Журнал «Если» - «Если», 2011 № 04

• Название: «Если», 2011 № 04
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательский дом «Любимая книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2011
• ISBN: ISSN 1680-645X

Мария ГАЛИНА. СОЛНЦЕВОРОТ

В убогом городишке у бедной девушки — никакого будущего. Разве что стать принцессой…

Марина и Сергей ДЯЧЕНКО. ВКУС СЛОВА

Лесть сладка, утрата горька, иные шутки солоны… Но обитатели этого мира не признают метафор и пробуют все слова на вкус.

Елена ВОРОН. ЧУЖАК И РОКОТ

Безвинно пострадать… Здесь это не христианская добродетель, а средство выживания.

Наталья РЕЗАНОВА. ВИКТИМАРИЙ

Как утверждает сам автор, в процессе написания рассказа ни одно животное не пострадало.

Святослав ЛОГИНОВ. РОДНИЦА

Ни девичий смех, ни морок искусительный не собьют с пути стойкого инока. На то и имя ему — Пётр.

Дмитрий КАЗАКОВ. ПРАВИЛЬНОЕ ЖЕЛАНИЕ

Желания, как известно, тем и опасны, что имеют обыкновение сбываться.

Александр ГРИГОРОВ. ЗАБИРАТЕЛЬ

Не путать с мусорщиком — предупреждает автор. Хотя рыться в словесных отходах — занятие на любителя.

Ольга НИКИФОРОВА. «У НАС НЕТ ПЕРВОГО СРЕДИ РАВНЫХ»

Иногда сценаристы бывают даже чересчур откровенны.

Аркадий ШУШПАНОВ. МАГИЯ ЛЮБВИ

И жизнь, и слезы, и… мировая кинофантастика.

ВИДЕОРЕЦЕНЗИИ

Гениальность писателя проверяется временем. И если автора активно экранизируют спустя век — это о чем-то говорит!

Николай КАЛИНИЧЕНКО. МИР ИЗРЕЧЁННЫЙ

Уж кто-кто, а фантасты никогда не забывали, что в начале было, есть и будет Слово. А лингвистика — важнейший научный инструмент при создании новых миров.

Сергей ШИКАРЕВ. ИСТОРИЯ С ДРАКОНАМИ

Все-таки до чего же ловко и гармонично этот автор умудряется совмещать в одном произведении НФ, фэнтези, фольклорную сказку, философскую глубину и легкость повествования!

РЕЦЕНЗИИ

Выбор на все вкусы: классики и современники, известные и начинающие, фэнтези и слипстрим, НФ и фантасмагория.

КУРСОР

На западном «Оскаре» без перемен.

Юрий БУРНОСОВ. ВПЕРЁД В ПРОШЛОЕ!

Писатель поговорил с читателями о наболевшем, а заодно примерил на себя пиджак критика.

ПЕРСОНАЛИИ

Удивительно: проводя столько времени в нездешних мирах, они каким-то чудом умудряются оставаться очень земными, в чем-то даже прагматичными людьми.

---

Приманка явилась, но зверь не показывался до сих пор. Лежа в полумраке, сливаясь с землей и хвоей, Стократ был невидим, но и сам видел мало. Когда разбойники выдвинутся вперед, собираясь начать дело, он услышит. Но пока душегубы залегли, как он, и ждут.

Или их нет здесь. Ушли, сбежали, разошлись, каждый несет свою долю прежней добычи, и каждый надеется начать жизнь заново…

Жить заново. Открыть, скажем, трактир у дороги. Или построить кузницу, или просто осесть в селении и возделывать клочок земли. Перерезанные глотки остались в прошлом, грабежа и вовсе не было, мы все начнем сначала… Стократ вытянулся, разминая затекшую спину, и в который раз поразился, откуда к нему приходят мысли. В его детстве, холодном и темном, мыслей почти не было. Только борьба и ярость; все вокруг были молоды и обречены.

Он впервые в жизни увидел старого человека, когда оружейник, умирающий от дряхлости, пришел откуда-то — и едва не рухнул в дверях приюта. Глаза у старика были мутные и, пожалуй, почти слепые. Он оглядел настороженных сирот и отдал зачехленный сверток злому мальчику, не умеющему думать.

И вот тогда начались мысли.

Стократ ушел из приюта в пятнадцать лет. Без гроша: единственным его достоянием был меч, он же был единственным учителем и другом.

Голодный мальчишка бродил по дорогам, сперва бесцельно, потом тоже бесцельно, но уже сознавая это, пребывая в не-цельности, как в полете. Он много думал о людях: иногда один подпасок, встреченный на рассвете, давал ему пищу для размышлений до самого вечера. Он научился читать незаметно для себя и даже купил и прочел несколько книг, но истории, рассказанные в них, показались слишком сухими и вымышленными в сравнении с тем, что он видел и о чем думал. Вот, например, некие разбойники молча делят награбленное и расходятся в разные стороны. Откуда Стократу известно, о чем они мечтают? Какими словами убаюкивают совесть?

Стократ выплюнул изжеванную травинку, сорвал следующую и поразился ее терпкому вкусу. Вкус… что он означает? О чем, кроме зелени и лета, может рассказать эта терпкая кашица?

Вчера он потратил несколько часов на прогулку к маяку — так называли чашу со смолой, где лесовики, когда желали о чем-то сказать соседям, разводили огонь. Дозорный приносил князю флакончик с посланием. Мастер-языковед, заранее предупрежденный, полоскал рот особо чистой водой и клал сообщение на язык. И после долгого величественного молчания изрекал пожелание, или вопрос, или сообщение.

Стократ так четко воображал себе эту сцену, как если бы сам много раз был ее свидетелем. Вчера он постоял у потушенного маяка, но дальше в лес не пошел: там явно кто-то был и дежурил, возможно, с луком в руках, и дорогу устилала такая трескучая хвоя, что, пожалуй, в идущего по ней мог попасть и совершенно слепой стрелок…

Будто в ответ его мыслям треснула веточка под чьей-то ногой. Стократ насторожился. Не рановато ли?

Самое время. Три человека, один из них очень тяжелый, молча занимали места на той стороне ущелья. Охотники.

Он прижал ухо к земле; и жертвы были совсем рядом. Те самые лошади с парой всадников и поклажей…

И один пешеход. Легконогий. Легкий.

Подросток.

* * *

Шмель шагал и печально гордился собой. О каменной тропе, соединяющей два витка дороги, рассказал ему еще в Макухе молодой погонщик, часто сопровождавший купцов в пути через горы. Закончив хвастливый рассказ, как он, бывало, обгонял конных перед самым перевалом и до смерти удивлял их, появляясь впереди, парень потребовал от Шмеля клятвы, что сам он этой дорогой пользоваться не будет: слишком опасно. Но Шмель резонно заметил, что ничего обещать не обязан: погонщика за язык не тянули, а безопасность Шмеля — Шмелева личная забота.

Он и не собирался пробовать эту тропу. День уходил, солнце склонялось, усталость тянула к земле, но впереди еще было возвращение, и предстояло объяснить родителям, почему он так и не стал уважаемым человеком. Всякий раз, когда Шмель об этом думал, его ноги шагали медленнее, и он желал, чтобы пути не было конца. Но приметой скрытой тропе служил белый камень на обочине, и, увидев камень, Шмель вспомнил рассказ погонщика и захотел только глянуть: существует «скорая» тропа или это вранье?

А через миг оказалось, что по тайной тропе можно только подниматься. Спускаться нельзя, если тебе дорога шея; обмирая от ужаса и проклиная себя за глупость, Шмель лез и лез вверх. «Если я свалюсь, — думал он, — пузырьки и склянки в мешке разобьются и все мои вкусы пропадут зря… И „большой“, и „уметь“, и все прочее, включая „касаться“ и „любить“.

Несколько раз он в самом деле чуть не сорвался. Выдохся, покрылся потом и царапинами, отчаялся — и вдруг выбрался на ровное место. Это был другой виток дороги, погонщик не соврал, и Шмель оставил позади торговца Сходню вместе с его товаром…

Не успел он отдышаться, как и на дороге послышался топот копыт. Сходня и погонщик выехали из-за поворота и резко придержали лошадей:

— Эй! Кто такой?

Купец схватился было за оружие. Присмотревшись, опустил руку:

— Ты?! Как здесь оказался?!

Шмель растерялся.

— Я? По тропе…

— По какой тропе, ты, признавайся?

Они обступили парня с двух сторон. Сходня вытащил нагайку:

— С кем ты водишься? Кто тебя привез? Кто тут еще есть?!

— Никого, — пролепетал Шмель. — Я по тропе…

Погонщик соскочил с седла, закружил, высматривая что-то на обочине, и через мгновение отыскал тропу, сверху почти отвесную.

— И точно, тропа…

— И как он только шею себе не сломал?

— Да следы ведь…

— Ловкий пройдоха, — с отвращением сказал купец. — Ладно, до трактира немного осталось. Пойдешь с нами. Вот с твоим отцом и выясним, что за тропы да кто тебя им научил… Ну-ка, держись за стремя!

Он еще поиграл нагайкой, но бить мальчишку не стал. Дождался, пока погонщик взберется в седло, пока Шмель возьмется онемевшей рукой за холодное грязное стремя, — и тогда направил лошадь вперед таким скорым шагом, что Шмелю пришлось пуститься бегом.

Каменный флакончик врезался в спину.

Впереди открылась ровная прямая дорога. Шмель знал, что отсюда до трактира в самом деле рукой подать. Ему было уже все равно, что и как объяснять родителям. Пот заливал глаза. Шмель поднял голову, пытаясь сбросить упавшие на лицо волосы, и вдруг увидел человека впереди на дороге. В первый момент Шмелю показалось, что перед ним отец — невесть как узнал о возвращении сына и вышел встречать.

А в следующий миг тот, кого Шмель принял за отца, взмахнул рукой, и воздух завизжал. Будто в ответ, взвизгнул позади погонщик, а торговец Сходня вдруг захрипел и пролился сверху теплым дождем.

Шмель нырнул под брюхо лошади. Чужие ноги в тяжелых сапогах оказались и справа, и слева, ржала и рвалась вьючная кобыла, но ее повод крепко перехватили. Сходня, поразительно долго для мертвеца державшийся в седле, наконец-то рухнул на дорогу, и Шмель едва успел отскочить из-под валящегося сверху тела.

Его спасение было — вскочить сейчас верхом и кинуться вперед, к родному дому, где защита и помощь. И он рванулся, схватившись за гриву чужой лошади, но лошадь взвилась на дыбы, сбросила его и поскакала вперед, окровавленная, одним своим видом разнося дурные вести, а Шмель остался лежать на камнях и не мог даже пошевелиться, чтобы уйти с пути летящего, как на плаху, топора…

Топор упал в двух волосках от головы Шмеля, причем отрубленная рука, вцепившаяся в рукоятку, еще подрагивала.

Грохнулось тяжелое тело. Очень тяжелое. Прямо на ногу. Шмель вскрикнул: ему показалось, что под этой тяжестью кость переломилась.

Рядом заскрежетала сталь, кто-то охнул, а потом послышались удаляющиеся быстрые шаги. Снова заржала лошадь. Шмель остался на дороге один — если не считать покойников.

Поскуливая, плача, он выбрался из-под тяжелого тела. Тот, кто упал на него, был мертвый разбойник с топором — необъятные плечи, огромный рост, такие обычно идут в мясники…

Шмель поднялся и снова сел — ноги не держали. Сходня лежал неподвижно, отвернув лицо, будто смутившись. Тело погонщика в сером плаще почти сливалось с землей. На обочине, в стороне от прочих, валялся еще один мертвец, молодой незнакомец в чистой щегольской одежде, испорченной совсем чуть-чуть — дырой на груди. Лошади куда-то пропали; еле слышно шумел лес, и с каждой секундой становилось темнее…

Снова послышались быстрые шаги. Тень вынырнула из-за поворота, Шмель содрогнулся.

— Шмель? — отрывисто спросил знакомый голос.

— А…

— Вставай.

Его снова взяли под мышки, как малыша, и поставили на ноги. Шмель живо вспомнил сегодняшнее утро — темноту и озноб, и этого вот незнакомца, навязанного ему в провожатые.

— Как ты здесь оказался? — незнакомец заглянул ему в глаза, хотя было уже почти совсем темно. — Вместе с купцом? Почему ты с ними?