Семен Липкин - Большая книга стихов

• Название: Большая книга стихов
• Автор: Семен Липкин
• Жанр: Поэзия

Липкин Семен Израилевич (1911–2003), поэт, переводчик.

Детские и юношеские годы прошли в родном городе, где окончил школу. В 1929, переехав в Москву, публикует свои стихи в газетах и журналах. С 1931 его произведения перестают печатать. Ранние стихотворения, по его позднейшему признанию, "лишенные самостоятельности", "написанны под влиянием жадно прочитанных Лескова, Мельникова-Печерского, Хомякова, Ивана и Константина Аксаковых, Н.Я.Данилевского".

В переводах Л. вышли книги "Кабардинская эпическая поэзия" (1956),

"Голоса шести столетий" (1960), "Золотая цепь. Восточные поэмы" (1970) и др.

Автор книги стихов "Очевидец" (1967). Государственная премия Таджикской ССР им. Рудаки (1967).

Награжден 4 орденами, а также медалями.

---

1987

НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ

Как прекрасен, о Господи,
Твой Новый Иерусалим!
Река стягивает его стан
Блистающим кушаком,
Конец которого под висячим мостом уходит
Далеко, быть может, за Ливан.
Более ровно его окружает
Оборонительный пояс,
И на могучей, родной, славянской заре
Вавилонская мотопехота
Кружится в своих металлических
Изящных, самодвижущихся повозках.

Как чиста подмосковная даль,
Как прекрасна высокого плача
Березовая стена.
Ты собрал, о Господи, людей полевых,
Ремесленных, посадских людей,
И внушив им догадку построить
Новый Иерусалим на Истре,
Ты видел перед Собою,
Ты, который видишь все, а сам никому не виден,
Старинный далекий город
С пророками и царями,
С храмом и виноградниками,
Видел и Себя Самого,
Въезжающего в этот город по узкой,
Азиатской пыльной дороге,
На тихом, ласковом ослике,
И как там,
Ты разбил жителей Нового Града
На колена.
Вот колено сосен — пастырей духовных,
Колено елей-звездочетов,
Колено дубов — воинов бронегрудых,
Колено трав полевых бессильных,
Колено трав полевых целебных,
Колено цветов — знатных прихожан,
Колено цветов — безвестных тружеников,
Колено бабочек — щеголих,
Колено волков — серых видений Каина,
Колено ланей, чье изображенье — на Твоей книге,
Колено волов, бездумно жующих своих соплеменников
Траву и цветов-смиренников,
Колено птиц, которым Ты присвоил
Крылья серафимов,
И колено птиц,
Которых Ты щедро наградил
Серебряными шекелями
Своей несравненной гортани.

А там, за антеннами,
Над кровлями с детства запуганных людей, —
Там в самом деле коровник?
Там в самом деле колхозный амбар?
Там в самом деле здание сельсовета?
Там в самом деле котельная
Дома отдыха фарисеев?
Разве там — вдали — под перистыми облаками
Не высится недавно отстроенный
Храм Нового Иерусалима,
Храм, возведенный нашими окованными руками?
Как прекрасно, о Господи,
Созданное Твоими работниками,
Даже музей, в котором болтают,
И никто не молится Твоему образу.
И, может быть, даже колено,
Которого не знал старый Иерусалим,
Пьяное, сплошь плоть, сплошь прах,
Тоже может стать прекрасным,
Если Ты вдохнешь в него душу и простишь его…
Не кровосмесительным, наговорным
Злым зельем чернокнижников,
А чистой, целомудренной кровью зари
Напоены облака, и река, и вода родника,
И широка, широка заря
Над Новым Иерусалимом.

1987

"Когда мне в городе родном…"

* * *

Когда мне в городе родном,
В Успенской церкви, за углом,
Явилась ты в году двадцатом,
Почудилось, что ты пришла
Из украинского села
С ребенком, в голоде зачатом.

Когда царицей золотой
Ты воссияла красотой
На стеклах Шартрского собора,
Глядел я на твои черты
И думал: понимала ль ты,
Что сын твой распят будет скоро?

Когда Казанскою была,
По Озеру не уплыла,
Где сталкивался лед с волнами,
А над Невою фронтовой
Вы оба — ты и мальчик твой —
Блокадный хлеб делили с нами.

Когда Сикстинскою была,
Казалось нам, что два крыла
Есть у тебя, незримых людям,
И ты навстречу нам летишь,
И свой полет не прекратишь,
Пока мы есть, пока мы будем.

1987

НИЩИЕ В ДВАДЦАТЬ ВТОРОМ

Капоры белиц накрахмалены,
Лица у черниц опечалены,
Побрели богомолки.
Помолиться — так нет иконочки,
Удавиться — так нет веревочки,
Только елей иголки.

Отгремели битвы гражданские,
Богатеют избы крестьянские,
Вдоволь всяческой пищи.
Только церковка заколочена,
Будто Русь — не Господня вотчина,
А нечистых жилище.

Зеленеют елей иголочки,
Побираются богомолочки,
Где дадут, где прогонят,
И стареют белицы смолоду,
Умирают черницы с голоду, —
Сестры в поле хоронят.

1987

БУРЯ

В начале августа прошла
Большая буря под Москвою
И тело каждого ствола
Ломала с хвоей и листвою.

Кружась под тучей грозовой,
Одна-единственная птица
Держалась к буре головой,
Чтоб не упасть, не расшибиться.

Свалилась на дорогу ель,
И над убитым мальчуганом
Сто океанов, сто земель
Взревели темным ураганом.

Малыш, за чей-то давний грех,
Как агнец, в жертву принесенный,
Лежал, сокрытый ото всех,
Ничьей молитвой не спасенный.

Заката неподвижный круг,
Еще вчера спокойный, летний,
Сгорел — и нам явились вдруг
Последний день и Суд последний.

Мы понимали: этот суд
Вершится вдумчиво и скоро,
И, зная — слезы не спасут,
Всю ночь мы ждали приговора.

А утром солнышко взошло,
Не очень яркое сначала,
И милостивое тепло
Надеждой светлою дышало.

Зажглась и ранняя звезда
Над недоверчивым безлюдьем,
Но гул последнего Суда
Мы не забудем, не забудем.

1987

ТУМАН

Лес удивляется белесой полосе,
А мир становится безмерней:
Как будто пахтанье, густеет на шоссе
Туман поздневечерний.

Врезаемся в него, не зная, что нас ждет
За каждым поворотом чудо.
Сейчас нам преградит дорогу небосвод
С вопросом: — Вы откуда?

А я подумаю, что эта колея
Бесплотней воздуха и влаги:
Она низринута с горы сверхбытия
В болота и овраги.

1988

ИРИСЫ

Деревня длится над оврагом,
Нет на пути помех,
Но вверх взбираюсь тихим шагом,
Мешает рыхлый снег.

Зимою жителей немного,
Стучишь — безмолвен дом,
И даже ирисы Ван Гога
Замерзли над прудом.

А летом долго не темнело,
Все пело допоздна,
Все зеленело, все звенело,
Пьянело без вина.

Вновь будет зимняя дорога,
Но в снежной тишине
Все ж будут ирисы Ван Гога
Цвести на полотне.

1988

"Шумит река, в ее одноголосье…"

* * *

Шумит река, в ее одноголосье —
Загадка вековая, кочевая.
Из темной чащи выбегают лоси,
Автомашин пугаясь — и пугая.

И голос, кличем пращуров звучащий,
И лес по обе стороны дороги,
И мы посередине темной чащи,
И наши многодумные тревоги,

И лоси, вдруг возникшие, как чудо,
С глазами, словно звезды Вавилона, —
Мы здесь навек. Мы не уйдем отсюда.
Земля нам не могила здесь, а лоно.

1988

СТЕНЫ НОВОГО ИЕРУСАЛИМА

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

Гумилев

Стены Нового Иерусалима
Не дворцы и скипетры царей,
Не холопье золото ливрей,
Не музейных теток разговоры,
Не церквей замшелые подпоры,
Не развалины монастырей,
А лесов зеленые соборы,
А за проволокою просторы
Концентрационных лагерей,
Никому не слышные укоры
И ночные слезы матерей.

1988

В КОВЧЕГЕ

Просило чье-то жалостное сердце,
Чтобы впустили и меня в ковчег.
Когда захлопнулась за мною дверца
И мы устраивались на ночлег,
Забыл я, кто я: отпрыск иноверца
Иль всем знакомый здешний человек?

Лицо мне щекотало тело львицы,
Я разглядеть не мог других людей.
Свистя, вертелись надо мною птицы,
То черный дрозд, то серый соловей.
Я понимал, что нет воде границы
И что потоп есть Дождь и вождь Дождей.

Я также понимал, что наши души
Остались там, в пространстве мировом,
Что нам теперь уже не надо суши,
Что радость есть в движенье круговом,
А за бортом вода все глуше, глуше,
Все медленней, но мы плывем, плывем…

1988