Василий Коньков - Время далекое и близкое

• Название: Время далекое и близкое
• Автор: Василий Коньков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

На котельном заводе Бари, куда я определился работать, события того восстания были живы памяти рабочих. Они, эти события, как гордые легенды о мужестве и храбрости симоновских пролетариев, изустно передавались от человека к человеку, от сердца к сердцу. Поведали о них и мне.

Довольно быстро я привык к новой обстановке, крепко сдружился с новыми товарищами. Заботливое отношение друг к другу - вот что поражало меня. Особым доверием проникся к Петру Ивановичу Климову. Нелюдимый с виду, он так щедро и доверительно открывал свое сердце в беседах, что это притягивало, заставляло делиться с ним самым сокровенным. Был у него и особый дар - подсказать человеку добрую мысль, натолкнуть на доброе дело, заставить глубоко задуматься и оценить то или иное событие. Он любил повторять в таких случаях: "Ты вникни в суть, напряги мозги".

Не помню, как это произошло, но однажды я ослушался старого рабочего, у которого был в подручных. Обиду нанес уважаемому человеку.

- Мы, Василий, считаем тебя своим подручным не потому, что так твою работу определил хозяин, - философски подняв указательный палец, сказал Климов. - Порукой в своих делах, паря, хотим видеть тебя. Вникни в суть, напряги мозги.

Это был урок на всю жизнь. Больше всего с тех пор дорожу товариществом, доверием, стараюсь своими поступками оправдать это доверие.

Тот же Петр Иванович Климов, узнав, что я полтора часа добираюсь до работы, вынес безоговорочное решение:

- Вот что, Василий, с сегодняшнего дня ты будешь жить у нас со старухой.

Так я очутился в их домике. Кровать здесь мне заменял большой сундук, какой сейчас увидишь разве что в кино. Приняли меня тепло, обласкали. Я познакомился, а потом и по-братски сдружился с племянником Петра Ивановича - Михаилом Климовым. Всех нас связывали самые искренние отношения.

А время тогда было тревожное. Шла первая мировая. Симоновская слобода по вечерам оглашалась пьяными песнями новобранцев. Эти разудалые голоса перебивались плачем и причитаниями женщин. Потом, когда людское горе малость поутихло, наша слобода затаилась, словно ожидала новых событий. А со страниц газет раздавались ура-патриотические разглагольствования о мощи России, призывы к солдатам геройски погибать за веру, царя и отечество.

Вскоре в Симонове стали появляться раненные и покалеченные на войне солдаты. То, что они рассказывали о положении на фронте, об отношении царских офицеров к простым солдатам, вызывало гнев и боль у рабочих. Было ясно, что дела России на, полях сражений не так уж блестящи, как пишут в газетах.

Фронтовые неурядицы мы ощущали, что называется, на своей шкуре. Работать приходилось по 14-16 часов. Хозяева, не жалевшие слов о русском патриотизме, о любви к отечеству, наживались на людском горе. Получалось как в пословице: "Кому война - а кому мать родна".

Что творилось в цехах?! Бывало только приступим к работе, как от соседей прибегает посланник и взволнованно сообщает, что его товарищи начали забастовку. Солидарность рабочая была тогда наивысшая. Мы все бросали и шли на заводской двор. Тут обычно крутилась конная полиция. В ход пускались нагайки. Не раз и мою спину обжигали их свирепые удары.

Новостей нам с Мишей Климовым хватало. После работы мы устраивались на сундуке и обсуждали пережитое за день. Подсаживался к нам и Петр Иванович.

- Почитайте-ка, мальцы, о чем пишет один мудрый человек, - говорил он, протягивая газету.

Мы читали о тяжком труде рабочих, о невероятных безобразиях, творившихся на заводах, о бесцеремонном отношении к человеческой жизни. Тут же были гордые слова о людях труда, о том, как и что они должны делать, чтобы улучшить свое положение.

Рабочий Климов. Мой старший товарищ. Наставник. Моя совесть. Один случай помог мне подробней узнать об этом немногословном человеке. Бессменной на нем была косоворотка бордового цвета. Казалось, что именно из-за ее высокого воротника Петр Иванович с таким трудом поворачивает голову. Как-то я застал его дома без рубахи. И ахнул. Спина, шея, предплечья старика были в глубоких багровых бороздах и шрамах. Такую память оставило то знаменитое Декабрьское восстание. Потом мне рассказывали, что в котле, клепку которого заканчивал Климов, жандармы нашли кипу листовок. Ни пытками, ни посулами они ни слова не вырвали у этого мужественного человека.

Сегодня, после стольких лет, я с душевной благодарностью думаю о том, что судьба в начале жизни свела меня с такими людьми, как Климовы. Они, возможно, не шибко разбирались в теории революции, знали о ней скорее понаслышке. Но это были преданные революции бойцы, люди, преисполненные святой веры в ее идеалы.

Я старательно учился у них. Чувствовал, что жизненные заповеди рабочего Климова - "Думай больше не о себе, а об артельном деле", "Стремись быть полезным, верным в товариществе" - помогают мне надежней ориентироваться в жизни. Однажды в аварию попал рабочий с соседнего участка. А в доме единственного кормильца было семь голодных душ. Не сговариваясь, мы с Мишей Климовым пошли по бригадам. Люди отдавали, может, последние гроши, но нам говорили: "Это вы правильно решили, по-нашему".

Рабочий понимал беду рабочего. В этом и была сила нашей пролетарской солидарности. Именно этой солидарности так побаивались прихвостни хозяина. Ведь что получалось? Забитые люди вдруг начинали смело разговаривать с администрацией, требовать уважения к себе. У многих проснулась гордость, появилось понятие о достоинстве человека труда.

Конечно, само собой это не приходило. Помогали из рук в руки передаваемые листовки, прокламации. Я вот сейчас рассказываю об этом и вспоминаю, на какие только хитрости мы не шли, чтобы запутать шпиков, полицейских. Прокламации обычно читались на так называемых дружеских вечеринках. В домике Петра Ивановича собиралось человек десять. На столе дымился самовар, время от времени заливисто играла гармоника. А мы с Михаилом дежурили на улице. Вдруг появлялся незнакомый тип и пробовал выспрашивать у нас: по какому, мол, поводу гуляют люди? Что и как говорить, мы были проинструктированы.

Потом уже, став профессиональным военным, я нередко вспоминал те ночные дежурства. Многое они мне дали, а главное - закалили духовно, воспитали нравственно. Ведь старшие друзья доверяли мне свои жизни. Это была суровая школа.

...А между тем наступили февральские дни 1917 года. В воздухе не по-зимнему заблистали молнии гроз, порожденных революцией. На нашем заводе многое стало иным. Люди уже не раскланивались при виде хозяина и его прихлебаев. Необъяснимое чувство овладевало нами, такое, которое обычно бывает от избытка простора, свежего воздуха, яркого света. Помню такую картину. Было это 28 февраля 1917 года. По цеху бежит взволнованный чем-то парень и громко кричит:

- Товарищи, кончайте работу, выходите на митинг!

Разом смолкли станки. Оборвался дробный перестук молотков. Наступившая тишина была настолько неестественной, что в душе зародилась тревога: уволить же могут за такое самочинство... Но это оцепенение длилось недолго. Люди в цехе радостно заговорили, стали проталкиваться к выходу.

Вместе с нами бросили работу и вышли на улицу рабочие заводов "Вестингауз" и "Трубосоединение".

Никогда еще площадь у завода "Динамо" (там сейчас разбит сквер) не была такой шумной и многолюдной. На повозку, которую обычно использовали для вывоза из цеха обрезков металла, вскочил моложавый мужчина. Тут же к повозке плотней придвинулись рабочие заводов из числа активистов. Был среди них и Климов-старший.

Мужчина энергично вскинул правую руку над головой. Поначалу мне показалось, что в ладони он удерживает белого голубя-почтаря. На самом же деле в его руке на ветру трепетал белый лист бумаги.

- Товарищи, - обратился к притихшим людям оратор, - вождь российского пролетариата Владимир Ильич Ленин и Центральный Комитет РСДРП направили вам "Манифест Российской социал-демократической рабочей партии". В нем говорится о том, что "твердыни русского царизма пали. Благоденствие царской шайки, построенное на костях народа, рухнуло. Столица в руках восставшего народа. Части революционных войск стали на сторону восставших. Революционный пролетариат и революционная армия должны спасти страну от окончательной гибели и краха, который приготовило царское правительство"{1}.

Большевик обращался к нам, рабочим. Как и другие мои товарищи, я внимательно и чутко вслушивался в его речь. Многие слова мне были непонятны. Я их повторял за оратором, всеми силами пытаясь уяснить, что же это за такое Временное революционное правительство, которое, по словам оратора, должно было немедленно наладить отношения с пролетариатом воюющих стран, чтобы объединить усилия для совместной борьбы против своих угнетателей и поработителей.

Обращаясь ко всем находящимся на площади, большевик призывал высоко поднимать Красное знамя восстания, брать в свои руки дело свободы, помогать в создании правительства революционного народа. Все мы были во власти этих слов. И потому вслед за представителем большевиков громко повторяли: