Чарльз Вильямс - Канун дня всех святых

• Название: Канун дня всех святых
• Автор: Чарльз Вильямс
• Издательство: АРДА
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1999
• ISBN: 5-89749-005-8

Две девушки, погибшие в авиакатастрофе, оказываются в загадочном Городе… Так начинается четвертый из шести "мистических романов" Чарльза Вильямса — теолога и посвященного розенкрейцера, старшего друга и литературного наставника знаменитых Дж. Р.Р.Толкина и К.С.Льюиса. Миры живых и мертвых оказываются взаимопроницаемыми, и манипулирует ими зловещая фигура посвященного мага-лжепророка. В противостоянии ему духовно взрослеют герои романа, начиная постигать истинный смысл любви и смерти.

---

Истина знает, что речь неотрывна от мысли, Знает Любовь, что тело нельзя оторвать от души.

Никогда раньше ему не удавалось так точно выразить свое отношение к Лестер. Почему-то именно сейчас он вспомнил эти старые строки, хотя теперь-то, кажется, знал, что душа прекрасно обходится без тела. Сон вызвал из глубин его подсознания древний магический закон: дух и тело действительно нерасторжимы. В молодости он любил порассуждать об антропоморфизме, но только теперь понял, что антропоморфизм — всего лишь один из диалектов божественной правды. Тело, которое он помнил, тело, которое еще недавно ходило по улицам Лондона, лежало рядом с ним, теперь отчетливо проявило свою небесную, божественную природу. Тело? Разве можно сказать "просто тело", или "просто душа"? Это — Лестер.

Ему вспомнился дом в Холборне. Сейчас, выспавшись, он думал о нем, как о кошмаре. Да нет, в кошмарных снах такое не привидится, оно возможно лишь наяву, а вот из реальной жизни, бывает, просачивается в радость сна. Он глубоко вздохнул. Саймон понятия не имеет ни о какой радуге, он вообще просто недоразумение, маленькое, незначительное. Ричард вспомнил, как через окно пыталось пролезть нечто неопределенное, и они еще общались между собой. Бр-р-р! Отвратительно. Впрочем, все это так далеко теперь, и совсем не угнетает. Во всяком случае, намного меньше, чем воспоминание о себе самом в Беркширском лесу. Как он носился тогда со своим "я". Как гнусно он был добр к своей жене. Да, у Лестер тоже были недостатки, но она никогда не позволяла себе ничего подобного, никогда не была с ним бесстрастно рассудочной. А он… Недавно обретенный покой того и гляди улетучится без следа.

Глядя на собственное отражение в зеркале, он готов был запустить в него расческой, настолько непотребная, фарисейская "любовь" исковеркала его черты. Ее любовь никогда бы себе такого не позволила. Резкая, пылкая, самолюбивая — это пожалуйста, но всегда обращенная на другого, и никогда на себя. Ради иллюзии наслаждения она бы и пальцем не пошевелила. Когда она служила ему — как часто это бывало! — она делала это не из доброты или бескорыстия; просто она хотела того же, что и он, и потому готова была служить. Мало доброты, терпения или терпимости, этого и у него хватало в избытке; у нее была любовь. Ему еще предстоит найти это — другой способ жить. С самого детства, с тех пор как он был шустрым мальчуганом, он рос не туда, осваивал не правильный способ жить. Но как перейти к другому?

Как научиться тому языку, без которого он не сможет говорить с ее теперешним царственным величием? Не иначе как придется заново рождаться.

У него промелькнуло смутное ощущение, что раньше он уже слышал где-то подобную фразу. Но тут он вспомнил о Саймоне, и не поймал слабого отголоска мыслей.

Саймон! Нечего бояться, что Саймон получит какую-то власть над Лестер. Но если другая жизнь действительно существовала, то существовала и другая смерть. Ведь что-то же пыталось влезть в этот противный, маленький зал. А еще там были люди. Когда-то все они лежали там больные, а теперь исцелились. Неужто и вправду исцелились? Думать о том, как их исцеляли, не хотелось. Уж лучше не лечиться вовсе, чем так… да, но ему тогда никакого лечения и не требовалось. Он с беспокойством подумал о тех, которые, ничем не рискуя, заставляют несчастных выбирать между свободой телесной и вечным спасением. Интересно, а что бы он сам выбрал, если бы на него давила боль? Если бы он совсем загибался? Не хочешь страдать — к твоим услугам гипнотическое таинство ползучей смерти. Погодите-ка! Да ведь если никто не вмешается, Саймон распространит свои миазмы по всему Городу, по всему миру. Все народы примутся раскачиваться так же, как живущие у него в Холборне. Если даже сейчас…

Ему помешал телефонный звонок. Звонил коллега по Министерству иностранных дел. Он начал с вопроса, правда ли Ричард выходит завтра на работу, как собирался? Ричард подтвердил. Коллега поговорил немного о делах, и вдруг спросил, не знаком ли Ричард с деятельностью некоего Саймона Клерка. Становилось интересно.

— И да, и нет, — осторожно отозвался Ричард. — Я и раньше слышал о нем, а совсем недавно мы познакомились. А что?

— Пока тебя не было, понадобилось срочно добраться до него, — сообщил приятель, — неофициально, разумеется. Понимаешь, здесь возникло мнение, что если бы удалось привлечь его и еще некоторых общественных деятелей к переговорам с союзниками, это всем пошло бы на пользу. Во всяком случае, у этих троих проповедников достаточно последователей. Там, где они берутся за дело, недовольных, похоже, не остается. Что ты говоришь?

— Ничего, ничего, продолжай, — сказал Ричард. — Значит, недовольных нет?

— Практически нет. А для нового Мирового Плана это — самое главное. Ну вот, и поговаривают, что если наметится какая-нибудь международная встреча… Тут кое-кто думает, что ты знаешь Саймона.

— Знаю, — сказал Ричард. — И от меня хотят…

— Ну, раз уж ты его знаешь, — ответил коллега, — тебе ведь нетрудно будет ненавязчиво поинтересоваться, что и как. Справишься, как думаешь? Ты ведь понимаешь, чего мы хотим. Понимаешь, существует некое давление. Это чувствуют даже русские. Мы сейчас проверяем информацию о том, что две китайские армии в полном составе перешли на сторону своего пророка. У них там тоже есть такой. Правительство полагает, что лучше было бы иметь дело со всеми тремя одновременно, чем по отдельности. Если бы удалось собрать их…

Ричард молчал. Он прекрасно знал эту манеру вести разговор и понимал больше, чем говорил ему сотрудник международного отдела. Министерство не затевало ничего плохого. Людоедов среди его высших чинов насчитывалось не больше, чем во всем прочем мире; и когда Оксеншерн[6]  жаловался на недостаток мудрости власть имущих, он так и не смог сказать, откуда взять недостающую часть. Если официальные власти решили прибегнуть к неофициальным уведомлениям проповедников, значит, они поддались давлению. В таком случае, те, "вылеченные" в Холборне — сущий пустяк по сравнению с новыми масштабами, а жучиные спины — провозвестники великого множества преданных. Преданных кому? Человеку, который улыбался мертвой женщине, вышедшей из стены, и заявлял, что может приказывать Лестер. Тому, кто в непонятном мрачном усердии стоял на коленях возле кровати Бетти. Это к нему указывала дорогу развратная фаянсовая ручонка. Он, Ричард, и сам едва не оказался в числе его "приверженцев", и оказался бы наверняка, если бы не его погибшая жена. Саймон сделал ошибку, назвав ее имя. Они были настолько несовместимы, что даже такой недостойный член общества, каким считал сам себя Ричард, почувствовал немедленную потребность в возрождении.

Конечно, он понятия не имел, сколько последователей у двойников Саймона, не догадывался даже, что они — двойники. Он читал газеты, но он еще и знал Саймона. Ричард дернулся. Ему показалось, что усики какого-то насекомого прикоснулись к его щеке. Перед его глазами снова встала картина: пророк, проповедующий стае жуков. А голос коллеги все бубнил в трубке:

— Фанивэл, ты слушаешь? Тебе не мешало бы знать, что дело на контроле у Боджа (Ричард не сразу вспомнил, что Бодж был секретарем министерства). Сегодня его нет, но завтра будет. Не мог бы ты к утру прощупать этого отца Саймона?

Бодж — это кабинет министров. Качающиеся плечи и поднятые лица; глянцево поблескивающие спины английских министров, с гулким жужжанием поднимающихся в воздух; коридор, которым предстоит пройти всем нациям; окно, через которое приходят мертвые.

— Не знаю, — резко ответил Ричард. — Не могу сказать. Завтра буду, доложу… Да, хорошо, посмотрю… О да, я вполне понимаю, насколько это срочно… Нет, ничего не обещаю. Завтра приду, — в этот миг внезапная вспышка озарила его сердце. — Если только, — добавил он вдруг, — моя жена не будет против.

Гомункул медленно шагал по набережной. Прошло уже немало часов с тех пор, как он выбрался из тайника на улицы Лондона. Он шел не по своей воле у него ее не было; он просто подчинялся последнему приказанию хозяина, шагал никуда и ни за чем. Со стороны придраться было не к чему. Идет себе по мостовой бедно одетая, немного скособоченная женщина. Поначалу она двигалась на север, к дому на Хайгейт. Но постепенно волевой импульс слабел, а потом и вовсе пропал — он перестал управлять ей. Женщина заколебалась, словно забыла, за чем шла, остановилась, а потом повернула на запад. Она не могла вернуться — такого приказа не было; она не могла идти дальше — так далеко его влияние не простиралось. Поэтому она стала описывать широкий круг, пересекая одну улицу за другой и все время забирая против солнца. Иногда (впрочем, не очень часто) она промахивалась и попадала в тупик, тогда она возвращалась по собственным следам, и пользуясь каким-то невероятным чутьем, продолжала путь. Но вот дуга привела ее к реке. Это оказалось серьезное препятствие. После недолгих раздумий женщина повернула вдоль берега на восток, да так и шла, пока наконец ей не открылся крест на соборе Святого Павла. И вот там, совсем немного пройдя по Виктория-стрит, она снова надолго остановилась.