Джин Вулф - Пират

• Название: Пират
• Автор: Джин Вулф
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38196-8

Кто из нас не следил с замиранием сердца за приключениями пиратов Карибского моря и не мечтал карабкаться по вантам, размахивая абордажной саблей? Кто не представлял себя за штурвалом «Испаньолы» или выкапывающим клад с пиастрами старого Флинта? Что ж, Крису (он же Кристоф, он же Крисофоро) все это удалось — и многое другое. Неведомым образом попав из XXI века в XVII, он проходит путь от матроса на торговом судне до пиратского капитана, преследует золотой караван и штурмует Маракайбо, охотится на призрака-убийцу и находит свою настоящую любовь, чтобы потерять ее, чтобы снова найти…

Впервые на русском — новый роман автора тетралогии «Книга Нового Солнца» и дилогии «Рыцарь-чародей», писателя, которого Урсула Ле Гуин называла «нашим жанровым Мелвиллом», Нил Гейман — «самым талантливым, тонким и непредсказуемым из наших современных писателей», а Майкл Суэнвик — «величайшим из ныне живущих англоязычных авторов».

---

Мне выдали койку в носовом кубрике, как и было обещано. Кормили неплохо, когда кормили, если вы понимаете, о чем я. Прежде я никогда не пил вина, если не считать маленького глотка «крови Христовой» на мессах, а потому не знал, какое оно водянистое и противное на вкус. Мы везли живой груз в Веракрус, великое множество свиней и кур в клетках, и на палубе была жуткая грязища. Мы мыли палубу с правого борта, потом с левого, потом снова с правого. Мы качали воду из залива и поливали палубу из шланга, а все остальное время стояли на помпах в трюме. Корабль протекал. Возможно, где-нибудь есть деревянные корабли, которые не протекают, но я на своем веку ни разу таких не видел.

В свободное от вахты время членам команды разрешалось сходить на берег. Я сходил вместе с остальными, но не смог бы напиться или купить шлюху, даже если бы хотел (а я не хотел). Испанские матросы не так падки до выпивки, как многие другие, которых мне довелось знать впоследствии, но до женщин они падки сильнее всех прочих. В ночь отплытия они тайно протащили на борт проститутку и спрятали. Когда мы подняли якорь и лоцман повел корабль из залива, капитан и старший помощник выволокли девицу из трюма и бросили за борт. К тому времени я уже навидался всяких сцен с ее участием и остался не в восторге, но я бы в жизни так не поступил. Тогда я впервые по-настоящему осознал, в каком месте я оказался.

Второе событие, подтвердившее худшие мои опасения, случилось через три или четыре дня. Когда мы сменились с вахты и спустились вниз, два парня схватили меня за руки, а третий стянул с меня джинсы. Я отчаянно сопротивлялся (во всяком случае, мне так казалось) и орал дурным голосом, пока кто-то не оглушил меня. Вы понимаете, что произошло потом. И я понял, когда очнулся. Одно было хорошо: мои старые джинсы, разорванные вдрызг, пришли в полную негодность, и я узнал, что новые штаны можно получить у боцмана. Он заведовал баталёркой. Боцман записал мне в долг непомерную сумму, и новые парусиновые штаны оказались мне велики, но я был так рад избавиться от тесных джинсов, что нисколько не расстроился.

В то время я уже начал подниматься на мачты, чтобы распускать и свертывать паруса. Васко и Симон сказали мне, что я перетрушу до смерти и наложу в новые штаны, но я заявил в ответ, что бояться нужно им, поскольку я схвачусь за них, коли стану падать, и увлеку с собой вниз. Я не шутил.

Погода была тихая, дул слабый ветерок, и стоять на футропе, держась одной рукой за рей, было совсем не страшно. Кроме того, сверху открывался чудесный вид. Я выполнял свою работу, но украдкой поглядывал по сторонам при каждой возможности. Вокруг — прекрасное синее море, над головой — прекрасное синее небо с несколькими крохотными белыми облачками, и Земля представлялась мне прекрасной женщиной, а небо — ее глазами, и я думал о том, что море и небо останутся неизменными, когда все люди с нашего корабля умрут и канут в забвение. Мысль понравилась мне, нравится и сейчас.

Когда мы спустились на палубу, я надеялся, что капитан прикажет взять риф на топселе, но он не сделал этого. Только тогда я узнал, что на ночь мы убираем все паруса и ложимся в дрейф. (Я решил, что так принято на всех кораблях.) А значит, я еще получу свой шанс до окончания вахты.

Здесь мне следует сказать, что я числился в вахте правого борта, которая находилась под командованием Сеньора и выполняла почти всю работу. В вахте левого борта насчитывалось гораздо меньше людей, и матросы из нее частенько дрыхли на палубе за неимением других занятий, а иногда играли в кости. Наш корабль являлся бригом, мы называли его бригантиной. Это означает, что у него было две мачты одинаковой высоты, обе оснащенные четырехугольными парусами. Тогда я ходил простым матросом. Впрочем, это не важно.

Пока я ввожу вас в курс дела, позвольте заметить также, что тогда я много лучше знал испанский морской жаргон, чем английский, хотя все остальные моряки знали гораздо больше слов и выражений, чем я. Они не объясняли мне их значений, а просто говорили, например, «кошачья лапка», или «китовый хрен», или что-нибудь в таком духе. Мне приходилось до всего доходить своим умом, и меня поднимали на смех, если я хоть немного ошибался.

Тогда я не знал еще одного: что наша маневренная бригантина относится к одному из трех типов кораблей, которым пираты отдают предпочтение перед всеми прочими. Два других — это бермудские шлюпы и ямайские шлюпы. Они крупнее большинства шлюпов и гораздо быстроходнее. Корпуса у них практически одинаковые, вся разница в парусном вооружении. О вкусах не спорят, но мне лично всегда нравились бермудские паруса.

Когда солнце спустилось к самому горизонту, мы снова взобрались на мачты и свернули паруса, сначала грот, потом топсель. На небе проступили первые звезды, ветер немного усилился, и, помню, я подумал тогда, что моряки — самые счастливые люди на свете.

Спустившись обратно на палубу, мы сразу получили приказ разойтись и сошли вниз. Там парни снова набросились на меня. На сей раз они не застали меня врасплох, и я дрался. Во всяком случае, если бы меня тогда спросили, я бы сказал, что именно дрался. Они били меня кулаками и ногами, пока я не лишился чувств, и затем получили что хотели. Тогда я еще не знал, что больше такого не повторится.

Сейчас я бы не сказал, что той ночью я по-настоящему дрался или по-настоящему спал позже. Порой я находился в сознании, порой погружался в забытье. Я молил Бога вернуть меня обратно в монастырь Девы Марии Вифлеемской. Пару раз меня вырвало, один раз на палубе. Матросы из вахты левого борта заставили меня подтереть блевотину, хотя мне было так плохо, что я два или три раза упал, пока пытался это сделать.

На следующий день капитан заметил мое плачевное состояние — оба глаза у меня заплыли так сильно, что едва открывались, и мне приходилось постоянно держаться за что-нибудь, чтобы не упасть, — и перевел меня в вахту левого борта. Он не попытался выяснить, кто меня избил, и даже не спросил у меня. (Думаю, я бы сказал.) Он просто сообщил, что отныне я числюсь в вахте левого борта до дальнейших его распоряжений, и отослал меня вниз. Теперь моей старой вахте пришлось выполнять прежний объем работы меньшими силами, то есть таким образом капитан наказал их. Когда на закате мы заступили на вахту, я решил, что тоже накажу своих обидчиков, когда немного оправлюсь.

(Сегодня все это вспоминается мне особенно живо из-за вчерашнего случая. Утихомирил я четырех мальчиков в Молодежном центре, и они дождались, когда я вышел на улицу в десять вечера. Ребята все рослые и крепкие. Думают, что крутые. Они толкались и мешали друг другу, а каждый мой удар и пинок достигал цели. В конце концов они все-таки повалили меня и крепко врезали под дых. Потом еще пару раз пнули и дали деру, волоча под руки Мигеля. Я догнал их через три-четыре квартала.)

Вахту левого борта не нагружали работой, и это было хорошо, поскольку я все еще иногда харкал кровью. Я просто отдыхал и спал при каждой возможности, а когда мы сменялись, я большую часть времени бодрствовал, тихо лежа в своей койке. Она легонько покачивалась, точно детская люлька, и я мечтал, как убью всех до единого на борту и заполучу корабль в полное свое распоряжение и никто больше не сотворит со мной ничего подобного. Я знал, что никогда не сделаю этого и что не сумел бы управлять кораблем один. Но думать об этом было приятно, и я думал. Впоследствии это помогло мне понять Хайме.

Во время ночной вахты я среди всего прочего выполнял обязанности впередсмотрящего. Они ничем не отличались от обязанностей впередсмотрящего дневной вахты, но раньше меня на такую работу не ставили. Назначили меня туда на третий день, когда опухоль вокруг глаз спала. Мне надлежало взобраться на фор-марса-рей и стоять там, держась за топ мачты. Нести дозор наверху никто не хотел, поскольку там приходилось стоять или сидеть на корточках часами, а качка на верхушке мачты гораздо сильнее.

Мне понравилось. Одна из самых больших удач в моей жизни — то, что иногда мне по-настоящему нравились занятия, которых все остальные терпеть не могли, и это было одно из них. Во-первых, я стоял там совсем один, и никто не доставал меня. Во-вторых, я мог смотреть на небо и далекий-далекий горизонт сколько душе угодно. Именно в этом и заключались мои обязанности. В первую ночь волны на море вообще не было, только легкая зыбь, и миллионы звезд смотрели на меня. Один раз я увидел Ангела Смерти (возможно, потом я расскажу об этом). Одеяние у него и вправду черное. Но оно все усыпано настоящими звездами, и при виде его я понял, что умирать не так страшно, как все думают. Я по-прежнему не хочу умирать, но знаю, что смерть не самое неприятное из событий, происходивших со мной на моем веку, и что после смерти мне уже никогда не придется беспокоиться об этом, никогда.

В тот день пала одна из свиней, и на ужин нам подали жареную свинину. Мы съедали всех животных, которые умирали. Погода стояла жаркая, как на Кубе, и потому мы постарались съесть свинину поскорее. Вероятно, мы бы в любом случае быстро с ней управились. Капитану и старшему помощнику достались лучшие куски, а остальным — все остальное. Кажется, кишки мы не ели, но желудок и голову точно слопали. А также сердце, печень и все такое прочее. Затем шумно потребовали добавки и осыпали проклятьями повара, ответившего нам отказом.