Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

• Название: Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3
• Автор: Антоп Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1974

Полное собрание сочинений Антона Павловича Чехова в восемнадцати томах - первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой все, созданное Чеховым. При этом основные тексты произведений сопровождаются публикацией ранних редакций и вариантов.

---

{02326}

предчувствиях говорил, он лопался от ревности! Что говорить, шикарная женщина! Замечательно шикарная! Чудо природы! - Да, почтенная особа, - сказал доктор, высовывая голову из-под одеяла. - Особа впечатлительная, нервная, отзывчивая, такая чуткая. Мы вот с вами сейчас уснем, а она, бедная, не может спать. Ее нервы не выносят такой бурной ночи. Она сказала мне, что всю ночь напролет будет скучать и читать книжку. Бедняжка! Наверное, у ней теперь горит лампочка... - Какая лампочка? - Она сказала, что если около ее двери на окне горит лампочка, то это значит, что она не спит. - Она тебе это сказала? Тебе? - Да, мне. - В таком случае я тебя не понимаю! Ведь ежели она это тебе сказала, то значит ты счастливейший из смертных! Молодец, доктор! Молодчина! Хвалю, друг! Хоть и завидую, но хвалю! Не так, брат, за тебя рад, как за правоведа, за этого рыжего каналью! Рад, что ты ему рога наставишь! Ну, одевайся! Марш! Гришуткин, когда бывал пьян, всем говорил "ты". - Выдумываете вы, Агей Алексеич! Бог знает что, право... - застенчиво отвечал доктор. - Ну, ну... не разговаривай, доктор! Одевайся и валяй... Как, бишь, это поется в "Жизни за царя"? И на пути любви денек срываем мы как бы цветок... Одевайся, душа моя. Да ну же! Тимоша! Доктор! Да ну же, скотина! - Извините, я вас не понимаю. - Да что же тут не понимать! Астрономия тут, что ли? Одевайся и иди к лампочке, вот и всё понятие. - Странно, что вы такого нелестного мнения об этой особе и обо мне. - Да брось ты философствовать! - рассердился Гришуткин. - Неужели ты можешь еще колебаться? Ведь это цинизм! Он долго убеждал доктора, сердился, умолял, даже становился на колени и кончил тем, что громко выбранился, плюнул и повалился в постель. Но через четверть часа вдруг вскочил и разбудил доктора. - Послушайте! Вы решительно отказываетесь идти к ней? - спросил он строго.

{02327}

- Ах... зачем я пойду? Какой вы беспокойный человек, Агей Алексеич! С вами ездить на вскрытие - это ужасно! - Ну так, чёрт вас возьми, я пойду к ней! Я... я не хуже какого-нибудь правоведа или бабы доктора. Пойду! Он быстро оделся и пошел к двери. Доктор вопросительно поглядел на него, как бы не понимая, потом вскочил. - Вы, полагаю, это шутите? - спросил он, загораживая Гришуткину дорогу. - Некогда мне с тобой разговаривать... Пусти! - Нет, я не пущу вас, Агей Алексеич. Ложитесь спать... Вы пьяны! - По какому это праву ты, эскулап, меня не пустишь? - По праву человека, который обязан защитить благородную женщину. Агей Алексеич, опомнитесь, что вы хотите делать! Вы старик! Вам шестьдесят семь лет! - Я старик? - обиделся Гришуткин. - Какой это негодяй сказал тебе, что я старик? - Вы, Агей Алексеич, выпивши и возбуждены. Нехорошо! Не забывайте, что вы человек, а не животное! Животному прилично подчиняться инстинкту, а вы царь природы, Агей Алексеич! Царь природы побагровел и сунул руки в карманы. - Последний раз спрашиваю: пустишь ты меня или нет? - крикнул он вдруг пронзительным голосом, точно кричал в поле на ямщика. - Каналья! Но тотчас же он сам испугался своего голоса и отошел от двери к окну. Он хотя был и пьян, но ему стало стыдно этого своего пронзительного крика, который, вероятно, разбудил всех в доме. После некоторого молчания к нему подошел доктор и тронул его за плечо. Глаза доктора были влажны, щеки пылали... - Агей Алексеич! - сказал он дрожащим голосом. - После резких слов, после того, как вы, забыв всякое приличие, обозвали меня канальей, согласитесь, нам уже нельзя оставаться под одной крышей. Я вами страшно оскорблен... Допустим, что я виноват, но... в чем я, в сущности, виноват? Дама честная, благородная, и вдруг вы позволяете себе подобные выражения. Извините, мы более не товарищи.

{02328}

- И отлично! Не надо мне таких товарищей. - Я уезжаю сию минуту, больше оставаться я с вами не могу, и... надеюсь, мы больше не встретимся. - Вы уедете на чем-c? - На своих лошадях. - А я на чем же уеду? Вы что же это! До конца хотите подличать? Вы меня привезли на ваших лошадях, на ваших же обязаны и увезти. - Я вас довезу, если угодно. Только сейчас... Я сейчас еду. Я так взволнован, что больше не могу здесь оставаться. Затем Гришуткин и Свистицкий молча оделись и вышли на двор. Разбудили Мишку, потом сели в тарантас и поехали... - Циник... - бормотал всю дорогу следователь. - Если не умеешь обращаться с порядочными женщинами, то сиди дома, не бывай в домах, где женщины... Себя ли это бранил он или доктора, трудно было понять. Когда тарантас остановился около его квартиры, он спрыгнул и, скрываясь за воротами, проговорил: - Не желаю быть знакомым! Прошло три дня. Доктор, окончив свою визитацию, лежал у себя на диване и, от нечего делать, читал в "Календаре для врачей" фамилии петербургских и московских докторов, стараясь отыскать самую звучную и красивую. На душе у него было тихо, хорошо, плавно, как на небе, в синеве которого неподвижно стоит жаворонок, и это благодаря тому, что в прошлую ночь он видел во сне пожар, что означало счастье. Вдруг послышался шум подъехавших саней (выпал снежок), и на пороге показался следователь Гришуткин. Это был неожиданный гость. Доктор поднялся и поглядел на него сконфуженно и со страхом. Гришуткин кашлянул, потупил глаза и медленно направился к дивану. - Я приехал извиниться, Тимофей Васильич, - начал он. - Я был по отношению к вам немножко нелюбезен и даже, кажется, сказал вам какую-то неприятность. Вы, конечно, поймете мое тогдашнее возбужденное состояние, вследствие наливки, выпитой у той старой канальи, и извините... Доктор привскочил и, со слезами на глазах, пожал протянутую руку. - Ах... помилуйте! Марья, чаю!

{02329}

- Нет, не надо чаю... Некогда. Вместо чаю, если можно, прикажите квасу подать. Выпьем квасу и поедем труп вскрывать. - Какой труп? - Да всё тот же унтер-офицерский, который тогда ездили вскрывать, да не доехали. Гришуткин и Свистицкий выпили квасу и поехали на вскрытие. - Конечно, я извиняюсь, - говорил дорогой следователь, - я тогда погорячился, но всё же, знаете ли, обидно, что вы не наставили рогов этому прокурору... ккканалье. Проезжая через Алимоново, они увидели около трактира ежовскую тройку... - Ежов тут! - сказал Гришуткин. - Его лошади. Зайдемте, повидаемся... Выпьем зельтерской воды и кстати на сиделочку поглядим. Тут знаменитая сиделка! Баба ой-ой! Чудо природы! Путники вылезли из саней и пошли в трактир. Там сидели Ежов и Тюльпанский и пили чай с клюквенным морсом. - Вы куда? Откуда? - удивился Ежов, увидев Гришуткина и доктора. - На вскрытие всё ездим, да никак не доедем. В заколдованный круг попали. А вы куда? - Да на съезд, батенька! - Зачем так часто? Ведь вы третьего дня ездили! - Кой чёрт, ездили... У прокурора зубы болели, да и я не в себе как-то был все эти дни. Ну, что пить будете? Присаживайтесь, тридцать три моментально. Водки или пива? Дай-ка нам, брат сиделочка, того и другого. Ах, что за сиделка! - Да, знаменитая сиделка, - согласился следователь. - Замечательная сиделка. Баба ой-ой-ой! Через два часа из трактира вышел докторский Мишка и сказал генеральскому кучеру, чтобы тот распряг и поводил лошадей. - Барин велел... В карты засели! - сказал он и махнул рукой. - Теперь до завтраго отсюда не выберемся. Н-ну, и исправник едет! Стало быть, до послезавтра тут сидеть будем! К трактиру подкатил исправник. Узнав ежовских лошадей, он приятно улыбнулся и вбежал по лесенке...

{02330}

МЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ

Кто-то рванул за звонок. Надежда Петровна, хозяйка квартиры, в которой происходила описываемая история, вскочила с дивана и побежала отворить дверь. "Должно быть, муж..." - подумала она. Но, отворив дверь, она увидела не мужа. Перед ней стоял высокий, красивый мужчина в дорогой медвежьей шубе и золотых очках. Лоб его был нахмурен и сонные глаза глядели на мир божий равнодушно-лениво. - Что вам угодно? - спросила Надежда Петровна. - Я доктор, сударыня. Меня звали сюда какие-то... э-э-э... Челобитьевы... Вы Челобитьевы? - Мы Челобитьевы, но... ради бога, извините, доктор. У моего мужа флюс и лихорадка. Он послал вам письмо, но вы так долго не приезжали, что он потерял всякое терпение и побежал к зубному врачу. - Гм... Он мог бы сходить к зубному врачу и не беспокоя меня... Доктор нахмурился. Прошла минута в молчании. - Извините, доктор, что мы вас обеспокоили и заставили даром проехаться... Если бы мой муж знал, что вы приедете, то, верьте, он не побежал бы к дантисту... Извините... Прошла еще одна минута в молчании. Надежда Петровна почесала себе затылок. "Чего же он ждет, не понимаю?" - подумала она, косясь на дверь. - Отпустите меня, сударыня! - пробормотал доктор. - Не держите меня. Время так дорого, знаете, что... - То есть... Я, то есть... Я не держу вас... - Но, сударыня, не могу же я уехать, не получив за свой труд! - За труд? Ах, да... - залепетала Надежда Петровна, сильно покраснев. - Вы правы... За визит нужно