Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

• Название: Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

В издание вошли роман «Девяносто третий год», драма «Эрнани» и стихотворения Виктора Гюго.

Вступительная статья Елены Марковны Евниной, примечания Александра Ивановича Молока, Сельмы Рубеновны Брахман

---

ПЕТРАРКА

Перевод А. Ибрагимова

Тебя уж нет. Но вновь я вижу образ твой
То в небесах ночных, то днем — в листве густой.
Вовек духовное не помрачится око.
Я погружен во тьму. Но в этой тьме глубокой
Еще ясней твоя звезда. И мать и ты —
Вы обе на меня глядите с высоты…
Где красота твоя блистательная ныне!
Лаура! Отзовись! Где ты, в какой пустыне?
Люблю тебя. Люблю. Жизнь без любви пуста.
Когда волшебное «люблю» твердят уста
И разливается по нашим жилам пламя,
Мы, смертные, равны с бессмертными богами.
Бесценнейший из всех даров любви — навек
Ушедших видеть вновь, из-под закрытых век,
Их возвращать к себе, томящихся в изгнанье,
Чтоб снова вспыхнуло угасшее сиянье.
Не правда ли, ты здесь, со мною, как всегда?
Глаз отвечает: «Нет», а сердце молвит: «Да».

НОВЫЕ ДАЛИ Перевод А. Ахматовой

Гомер поэтом был. И в эти времена
Всем миром правила владычица-война.
Уверен, в бой стремясь, был каждый юный воин,
Что смерти доблестной и славной он достоин.
Что боги лучшего тогда могли послать,
Чем саван, чтобы Рим в сражениях спасать,
Иль гроб прославленный у врат Лакедемона?
На подвиг отрок шел за отчие законы,
Спеша опередить других идущих в бой,
Им угрожавший всем кончиной роковой.
Но смерть со славою, как дивный дар, манила,
Улисс угадывал за прялкою Ахилла[513],
Тот платье девичье, рыча, с себя срывал,
И восклицали все: — Пред нами вождь предстал! —
Ахилла грозный лик средь рокового боя
Стал маской царственной для каждого героя.
Был смертоносный меч, как друг, мужчине мил,
И коршун яростный над музою кружил,
В сражении за ней он следовал повсюду,
И пела муза та лишь тел безгласных груду.
Тигрица-божество, ты, воплощенье зла,
Ты черной тучею над Грецией плыла;
В глухом отчаянье ты к небесам взывала,
Твердя: — Убей, убей, умри, убей — все мало! —
И конь чудовищный ярился под тобой.
По ветру волосы — ты врезывалась в бой
Героев, и богов могучих, и титанов.
Ты зажигала ад в рядах враждебных станов,
Герою меч дала, сумела научить,
Как Гектора вкруг стен безжалостно влачить[514].
Меж тем как смертное копье еще свистело.
И кровь бойца лилась, и остывало тело,
И череп урною могильною зиял,
И дротик плащ ночной богини разрывал,
И черная змея на грудь ее всползала,
И битва на Олимп в бессмертный сонм вступала, —
Был голос музы той неумолим и строг,
И обагряла кровь у губ прекрасный рог.
Палатки, башни, дым, изрубленные латы,
И стоны раненых, и чей-то шлем пернатый,
И вихорь колесниц, и труб военных вой —
Все было в стройный гимн превращено тобой.

А ныне муза — мир… И стан ее воздушный
Объятьем не теснит, сверкая, панцирь душный.
Поэт кричит войне: — Умри ты, злая тень! —
И манит за собой людей в цветущий день.
И из его стихов, везде звучащих звонко,
Блестя, слеза падет на розу, на ребенка;
Из окрыленных строф звезд возникает рой,
И почки на ветвях уже шумят листвой,
И все его мечты — как свет зари прекрасной;
Поют его уста и ласково и ясно.

Напрасно ты грозишь зловещей похвальбой,
Ты, злое прошлое. Покончено с тобой!
Уже в могиле ты. Известно людям стало:
Те козни мерзкие, что ты во мгле сплетала,
Истлели; и войны мы больше не хотим;
И братьям помогать мы примемся своим,
Чтоб подлость искупить, содеянную нами.
Свою судьбу творим своими же руками.
И вот, изгнанник, я без устали тружусь,
Чтоб человек сказал: — Я больше не боюсь.
Надежды полон я, не помню мрачной бури.
Из сердца вынут страх, и тонет взор в лазури.

10 июня 1850 — 11 февраля 1877 г.

1851. — ВЫБОР Перевод В. Рогова

Однажды мне Позор и Смерть предстали вместе
Порою сумерек в лесном проклятом месте.

Под ветром бурая ерошилась трава.

У Смерти мертвый конь шагал едва-едва,
Был язвами покрыт смердящий конь Позора.

К нам крики воронья неслись над гребнем бора.

Позор мне молвил: «Я Утехою зовусь.
Держу я к счастью путь. Иди за мной, не трусь.
Чертоги, пиршества, попы, шуты, уроды,
Смех торжествующий, что сотрясает своды,
Мешки с пиастрами, шелк, пурпур королей,
Покорных женщин рой, которых нет милей,
И парков рай ночной, где звезд всесильны чары.
И славы знаменья, победные фанфары,
Что Счастье возвестит ликующей трубой, —
Тебя все это ждет. Иди же вслед за мной».

И я ему в ответ сказал: «Твой конь зловонен».

Смерть молвила: «Я — Долг. И путь мой неуклонен
К могиле. Бедствия и горе впереди».

Я попросил: «Меня с собою посади».

И там, где виден бог сквозь мрачную завесу,
Мы вместе в темноте скитаемся по лесу.

30 октября 1859 г.

ЛЮДИ МИРА — ЛЮДЯМ ВОЙНЫ Перевод Ю. Корнеева

«К вам, кто порабощал несметные народы,
К вам, Александры, к вам, охотники Нимроды[515],
К вам, Цезарь, Тамерлан, Чингис, Аларих[516], Кир[517],
Кто с колыбели нес войну и гибель в мир,
К вам, кто к триумфам шел победными шагами
И, как апрель луга душистыми цветами,
Усеял трупами песок дорог земных,
Кто восхищал людей, уничтожая их, —
Мы, кто вокруг могил стоит зловещей ратью,
Мы, ваши черные, уродливые братья,
Монахи, клирики, жрецы, взываем к вам,
Послушайте.

                    Увы, и наш заветный храм,
И ваш дворец равно рассудком с бою взяты.
Мы были, как и вы, всесильными когда-то,
И мы, подобно вам, с угрозой на челе,
Как ловчий по лесу, блуждая по земле,
Во имя господа ослушников карали.
Мы, папы, даже вас, царей, подчас смиряли.
Аттила, Борджа[518] — вы могуществом равны.
Вам — скипетры, а нам панагии даны.
За нами — идолы, за вами — легионы.
Пускай блистательней горят на вас короны,
Но мы опасней вас в смирении своем:
Рычите громче вы, а мы быстрей ползем.
Смертельней наш укус, чем ваш удар тяжелый.
Мы — злоба Боссюэ и фанатизм Лойолы[519].
Наш узкий лоб одет тиарой золотой.
Сикст Пятый, Александр Второй, Урбан Восьмой,
Дикат, еретиков пытавший без пощады,
Сильвестр Второй, Анит, Кайафа[520], Торквемада[521],
Чья мрачная душа гордыней налита,
Иуда, выпивший кровавый пот Христа,
Аутодафе и страх, застенок и темница —
Все это мы. На нас пылает багряница,
Пурпуровым огнем сжигая жизнь вокруг.

Богами, как и вы, казались мы. Но вдруг
Нам пасть несытую сдавил намордник узкий:
Рукой за глотку нас поймал народ французский,
И революции неуязвимый дух,
Насмешлив, дерзостен, к укусам нашим глух,
Вверг нас, священников, и вас, царей, в оковы,
Бесстрашно развенчав и разгромив сурово
Вертеп религии и цитадель меча.
В тюрьму загнали нас ударами бича,
Как укротители, Дантоны и Вольтеры.
На нас, кто мир держал в узле войны и веры,
Отныне Франция узду надела.

                                        Но
Через решетчатое узкое окно
Мы, братья, вам кричим, что мы полны надежды,
Что солнце черное должно взойти, как прежде,
Вселенную лучом свирепым осветя;
Что прошлое — веков зловещее дитя, —
Как воскрешенный труп, из колыбели встанет
И с хрипом мстительным опять на землю прянет.
Гроб — колыбель его, и ночь — его заря.
Уже в зияющих воротах алтаря,
Как сумрачный цветок, кадило засверкало.
Уже взывает Рим, подняв свое забрало:
„Умолкни, человек! Все лжет в юдоли сей!“
И переходит в рык поток его речей.

Грядет желанный день, когда, расправив крылья,
Личину права вновь с себя сорвет насилье,
Нерон и Петр людей двойным ярмом согнут[522],
Базар и храм на „ты“ друг друга звать начнут.
Ваш трон упрочится, и, как в былые годы,
На волю выйдем мы, закрепостив народы.
Мы на крестах распнем свободные умы.
Все станет догмою, и будем править мы.
Войною станет все, — вы будете вождями.
Тираны-короли с попами-палачами
Железною пятой придавят мир опять.
И вновь увидит он, как будут оживать
В кошмарах нового жестокости былого.
И вновь построим мы из сумрака ночного
Тот храм, чтоб Ложь собрать вокруг себя могла б
Ошую — цезарей и одесную — пап.

Мы постепенно тьму сгущаем над землею,
Чтоб, властвуя уже над детскою душою,
Когтями цепкими грядущее схватить.

Благословляем мы, когда хотим убить.
Стекает не елей — густая кровь с кропила.
Сутана ваш доспех, воители, затмила.
Все сокрушает наш безмерный гром, и с ним
Орудий ваших вой, конечно, несравним.
Опять забил набат святой и грозной ночи
Варфоломеевской. Все ближе он грохочет,
И зов его звучит страшней и тяжелей,
Чем трубы на войну идущих королей.
Вам нас не превзойти ни в ужасах, ни в злобе:
Ведь вы — всего лишь меч, а мы — покров на гробе.
За вами лишь тела раздавленных лежат,
А мы и для живых устраиваем ад.

И все ж нерасторжим союз жреца с солдатом;
Мы всё себе вернем, сражаясь с вами рядом.
Уже засов тюрьмы, где мы заключены,
Неслышно приоткрыт рукою Сатаны.
На мириады душ мы скоро прыгнем жадно.
Мы отвоюем мир».

                    Так, ночью непроглядной,
Пока, забыв о всем, мы предаемся снам,
Из клетки тигров зов несется в клетку к львам.

БЕДНЯКИ