Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

Женщины в двоемысленном колебании. Они же вроде должны клумбы обновлять вдоль фонтанов? Какой ещё день цветов? Но им нечего было ответить на вопрос: где шарится разводной пьянюга? Где минимальный чиноначальничек, женщины не знали, и это их угнетало. Они покорно следили, как Степан расставлял горшки с цветами, комментируя:

— Здесь сделайте круг с разрывом от сих до сих. Здесь прямая к прямой. Тут две маленькие круглые клумбочки. Несите горшки. Здесь прямая и еще так, так и так, — он широко бегал, прицеливался, устанавливал горшки по какой-то причудливой, известной только ему схеме. — Здесь три прямые. А здесь прямая к прямой и эдак. Наконец, прямая и круглая клумбочка цвета испуганной нерпы, — похлопал в ладоши. — За работу, дамы!

Товарищ встретил его в том же недоумении, но Степан от вопросов уклонился и, после обмена одеждой, в качестве компенсации за неудобство, купил и вручил Лузину мороженое. Но стоило только скусить шоколадную крышечку, как мороженое ожило. Шоколад, расколотый трещинами, пришел в движение навроде континентальных плит. Плиты наезжали друг на друга по всем правилам геотектоники. Приходилось съедать в первую очередь куски, потерявшие сцепление и готовые рухнуть вниз.

— Подсунул мне! — успел высказаться нордический товарищ и снова затанцевал языком, потому что ванильная магма, выдавленная на ребре, покатила вниз. Едок всё быстрее оглядывал мороженое, ликвидировал сладкие потеки всё энергичнее и где-то даже вынужден был экстраполировать возможные места прорывов. — Ну тебя с твоим мороженым! — еле успев донести до урны ползущее по палочке розовое тело. — Раз… зубопоказывался он!

— Повеселил меня, — захихикал Степан. — Я поэтому и купил.

— Тогда я куплю тебе банан, облитый шоколадом, чтобы ночью мучили эротические кошмары.

— Меня не будут мучить эротические кошмары, потому что, в отличие от тебя, семейного человека, я получаю плотское удовольствие от нежных граций регулярно.

Вокруг начинался второй акт вечерней пьесы. На смотровой площадке и аллеях произошли изменения. Лотошный ряд поредел, многие паковались, допивая свое пиво и забивая урны пивными банками до краев. Туристов осталось немного, но всюду гуляли пары и шумели стайки московской молодежи. Особенно выделялись «зеленоголовые». Редкие «панки» косились на них с отвращением. Им была противна такая муляжная стилистика. Мода «зеленоголовых» проста: покупаешь полиэтиленовую кепочку, по верхней плоскости — мелкие дырочки, через которые накануне тусовки поливаешь водой лепешечку гумуса с семенами травы. На третий день с начала полива, когда взойдут ростки, можно надеть проросшую кепочку, идти на «клумбу», нести всякую чушь и расти дальше «газон-ламой». Одно слово — мода!

Под занавес прикатили роллеристы. Расставили в ряд банки «кока-колы», являющейся собственным символом роллеризма, и устроили шумные состязания. Разбегались и винтили ногами вокруг банок прихотливые фортеля. В особенности поднимался ажиотаж, когда кто очередной, не удержавшись на ногах, шлепался на свои защитные наколенники, налокотники, а чаще на надежный зад. Громче всех, гоготал упавший. Прохожие частью переходили к парапетам, другие собрались зрительской шеренгой и принимали живое вербальное участие в соревнованиях, то есть, переживали и, выбирая себе любимчика, не без азарта болели. Когда после очередного падения поднимался дым коромыслом, прореженный сувенирный ряд наполнялся ухмылками и переглядываниями. Они сами привыкли быть центром внимания, и роллеризм, как явление общественной жизни, их коробил.

— Я ушел. Мое почтение, граций нежный попечитель.

— Вам тем же самым местом. Целую в дёсны.

Степан улегся животом на парапет и надолго задумался, оглядывая клинок реки в ножнах города.

— Любовь москвичей к товарищу Сталину безгранична.

Слова, сказанные шепотом, вывели из прострации. Вполоборота к нему, рядом, стояла девушка фарфоровой бледности в свете первых уличных фонарей и перебегала глазами со шпиля на полушпили, по строчкам окон вниз, к скульптурным группам, по зеву входа к широкой лестнице. Почувствовав на себе взгляд, оглянулась.

— Прости, что ты сказала?

Девушка пошевелила пальцами в воздухе.

— Я в уме размышляла и случайно на вскидку…

— Извини за настырство, но вот же сейчас что-то архидревнее… — энергично колотнув ладонью.

— Как думаешь, Иосиф Виссарионович был сложным человеком?

Степан неуловимо лизнул глазами понизу. «О-ля-ля! Ножки-то у матери моих будущих детей!»

— Фу! Ну разве можно в такой вечер о мерзавце с сердцем полным глистов?

Девушка хмыкнула.

— Вечер, кстати, всё еще душный. Я вот подумала, на его теле же строили эти соборы.

Степан понял ход её мысли, но прокоментировать не успел. Девушка, явно теряя к нему интерес, закончила:

— Не о чем говорить. Только шальные мелкие мысли.

— Именно! Эти капли не на нашу плеш. Социалистическая фаланга там, вгрызающаяся в тьфу ты..! Сен-Симон, кладбище Пер-Лашез и козлы кремлежопые, зачихавшие в общем-то светлую идею. Плюс отопление этой пирамиды из-за сложного рельефа стен стоит та-аких деньжищ! — надул щеки, задвигал бровями и засмеялся. — Но что за аберрации на сон грядущий? — и снова выстроил веселую рожицу в том смысле, мол, что рад был почти познакомиться и пора углублять отношения, соскальзывая в привычную лунку. Но барышня не оценив его энтузиазма, пошла к остановке, сказав вместо прощания:

— В самом деле. Пятиугольник — есть многоугольник с пятью сторонами.

Даже не повернув голову на его последний выстрел:

— Пускай девочки не задаются!

Возвращаясь, по дуге обходя женщин, заканчивающих выкладку клумб, мимо освежающих, наконец, фонтанов, молодой человек думал о том, какие странные особы посещают Воробьевы горы в третьем акте вечерней пьесы.

«Спать хочу! Не буду брать.» Но телефон настаивал. «Лишь только прозвенит расхристанный будильник, я стану знаменит, как разума светильник.» Низом подушки выбросил руку вперед и с неудовольствием сжал горло телефонной трубки. Молодёжь мобильники из рук не выпускает, женщины на телефоне висят, Степан средства коммуникации тихо ненавидит. В отмятое красное ухо знакомо ударило звуковой волной.

— Аллё, аллё, это магазин парашютов? Здрасте! Я у вас вчера парашют купил, а он не раскрылся. Можно здать?

— Вань, отвались хихикаться с утра пораньше, а?

— Отваливаюсь. Вы уже оба встали? Привет сирибрякам! Это мы, твои друзья, скупщики краденного. Спишь ещё, спляча красуня? Начало девятого. Спун ты и дрыхалета.

Степан сморщил нос.

— Не ори белугой, колготки порву. Ночью душно было, я весь извелся. Сплин у меня, опрелости и скелет болит. Чего хотел, Ванька?

Да ничего особенного, его дружок просто жизни радуется. Дружок уже успел с человеком встретиться — денежки за гениальное произведение получил. Он выиграл! Полгода назад Иван случайно присел на палитру, разозлился, в сердцах шлёпнулся задом на чистый холст, провернулся на триста шестьдесят градусов, штаны всё равно не вытер — пришлось выкинуть, и поклялся продать холст, чтобы компенсировать потери. Поспорил, что толкнёт и ведь толкнул под следующее теоретическое оформление:,Вы банкир и финансируете, а я популяризую поперечный поп-артизм. Искусство не стоит на месте, открываясь во всём своём пространстве новостями., Соответственно обмыть надо, святое дело. Он тут рядом, на проспекте Вернадского. Степан повыл, прозёвываясь, и выразил мысль: ясное дело, поправиться, если вчера вдруг угораздило набраться недостатками утомлённого, но будней порой надо… В микрофоне смущенно захихикало в том плане, что как раз и угораздило.

— Черт с тобой — приезжай. Только похмеляешься сам. Вань, купи по дороге женских тампонов три пачки, у меня закончились, а я хочу с сангиной поработать.

Художник использовал тампоны в качестве растирочного материала для графики. Фетровые палочки для этого дела в магазине художественных принадлежностей и стоили дорого, и их не напасёшься.

— Микробов наелся?! Что обо мне кассирша подумает?

Степан прошлёпал к рукомойнику и долго разглядывал в зеркале свою физиономию.

— Наверное, живёт где-нибудь ещё мальчик, хотя бы наполовину такой красивый как я! — поджал губки. — Ай, какая красота — краше в гроб кладут.

Прижал к голове волосянные протуберанцы. Побриться необходимо. Поставил кофейную турку на плиточку, прикрыв сверху тарелкой, выбрался на балкон мастерской и панорамно повёл глазами. Что за пейзаж открывался с высоты! Всем пейзажам пейзаж! Вообразить, что под ногами корзина, а над головой плывет золотой баллон, простреленный насквозь солнцем, — дух захватывает! Трудно представить, что есть еще где-нибудь на свете мастерская художника, улетевшая в такие далианские небеса. Мастерская художественного оформления Московского Государственного Университета имени Ломоносова находилась на самом верху центральной башни, в последнем каменном барабане, несущем на себе шпиль с гербом-раритетом. Когда-то здесь стояли лифтовые крупповские монстры, но после реконструкции их заменили на компактные мощные моторы Новосибирского моторного, перемонтировав лифтовую этажом ниже. Освободившееся помещение переоборудовали в мастерскую, где жил и работал Степан Андреевич Бумажный, художник со средне-специальным образованием, двадцати семи лет от роду.