Ольга Елисеева - Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века

• Название: Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века
• Автор: Ольга Елисеева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Книга молодого российского историка Ольги Игоревны Елисеевой «Вельможная Москва» посвящена судьбе отставных и опальных сановников второй половины XVIII века, поселившихся в старой столице и создавших ей славу центра русской дворянской оппозиции. В работе исследуется культурный феномен «столичности» Москвы, позволивший ей, независимо от официального статуса, сохранить роль ведущего города России.

---

Секретарь саксонского посольства Гельбиг, обычно раздражительный и резкий, говорил о Мамонове в благожелательной манере: «очень умен, проницателен и обладал такими познаниями… в некоторых научных отраслях, особенно же во французской и итальянской литературах, что его можно было назвать ученым; он понимал несколько живых языков, а на французском говорил и писал в совершенстве».

Заметив прекрасный слог молодого поручика, Екатерина быстро привлекла его к ведению переписки с иностранными корреспондентами. Сама она писала по-французски не безупречно, иногда употребляя тяжеловесные немецкие обороты. По собственному выражению императрицы, ей нужна была «хорошая прачка, чтоб стирать написанное». Именно такой «прачкой» для Екатерины стал Дмитриев-Мамонов, довольно серьезно редактировавший ее стиль. Александр Матвеевич писал пьесы, некоторые из них были поставлены в Эрмитажном театре, хорошо рисовал, делал удачные карикатуры мелом, от которых умирало со смеху избранное придворное общество на камерных собраниях у императрицы. Среди его архива, разобранного уже в первой четверти XIX в. дочерью графа, был обнаружен искусно вырезанный силуэт Екатерины II.

Обладая врожденным вкусом, Мамонов любил носить красное, гармонировавшее с его черными глазами. Поэтому сначала Екатерина, а за ней и весь двор прозвали его «Красный кафтан». Протеже Потемкина, Мамонов принадлежал к его партии. Часто отсутствуя в столице, князь нуждался в преданном ему человеке возле императрицы. Первые годы своего фавора Александр Матвеевич оправдывал надежды покровителя. Однако близилось время, когда молодой человек, почувствовав степень своего влияния на Екатерину, захотел занять при ней первую роль. Пустяковый, на первый взгляд, случай с Дубровицами стал своего рода пробой пера, попыткой показать покровителю, как много он значит для императрицы.

По общему мнению, Мамонов имел один весомый недостаток — страсть к накоплению и приобретению. Иными словами, жадность. Образ Дубровиц оставил в его сердце незаживающую рану, и после отъезда Александр Матвеевич приступил к императрице, умоляя купить для него подмосковное имение Потемкина. Князь любил Дубровицы. Село было куплено Григорием Александровичем в 1781 г. у князя С. А. Голицына, оно располагалось на старых боярских землях и было застроено с размахом. Хотя сам светлейший там не жил, но денег на приведение в порядок запущенного прежними разорившимися владельцами имения не жалел. Особая привязанность князя к Дубровицах объяснялась тем, что он сам думал под старость, подобно другим русским отставным вельможам, перебраться в Москву и здесь доживать свой век. Но судьба не отпустила ему ни времени, ни места для покоя.

Екатерина II считала Дубровицы просто одним из многочисленных имений светлейшего, которые он нередко продавал в казну для уплаты долгов, а затем вновь получал от императрицы в подарок. Потемкин часто расходовал свои деньги на государственные нужды и, по меткому выражению принца Ш.-Ж. де Линя, «владея миллионами, вечно сидел без денег». Поэтому ничего дурного в покупке Дубровиц Екатерина не нашла. Уже через два дня после посещения имения 25 июня из Коломенского императрица отправила светлейшему князю письмо о своем намерении купить у него имение. «Естьли вы намерены продавать, то покупщик я верный, а имя в купчую внесем Александра Матвеевича», — писала она.

Идея Потемкину не понравилась. Но и прямо сказать об этом императрице он не мог: она столько раз выручала его деньгами, делала так много бесценных подарков, и отказать ей сейчас в пустяковой просьбе, значило обидеть ее. Он велел своему управляющему в Петербурге М. А. Гарновскому затягивать дело. И тут Оттоманская Порта разорвала мир. Для Потемкина Дубровицы сразу отодвинулись на задний план.

Обострение политической обстановки усилили роль Мамонова при дворе, императрица делилась с ним многими секретными сведениями, допустила к ознакомлению с донесениями с театра военных действий, расширила доступ к своей личной переписке. Это льстило честолюбию фаворита, но даже возбуждение крупной политической игры не затмевало в его глазах тихих радостей стяжательства. «Александру Матвеевичу приятно чтение реляций, но еще приятнее дела дубровицкие», — не без сарказма замечал Гарновский в письме В. С. Попову, начальнику канцелярии светлейшего князя. А ведь донесения начала войны были безрадостны. Первые неудачи, отход вглубь территории, страшное известие о том, что многодневной бурей уничтожен Черноморский флот, вышедший в море на поиски противника… Без флота не только невозможно было штурмовать Очаков, но и защищать Крым. До Дубровиц ли? Занятый и измученный Потемкин, наконец, сдался. Просто отмахнулся. Да и не нужны они ему уже были, Дубровицы, без флота, без Тавриды…

В конце концов и флот, как оказалось, не погиб, а только был сильно поврежден, и Крым удалось отстоять, но Дубровицы уплыли в чужие руки. В сентябре 1787 г. в самый разгар трудностей на театре военных действий сделка была завершена.

Находившийся в Москве отец фаворита сам следил за всеми мелочами сделки и проявил при этом редкую скаредность. Московскому и дубровицкому управляющим Потемкина (а люди это были оборотистые) не удалось забрать из имения даже фарфорового сервиза и серебряных ложек. Мамонов явно находился в силе. Он все еще поддерживал при дворе партию светлейшего князя, но заставлял за это дорого платить. Кто бы мог тогда подумать, что великолепный подмосковный дворец понадобится Александру Матвеевичу так скоро.

Уже с середины 1787 г. Гарновский доносил на юг начальству, что «паренек скучает». Фаворит сравнивал свое житье с золотой клеткой. В 1796 г. Державин написал стихотворение «Птичка»: «Поймали птичку голосисту / И ну сжимать ее рукой. / Пищит малютка вместо свисту, / А ей твердят: пой, птичка, пой.» Эти строки как нельзя лучше подходят для характеристики душевного состояния Александра Матвеевича этого времени. Во дворце Мамонов обратил внимание на молодую фрейлину императрицы Дарью Федоровну Щербатову, дочь генерал-поручика Ф. Ф. Щербатова.

Запретное чувство оказалось для обоих настолько притягательным, что они начали украдкой встречаться в доме своих общих друзей Рибопьеров. Риск только поджигал слабый огонек взаимной склонности, и вскоре желание быть рядом с любимой, как тогда казалось Мамонову, женщиной стало для фаворита наваждением. Он тайком посылал ей фрукты с императорского стола, совершал тысячи опасных поступков, которые могли выдать обоих с головой. Так продолжалось около полутора лет. Мамонов полагал, что со временем императрица сама оставит его, и тогда он сможет жениться. Его деловые качества, а также большая осведомленность в самых секретных вопросах тогдашней политики позволяли ему надеяться, что и после отставки с поста фаворита он останется на службе. Но судьба распорядилась иначе.

В начале 1789 г. Потемкин побывал в Петербурге. Его возмутило почти пренебрежительное обращение Мамонова с императрицей. Покорный в вопросе о Дубровицах, здесь князь был задет за живое. Он довольно резко поставил фаворита на место, а Екатерине посоветовал «плюнуть на него». После отъезда Григория Александровича в армию императрица собралась с силами и написала Мамонову грустное письмо, где признавала, что ему скучно с ней и предлагала фавориту оставить ее и жениться. В ответ Александр Матвеевич сознался, что уже полтора года любит Щербатову, и она отвечает ему взаимностью. Больнее измены Екатерину в данном случае оскорбил тот факт, что Мамонов все это время лгал и притворялся, вместо того, чтоб честно признаться ей. Она простила несчастных влюбленных, считая, что они и без того уже наказаны необходимостью прятаться и скрывать свое чувство.

«Государыня была у него более 4 часов. Слезы текли тут и потом в своих комнатах потоками», — доносил 21 июня Гарновский. На следующий день состоялся сговор молодых. «Государыня при сем случае желала добра новой паре таковыми изречениями, коих нельзя было слушать без слез». 1 июля состоялось венчание в придворной церкви, императрица по обычаю сама убирала голову невесты бриллиантами. Праздник был тихим, в кругу «малого числа приглашенных особ», как писал Гарновский. В качестве свадебного подарка молодые получили 3 тысячи душ и 100 тысяч рублей на обзаведение.

Императрица сама обо всем написала Потемкину. Из некоторых замечаний князя зимой во время приезда Екатерина сделала вывод, что Григорий Александрович знал о романе фаворита со Щербатовой. «Если зимой тебе открылись, для чего ты мне не сказал тогда? — упрекала она корреспондента 14 июля. — Много бы огорчения излишнего тем прекратилось и давно он уже женат был. Я ни чей тиран никогда не была и принуждение ненавижу… Вы исцелили бы меня в минуту, сказав правду». Благодаря донесениям Гарновского, Потемкин действительно знал, как развиваются события, но, щадя чувства своей немолодой подруги, он лишь намекнул ей, что Мамонов не стоит ее слез. «Но я виновата, — говорила императрица секретарю А. В. Храповицкому, — я сама его перед князем оправдать старалась».