Воле Шойинка - Интерпретаторы

• Название: Интерпретаторы
• Автор: Воле Шойинка
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970

Роман опубликован в журнале "Иностранная литература" № 10, 1970

Из предисловия:

Пробуждение чувства гражданской ответственности — основной мотив книги. Написанная 5 — 6 лет назад, она сегодня во многом перекликается для нас с настроениями и идеями «новых левых», бунтующего студенчества Европы и США, разгневанной молодежи, которая отрекается от цинизма и пустоты капиталистического мира, хотя и не может еще противопоставить им отчетливой программы. Роман Шойинки — своеобразный нигерийский вариант современной литературы о бунте радикальной молодежи.

---

Танцующий огнеглотатель неожиданно поскользнулся и рухнул в лужу под банановым потолком. Прислужники ринулись ему на помощь, а факел шипел в воде, исторгая черный дым и керосиновый чад. Татуировка на спине огнеглотателя поплыла; как и «Девы-кобры из Кококабуры», он был расписан акварелью; рисунок же взят из фильма о приключениях Тарзана.

— Торговец огнем попал в объятия богов воды, — объявил Эгбо.

Они сами чувствовали себя неуклюжими, неуместными. Смерть Секони оставила их в воде и грязи, краска стекала с образа жизни, которую они считали установившейся. Кола подумал, что этой ночью они не походят на пять фигур его «Пантеона».

Только Дехайнва знала, что делать, — не приходить сюда никогда. Когда воспоминания одолевают, надо менять привычки. Секони был неотъемлемой частью их дружеского союза, который они принимали как нечто само собой разумеющееся, и неумолимые факты вроде регулярных встреч в «Камбане» или в «Майоми» должны отойти в прошлое. Случайность стала привычкой, и все здесь напоминало о Секони, который их угнетал теперь больше, чем в те минуты, когда начинал бороться с неподдающейся речью.

— Он идет сюда, — процедила сквозь зубы Дехайнва. Саго оглянулся и встретил альбиноса с деланной приветливостью. Что ему нужно?

— Я не сразу узнал вас. Наконец-то вы меня разыскали.

— Это было непросто, но ваш посыльный...

— Матиас?

— Да, так он назвал себя. Он сказал мне, что вечера вы обычно проводите здесь.

— Присаживайтесь, присаживайтесь. Вот мой стул. Ничего, я принесу себе другой.

Когда альбинос сел рядом, Дехайнва незаметно отодвинулась.

Саго вернулся со стулом, и альбинос сразу же заговорил. В голосе его сочетались почтительность и самоуверенность.

— Я не отниму у вас много времени. Как журналист, вы можете мне помочь.

Он извлек из кафтана бумажник, а из бумажника полиэтиленовый конверт с выцветшей вырезкой из газеты. Видимо, раньше она была сложена вчетверо и долгое время желтела в книге. Затем встревоженный владелец документа догадался переложить ее в прозрачный конверт, где ее можно было читать, не подвергая риску обветшавшие сгибы и осыпающиеся буквы бесценных слов.

Саго поднес ее к свету и прочитал. Он взглянул на альбиноса и передал конверт Банделе. Все молча передавали вырезку друг другу и смотрели на альбиноса со смешанным чувством удивления и недоверия. Все ждали, что скажет Саго. В конце концов это был его человек.

Саго взял вырезку у Дехайнвы и вернул альбиносу.

— Как давно это было?

— Почти шесть лет назад.

— Быть может, мне следует первым спросить, что заставило вас обратиться ко мне?

— Как журналист и божий человек, вы можете нам помочь.

— Вам?

— Да, моей церкви. Когда великое событие произошло и я восстал из мертвых, моя жизнь мне больше не принадлежит. Я посвятил ее богу.

— В вырезке сказано немного, не расскажете ли вы подробнее? — тихо попросил Банделе.

— Хорошо. Это понятно. Всего лишь сообщение о происшествии. Да и что это значит для кого-то, кроме меня и бога? Я упал замертво на улице незнакомой деревни. Добрые люди на следующий день похоронили меня, но когда они опускали мой гроб в могилу, я пробудился и начал стучать в крышку. Вот все, что предстало оку смертных свидетелей.

Эгбо безуспешно пытался определить, сколько лет альбиносу.

Ласунвон думал о том, что подобное случается ежедневно. Только на днях один несчастный пришел в себя в морге. Как небрежны врачи. О боже!

В сознании Колы роились фантастические идеи. Отчего незнакомец явился именно сейчас, после смерти Секони?.. Да-да, врачи говорят теперь о вероятной смерти — что это значит, смерть или не смерть? Допустим, когда в могилу опускали гроб Секони, отчего он не стал стучать в крышку и, заикаясь, кричать: «Вввыпустите меня, вввыпустите меня»?..

Кола сверлил альбиноса взглядом, словно пытаясь увидеть в нем преображенного Шейха... Пусть он проглянет сквозь пятнистую жеваную желтизну...

Дехайнве хотелось опереться на руку Саго. Я так и знала, что в нем есть что-то противоестественное, думалось ей, как будто в нем ненастоящая кровь...

Пришедшая в голову мысль заставила Саго вздрогнуть. Он пронзительно взглянул в лицо альбиносу, но ничего не сказал. Тот продолжал:

— Не знаю, кем я был до смерти, откуда я, но что испугало крестьян, так это то, что, когда они клали меня в гроб, я был таким же черным, как вы, как ваши друзья. Когда же я пробудился, я стал таким, каким вы меня видите.

— Но газета не пишет об этом, — заметил Саго.

— Еще бы! — ответил альбинос. — Кто же в это поверит? И вы не поверите, что за краткое пребывание в гробу человек может стать альбиносом. Но все они подтверждали это, как и сиделка из местной больницы. Она сама мне об этом сказала.

— Какой ужас! — не выдержал Ласунвон. — Должны быть какие-то меры предосторожности! Такое может случиться с каждым. Только подумайте, быть похороненным заживо!

Лишь Саго заметил жесткость, появившуюся в чертах альбиноса.

— Меня не похоронили заживо. Я был мертв.

Ласунвон рассмеялся.

— Вы же сами не верите, что по-настоящему умерли. Сейчас вы живы, стало быть, вы не могли умереть. Летаргический сон или что-то вроде — медицина дает объяснение подобным фактам.

Альбинос обратился к Саго.

— Я хочу пригласить вас на богослужение в нашей церкви. Я бы очень просил вас приехать, ибо это будет особое богослужение.

— Но можете вы рассказать, — вмешался Банделе, — можете вы вспомнить, что вы тогда ощущали, когда пробудились и стали стучать в крышку гроба?

— Конечно. В свое время. Такие предметы нельзя обсуждать в месте, где жизнь ничего не стоит. Но если вы приедете в следующее воскресенье в мою церковь...

Эгбо не сводил с альбиноса напряженного взгляда, пытаясь понять сущность его переживаний. Альбинос встал.

— Я приглашаю всех ваших друзей, они все могут нам помочь. — Он учтиво откланялся.

— Но где находится ваша церковь?

— Совсем забыл. Это трудно описать словами. Я пришлю зам провожатого.

— Вы знаете, где я живу?

— Нет, но мы встречались в отеле «Эксцельсиор», когда толпа преследовала юношу, считая его воришкой. Мы можем встретиться там.

— Прекрасно. В котором часу?

— Служба начинается в восемь. Провожатый будет вас ждать в полвосьмого.

— Хорошо. Я приду.

— И прошу вас не забывать, что вы и ваши друзья можете нам помочь. Я почту за честь себе и услугой церкви, если вы все приедете.

Он удалился, и Ласунвон снова заговорил;

— Он ведь сам не верит своим словам. Он правда думает, будто он умирал?

— Не в этом дело, — сказал Саго. — Мне пришло в голову, что в газетной вырезке речь, возможно, шла не о нем.

— Это верно, — кивнул Банделе.

— Ты прав! — воскликнул Ласунвон. — А эта история с изменением цвета кожи — явный вздор. Газета бы непременно отметила это.

— Да, поверить ему трудно, — сказал Кола. — Это как кость поперек горла.

— Так что же ты думаешь? — поинтересовался Саго. — По-твоему, он проходимец?

— Интересно бы знать, — допустил Кола. — Может, он просто из местных пророков?

— Я встретил его шесть-семь недель назад, когда он спас карманника от разъяренной толпы. Также и на похоронах. Может быть, ему просто хочется славы. Скажем, он мог набрести на эту идею в старой газете и затем показывать вырезку. В наши дни религия — неплохой бизнес.

— Все равно... Что скажешь, Банделе? Поедем, а?

Банделе застонал:

— Проделать в машине еще сотню миль!

— Я сам поведу ее.

— Но трястись по ухабам придется и мне.

— Чертов лентяй!

— И что тебя туда гонит? — вопросил Ласунвон.

— Помимо всего прочего — любопытство.

— Да это же сброд верующих шарлатанов.

— У тебя нет воображения, — сказал Кола.

— Конечно нет. Ведь я не художник.

— Когда ты иронизируешь, ты становишься поразительно противным.

— Я знаю, знаю. Ирония — тоже искусство. Куда нам, бедным юристам, гнаться за вами, художниками!

— Хватит, хватит, — примирял их Банделе. — С чего это вы сцепились?

— Мне просто осточертело его напускное высокомерие. Как будто особая доблесть марать бумагу фигурами. Нет воображения!

— Понимаю. Согласен, у тебя есть воображение. Болотное, тяжеловесное воображение без всякого воображения.

— Ты бездельник, бесполезный член общества, и сам это знаешь.

— Полегче, Ласунвон, — сказал Эгбо. — Что же ты скажешь о халтурных газетчиках вроде Саго?

— Да у него все в порядке, кроме сортирных мозгов.

— Погоди. Ты имеешь в виду мою философию?

— Ты называешь свой бред философией?

Банделе посмеивался про себя.

— Лучше нам Ласунвона оставить в покое. Сегодня ему только дай додраться.

— Да что с ним такое? — сказал Эгбо.

— Кола наступил на его любимую мозоль, — объяснил Саго, — вот он и взорвался.

— Не отрицаю. И это не в первый раз. Да кто он такой, что отводит себе особое место во вселенной? И не только он, а все племя ему подобных. Каждый день кто-нибудь в газете начинает вопить о культуре, искусстве и воображении. И с таким высокомерием, словно они говорят с безграмотными дикарями.