, ни едва заметное движение человеческой души, — тонкий психологический этюд. Собственная судьба предоставила автору обильный материал для размышлений и богатейший выбор сюжетов. Связанные личностью писателя, рассказы, по сути, единое увлекательное повествование.

---

— Я — Долговязый Билл. Мы ограбили лондонскую казну. Я складываю в мешок сокровища, вы стреляете. Я кидаю в мешок рубины, сапфиры, аметисты, бриллианты. Драгоценности графини Кипорато, жемчужины магараджи Занзибара. Стреляйте, черт возьми!

— Бах! Бах! Бах! — стрелял с бедра черноглазый. Долговязый Билл, наклонившись, выгребал из сейфа драгоценности и ссыпал их в мешок. Я видел разноцветные рубины, сапфиры и аметисты, золото и серебро. Я видел мешок: он был желтый в черную полоску. Солдаты прятались за углом дома и в подворотне, один крался вдоль стены. Я вытянул руку и выстрелил два раза. Солдат схватился за ногу, отошел хромая и спрятался за дождевой бочкой. Долговязый Билл взвалил мешок на спину, опустился на одно колено, прищурил глаз и несколько раз выстрелил, потом вскочил и крикнул нам:

— Уходим!

Мы бежали, отстреливаясь, к парку. Около ограды Долговязый Билл дал знак остановиться. Он перебросил мешок на другую сторону, вскочил на забор и открыл огонь по солдатам. Мы вскарабкались следом за ним, перелезли через колючую проволоку и спрыгнули вниз на кучу сухих листьев. Долговязый Билл стоял на заборе; он отстреливался, задерживая погоню.

— Мешок! — крикнул мой товарищ и резко повернул обратно. Подняв мешок, перебросил его через плечо и побежал дальше. Мы добежали до огромных стволов каштанов, спрятались за ними и открыли огонь. Долговязый Билл прихрамывал: его ранили в ногу. Мы без остановки стреляли в солдат, карабкавшихся на ограду. Одному, похоже, попали в голову: он упал на кучу листьев, раскинул руки и замер.

— Вперед! — крикнул Долговязый Билл.

Мы пересекли парк и подбежали к ограде. С ограды соскочили вниз, на улицу. Теперь мы неслись по улице мимо неторопливо идущих прохожих. Здесь негде было спрятаться и нельзя отстреливаться; мы могли только убегать. Солдаты безнаказанно палили нам в спину. Я оглянулся и увидел, что преследователи настигают нас; двое в кожаных штанах были уже близко. Пальто сделалось невыносимо тяжелым и сковывало движения. Долговязый Билл перестал хромать и мчался впереди, отдаляясь. Обе руки он держал на плече, это означало, что мешок с сокровищами снова у него. Я бежал что было сил, но у меня началась колика, я стал задыхаться. Я увидел, что Долговязый Билл разворачивается, останавливается расставив ноги посреди улицы и стреляет раз за разом:

— Бах! Бах! Бах! Бах!

Но было уже поздно. Меня схватили сзади за пальто, я пошатнулся, кто-то подставил мне ножку. Я упал и, сцепившись с врагом, покатился с ним вместе по земле. Нападающих было двое. Я ощутил чужую силу, насилие, почувствовал, как меня стиснули чьи-то руки, от которых я не мог освободиться, почувствовал тяжесть, которую не в состоянии был с себя сбросить. Мною овладели отчаяние и ярость.

Меня схватили и затолкали в сарай, где лежали доски и ржавые железяки. Я слышал голоса мальчишек, которые меня стерегли. Я был в незнакомом месте, далеко от дома; на улице стемнело, я видел это через щели в дощатой стене. Я сидел съежившись и плакал. Потом вдруг голоса смолкли. Я прислушался: было тихо, похоже, я один. Осторожно толкнув дверь сарая, я оказался в чужом дворе. С двух сторон стояли низкие домики. Было холодно и темно, в окнах горел свет. В одном доме играли на цитре. Через сад я вышел на улицу; никто меня не задерживал, никого не было. Я долго бродил по улицам, останавливался и поворачивал обратно. Мимо меня проходили люди и разговаривали. Я не мог никого спросить — какой вопрос я должен был задать: где я живу?

Я долго еще ходил по улицам, пока не увидел черный котел, висевший на цепях над воротами котельщика. Я обрадовался, потому что видел этот котел из окна нашего дома. Потом я нашел наш подъезд, почувствовал запах табачного дыма и увидел в тусклом свете запыленной электрической лампочки Христа на кресте. Я перекрестился и кинулся вверх по лестнице. Я пробегал мимо чужих дверей, из-за которых слышались гаммы — кто-то играл на скрипке, — шум воды и разговоры. Я миновал кладовку — из отверстий в деревянной дверце пахло травами и яблоками — и остановился перед дверью, на которой была латунная табличка с моей фамилией. Несмотря на страх, я почувствовал себя счастливым. Осторожно повернул ручку, но дверь была заперта.

— Кто там? — услышал я голос бабушки.

— Я!

— Явился!

Дверь мгновенно распахнулась. Увидев меня, бабушка воскликнула:

— Боже милостивый!

— Что?

— Ты еще спрашиваешь? Родители пошли тебя искать. Посмотри в зеркало, на кого ты похож!

— Я уже давно пришел, — сказал я: это должно было означать, что я рассчитываю на великодушие бабушки. Но бабушка не поняла моего намека.

— Что ты несешь? Как это — «давно»? Иди к зеркалу, посмотри на себя!

Я вошел в комнату и увидел, что от двери бежит пестрая ковровая дорожка с двумя светлыми полосками по бокам. В конце дорожки, между окнами, стоит подзеркальник с высоким зеркалом. Такого большого зеркала я никогда не видел у нас дома. У зеркала была широкая блестящая рама, а в раме — восхитительная картина: наша столовая, но куда более отчетливая и разноцветная, чем раньше, красивая, как на свежей, еще влажной переводной картинке. Я любовался этим видом и забыл обо всем, что было. Я шел по дорожке и вдруг увидел себя целиком, с головы до ног. Я остановился и смотрел: длинный, худой, в мятом, выпачканном известкой и кирпичом пальто; на пальто не было ни одной пуговицы. Тонкая шея, на шее — маленькая, узкая голова; редкие, высокие брови, глаза на разных уровнях, толстые губы. Лицо измазано грязью, верхняя губа рассечена, в крови и распухла, мокрые волосы прилипли ко лбу. И у этого лица хватало смелости улыбаться! Я перестал улыбаться. Я был отвратителен; то, что я увидел, было глупой ошибкой или обманом. Моя внешность оказалась полной противоположностью моему представлению о себе. Какой же я все-таки? Может, это не я? Я закрыл глаза, чтобы не смотреть, и очень сильно захотел вернуться к самому себе, снова стать тем, кем я себя считаю, то есть тем, кто я на самом деле. Услышав за спиной голос бабушки, я обернулся, открыл глаза и посмотрел на нее: она была такая же, как обычно. В длинном черном платье с поясом. Седые волосы гладко зачесаны назад и разделены прямым пробором. На шее — чистенький воротничок из белого кружева.

— Ну, хватит. Теперь ты знаешь, как выглядишь. Быстро раздевайся и мойся, пока родители не пришли, — сказала бабушка мягко, как будто немножко мне сочувствовала.

Шаровая молния (перев. Е. Барзова, Г. Мурадян, 2002 г.)

Раздался резкий короткий треск. Такой звук, будто в воздухе, прямо рядом с нашим окном, сломалась сухая ветка. Было воскресенье, мы обедали. Окно открыто, на подоконнике сидит наш большой серый кот. Погода непонятная — вроде бы собирается дождь, но светит солнце. Ветра не было, деревья стояли неподвижные, только мелкие серебристые листья осины дрожали, ловили легкий ветерок, которого другие деревья не чувствовали. Когда раздался этот треск, кот спрыгнул с подоконника и застыл у стены, перепуганный и удивленный. Я как раз смотрел на кота. Можно было подумать, он за секунду до того знал, что произойдет: ведь когда затрещало, кот был уже на полу. Все повернули головы и посмотрели в окно. На улице было тихо.

— Что это было? — спросила мама.

— Шаровая молния, — ответил отец.

Я встал из-за стола и подошел к окну. Хотя светило солнце, было как-то мрачно. Напротив, на маленькой лужайке, поросшей пыльной травой, стояла белая коза. Она была привязана к колышку, но не паслась, просто стояла неподвижно и тяжело дышала, поводя большим, обвислым брюхом. Я высунулся в окно и посмотрел вверх по улице; там было светло, как будто солнце еще только всходило. Отчетливо виднелись растрескавшиеся плиты тротуара, бурые кучки лошадиного навоза на мостовой и островки травы вдоль бордюра. Над воротами котельщика Сантария висел на трех цепях черный железный котел. Потом я посмотрел вниз по улице; там было темно, как будто уже вечер. Улица была пустынна, только от ресторации Польдера шел сержант из военного оркестра. Его фамилия была Мазурек, он был очень толстый, и жена у него тоже была толстая. Они медленно шли вверх. Мазурек держал в руке фуражку, его жена несла большую черную сумку. Шли они врозь, как будто поссорились.

— Возвращайся за стол! — строго сказала бабушка.

Я сел за стол и начал есть бульон. Отец смотрел в окно. Бабушка сказала, что, когда была маленькой, видела уже такую молнию. Тогда тоже было воскресенье, и после обеда все вышли из дома полюбоваться на розы, которые расцвели в ту ночь. Бабушка помнила, что еще были ее братья и маленькая сестренка, которую мама держала на руках. И две собаки, они лежали на траве и тяжело дышали, потому что было очень жарко. Отец — значит, мой прадед — как раз закурил сигару, и тут вдруг как грохнет! — и в воздухе взорвался большой светящийся шар. Все это видели и слышали, но ни с кем ничего дурного не случилось. Только на второй или на третий день нашли в лесу убитого человека. Поначалу никто не знал, кто это такой, даже отец ходил на него смотреть, а потом одна старая женщина сообразила, что человек — здешний, деревенский, он возвращался домой через двадцать с лишним лет. Служил в армии, мотался по свету — и все для того, чтобы найти смерть на родной земле.