Фумико Энти - ЦИТАДЕЛЬ

• Название: ЦИТАДЕЛЬ
• Автор: Фумико Энти
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-89332-144-9

Роман «Цитадель» ошеломляет своей профессиональной исторической точностью, почти жестокой эротикой, страстным феминизмом, классической изысканностью слога и совершенно не японской откровенностью. Его автор — классик XX в. Фумико Энти (1905–1986) с фотографической точностью воссоздаст Японию начала переломной, богатой страстями эпохи Мэйдзи. История семьи влиятельного чиновника, упрямо живущего по старому феодальному укладу, несмотря на происходящие в стране революционные преобразования, воспринимается не как банальный любовный роман, а как поразительной яркости и драматизма глубокое психологическое исследование. Повествование похоже па водоворот, бурлящий подзеркальной гладью воды. Неистовые, почти безумные нотки звучат словно под сурдинку, порок исполнен очарования, а очарование способно вызвать омерзение. Галерея красавиц, словно сошедших со средневековых гравюр, поражает воображение. Но главное достоинство романа — это запредельная честность, с которой Фумико Энти открывает читателю самые потаённые уголки женской души…

---

Активисты Либеральной партии, считавшие Сиракаву своим заклятым врагом, при виде Суги приходили в неистовство. Ещё бы, ведь это Сиракава разгонял их подпольные сборища и бросал в тюрьму главарей движения! «Такие подонки лишают народ элементарных человеческих прав, а сами осыпают роскошью продажных девок! Позор для страны!» — бесновались они. Но ни Суга, ни Эцуко, разумеется, не замечали устремлённых на них горящих ненавистью глаз. Томо же безоговорочно верила словам собственного мужа и жены губернатора: те, кто бунтует против власти чиновников, которым сам император своим высочайшим указом повелел денно и нощно печься о благе государства, — это подонки; они мутят народ бреднями о «правах человека» и заслуживают такого же строгого наказания, как разбойники и поджигатели. Воля императора и чиновников была для неё законом, точно так же как впитанная с молоком матери мораль: жена да повинуется мужу и господину своему, сколь бы абсурдны ни были его приказания. Томо родилась в глухой провинции Кюсю в конце правления «бакуфу» и едва умела читать и писать, так что этот кодекс был для неё своего рода щитом от житейских бурь и невзгод.

В театре каждый вечер давали новую пьесу. Однажды, как только они вошли в ложу, Эцуко начала хныкать, что ей страшно. На сей раз пьеса была про привидения — «Ужасное происшествие в Ёцуя»[34]. На сцене то и дело гас свет и раздавались таинственные скрипы и звуки. Пьеса «Происшествие в Ёцуя» имела бешеный успех у любителей ужасов, и потому её частенько ставили в летний сезон[35].

— Не бойтесь, госпожа, — успокаивала Эцуко Суга, — как только появится привидение, мы с вами вместе зажмуримся!

Как ни странно, Суга была совершенно спокойна и не отрывала глаз от сцены. А в Суге есть стержень, подумалось Томо. Девчонка-то не робкого десятка…

После пролога и сцены в храме богини Каннон, вслед за убийством отца героини О-Ива начиналась любимая Томо часть спектакля: служанка Иэмона — мужа главной героини — расчёсывала О-Ива волосы. Пряди выпадали одна за другой. Томо так увлеклась пьесой, что даже перестала смотреть по сторонам.

На сцене на фоне желтовато-зелёной москитной сетки сидела несчастная О-Ива, прижимавшая к груди младенца. Её измождённое лицо было всё ещё прекрасно, хотя недавние роды были слишком тяжёлыми. О-Ива жалобно роптала на свою несчастную долю: пошатнулось здоровье и охладел супруг. Она без конца твердила о том, как ей хочется перед смертью увидеться с младшей сестрицей, чтобы отдать ей подарок покойной матушки — гребень. Иэмон увлёкся другой девушкой, жившей по соседству, и мечтал поскорее избавиться от надоевшей жены. Родня соседки послала О-Ива якобы чудодейственное снадобье, на самом же деле — отраву. Яд должен был обезобразить её, чтобы Иэмон не терзался сожалениями, бросив жену. О-Ива доверчиво приняла подарок и, не чуя подвоха, каждый день с благодарностью пила яд. Томо смотрела на сцену с душевной мукой, несколько раз она даже зажмурилась, чтобы унять пульсировавшую в висках кровь. Ей была так понятна и так знакома наивная доверчивость героини, безжалостно преданной самыми близкими людьми… Любовь, достигнув своего апогея, охладевала, катясь к неизбежному концу — к ледяному аду. Как легко угадывалось сходство О-Умэ, укравшей у жены Иэмона, с наложницей Сугой, как был похож холодный, жестокий, но такой привлекательный Иэмон на её Юкитомо!.. А сама О-Ива, после чудовищного предательства превратившаяся в мстительного духа зла, напоминала Томо… Томо не отрывала от сцены глаз. Жуткие эпизоды мести О-Ива следовали одна за другой. Эцуко всё дрожала от страха и словно в шутку закрывала ладошками глаза, а потом отключилась от происходящего и уснула, уткнувшись лицом в колени Суги. Томо пришлось нести на руках её обмякшее, отяжелевшее тельце до коляски рикши.

Вечерний летний бриз продувал занавески коляски. Томо, не отрываясь, смотрела на безмятежно спавшую дочь, на её маленькую, словно кукольную, головку с детской причёской-пучком, на такие правильные, изящные черты лица. Ей вдруг вспомнился старший сын Митимаса, живший в деревне, в доме родителей Томо. Нет, она не должна пойти по стопам О-Ива! Ей грозит безумие в сотни раз страшнее, чудовищней, — но она ещё крепче прижмёт к себе Эцуко, прикрываясь ею, словно святыми угодниками. Ибо, если она впадёт в безумие, что станет с её детьми?..

В присутствии Сэки Томо, чтобы не уронить достоинства, приняла всё как должное и с маниакальным упорством каждый вечер, как и прежде, стелила мужу в собственной комнате — на всякий случай. Стелила сама, отпустив на ночь служанок, и сама же убирала на рассвете постельные принадлежности в шкаф. Однако из ночи в ночь постель мужа оставалась пустой и холодной.

Но однажды Сиракава вернулся домой непривычно поздно и, не заходя в новый флигель, прямиком направился в комнату Томо.

— Отошли служанок спать… И подай мне сакэ! — рявкнул он.

Глаза у Сиракавы налились кровью, на виске пульсировала синяя жилка. Вообще Сиракава сакэ не любил, так что такая просьба в столь поздний час была из ряда вон выходящей.

— Посмотри! — сказал он и, приподняв рукав кимоно, обнажил руку. Левое предплечье было обмотано белой тряпкой, сквозь которую проступала алая кровь. Томо, нёсшая бутылочку с подогретым сакэ, так и застыла на месте, как вкопанная.

— Что… Что случилось?!

— Мы застали тайную сходку этих подонков из Либеральной партии… Но успели схватить только десятерых, остальные улизнули. А потом они напали на нас, по дороге домой… — Сиракава расхохотался. — Хорошо, что это левая рука! — Голос его звенел от напряжения. Лицо перекосила жутковатая улыбка.

Враг оказался достойным. Ему повезло, что он остался в живых. И вот, после смертельной схватки он пришёл не к Суге, а к ней, к Томо! При этой мысли рука Томо, сжимавшая бутылочку, дрогнула.

— Какое счастье, что вы… — бессвязно пролепетала она, глядя на мужа расширенными глазами. В его зрачках вспыхнули дикие огоньки. Он залпом выпил сакэ и здоровой рукой грубо привлёк Томо к себе. Её волосы рассыпались по плечам. Томо уткнулась лицом в грудь Сиракавы, попыталась ухватиться за воздух, потеряла равновесие — и тяжело рухнула в объятия мужа. Сакэ выплеснулось из бутылочки, облив Сиракаву. Резкий аромат перебродившего вина окутал их тяжёлым облаком. Сиракава буквально впился губами в рот Томо.

Он ушёл в новый флигель только под утро. О Суге не обмолвился ни словом, но Томо и так было ясно, что он просто-напросто не осмелился выплеснуть на столь юное, ещё нетронутое существо брутальную мощь кровавого вожделения. Лёжа в своей одинокой постели, Томо кусала губы от унижения. Муж явился к ней лишь потому, что был ранен, а она… она не сумела скрыть свою страсть… и теперь он, наверное, самодовольно глумится над её глупостью. При этой мысли ей захотелось впиться ногтями в лицо супруга.

На следующее утро все газеты пестрели сообщениями о событиях минувшей ночи: «Главный секретарь Сиракава устроил засаду и выследил тайную сходку приверженцев Либеральной партии, но на обратном пути несколько уцелевших мятежников напали на него, и он получил огнестрельное ранение. К счастью, рана оказалась пустяковой, он выстрелил в ответ и сразил наповал одного из разбойников…» Сиракава ничего не сказал Томо о последней подробности, но теперь ей стало окончательно ясно, что именно привело мужа в её постель после нескольких месяцев воздержания. Убийство человека! Сиракаве было необходимо выплеснуть на неё свою жажду крови! Сердце Томо пронзила игла чудовищного унижения.

В префектуральной управе и в городе только и судачили, что об этом событии. Томо, случайно подслушавшая беседу Эцуко с Сугой, не преминула отметить, что голосок Суги звенел не от страха, а от наивного восхищения.

— Знаете, юная госпожа, ваш батюшка — просто герой! Да, настоящий герой!

Девочки сидели на веранде, играя в верёвочку. Красный шнурок обвивался вокруг их тоненьких пальчиков.

— С чего ты взяла, Суга-тян[36]?

— Ему грозила смертельная опасность, а он об этом даже не обмолвился! Наутро я видела, как он смешно умывается… левой рукой мочит полотенце в воде… Я спросила его, что случилось — а он… Он только улыбнулся и сказал, что потянул плечо. Насчёт раны ни словечка!

— Может, ему не было больно?

— Ещё как было! Сегодня я меняла ему повязку и увидела во-от такую дырку! — Суга, сдвинув свои чётко очерченные брови, отмерила на шнурке два суна[37] и показала Эцуко.

Эцуко, вероятно, подумала, что такая глубокая рана должна ужасно болеть, и хорошо, что её папочку не убили.

Но Сугу занимало вовсе не это:

— Верно ведь говорят, что настоящий мужчина никогда не покажет, как ему больно. Господин не издал ни звука. Он просто великолепен!

Трудясь над шитьём в соседней комнате, Томо с тревогой услышала нотку детского восхищения в голосе обычно неразговорчивой Суги. Она расхваливала господина с таким пылом! В её мечтательных глазах и в грациозно изогнувшейся фигурке не было и намёка на ту неестественную скованность, что сквозила в ней в первые дни. В Суге проснулось игривое ребячество, и теперь она походила на Эцуко. У Сиракавы ушёл целый месяц на то, чтобы усыпить её бдительность и сделать открытой и уязвимой. Нет, он пока не тронул её. Но это скоро случится, вот-вот…