Андрей Костин - Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина

• Название: Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина
• Автор: Андрей Костин
• Издательство: Эксмо: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41151-1

Миф о том, что в первые дни войны Сталин испугался ответственности и впал в «прострацию», был официально озвучен Н. С. Хрущевым на XX съезде КПСС и с тех пор практически никем не опровергался и даже вошел в учебники новейшей истории России.

Автором настоящей книги этот миф, просуществовавший свыше 50 лет, разрушен до основания. Читателю предлагается увлекательная история зарождения, становления и «триумфального» шествия данного мифа и оригинальная версия его крушения. Попутно автор развеял еще несколько легенд и мифов, сложившихся вокруг Великого полководца Второй мировой войны, в том числе один из самых «свежих» о том, как Сталин якобы готовился лично принимать Парад Победы 24 июня 1945 года…

---

После этого совещания мы все поехали кт-щу Сталину и убедили его о немедленной организации Комитета Обороны Страны со всеми правами».

Это серьезный документ, не верить ему нет оснований — человек стремится спасти свою жизнь, может, и льстит своим бывшим товарищам, но это простительно. Однако что-либо сочинять в его положении, писать о том, чего не было, и адресат об этом знает не хуже автора записки, — просто глупо. Не вытекает из этой записки и то, что Сталин отрекался от власти, а вот роль Молотова в разрешении кризиса становится еще более убедительной. Да это сейчас никто и не оспаривает. Он еще в тридцатые годы был сторонником абсолютизации власти в одних руках, с тем чтобы духовный лидер страны, кем к тому времени стал Сталин, превратился в диктатора не только с неограниченными правами, но и с единоличной ответственностью перед народом за свои действия.

А вот насчет того, что именно Молотов «поставил вопрос ребром», вернее, что он единолично «поставил вопрос ребром», возникают сильные сомнения.

Еще раз воспроизведем ситуацию, предшествующую выезду членов Политбюро на Ближнюю дачу с проектом решения о создании ГКО, коррелируя ранее приведенные варианты с запиской Берия:

«30 июня, вероятно часов в 14, в молотовском кабинете встретились Молотов и Берия. Молотов заявил Берии, что надо «спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины». Берия его «целиком поддержал» и предложил «немедленно вызвать на совещание т-ща Маленкова Г. М.», после чего «спустя небольшой промежуток времени пришли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве».

Микояна с Вознесенским пригласили к Молотову около 16 часов»{31}.

Насчет Микояна большой вопрос. Кто засвидетельствовал, что в 16 часов Микоян был приглашен в кабинет Молотова для обсуждения его идеи? Берия в своей записке конкретно назвал только Маленкова. Молотов, как мы уже видели, с трудом вспомнил и про Маленкова, а о Микояне речи вообще не было. Так кто? Да сам же Анастас Иванович и «засвидетельствовал», но в данном случае это значения не имеет. Наши сомнения о «значительной» роли Микояна ранее уже были высказаны. Речь о другом. Как это Молотов, известный своей осторожностью и осмотрительностью, готовый выполнить любую волю вождя, но чтобы предпринять какие-то глобальные действия без согласования со Сталиным — это не о нем, и вдруг решился на действие, которое некоторые историки называют попыткой государственного переворота? Например, историк Ю. Жуков, которому мы обязаны тем, что многие исторические факты, связанные с деятельностью Сталина, ныне воспринимаются совершенно по-другому, так прямо и пишет, что дело, затеянное Молотовым, было на самом деле государственным переворотом:

«Задуманное выглядело как переворот, и по сути являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от власти либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского и Жданова, но и Сталина»{32}.

Лучше бы он вместо Сталина поставил Жукова, Тимошенко или вообще «военных», иначе эта фраза трудно переваривается. На самом деле здесь нет никакого казуса. Как ни странно, Сталин, будучи абсолютным диктатором, «ограничивался» в ранее ничем не «ограниченной» свободе действий, не чувствуя при этом никакой ответственности. Но теперь, после «свершенного переворота», он стал нести историческую ответственность перед страной, перед ее народом. И он хорошо понимал и постоянно помнил об этом. Недаром его тост, прозвучавший 24 мая 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии, был произнесен во славу советского народа, и прежде всего русского народа, который поверил своему правительству (читай Сталину), не послав его туда, куда отправил его Жуков в тот памятный вечер 29 июня 1941 года.

Вернемся, однако, к Молотову. Да не мог Молотов решиться на такое. Он, безусловно, действовал с согласия и одобрения вождя, который только ему и мог поручить такое деликатное дело, памятуя об инициативе последнего в 30-е годы. Вопрос, когда они договорились, значения не имеет. Может быть, 29 июня поздно вечером, когда посетители Ближней дачи, приехавшие вместе со Сталиным, покидали ее. Он мог задержаться, мог и вернуться с полпути, в конце концов они могли переговорить по ВЧ-связи.

Важно то, что Молотов, действовавший в первой половине следующего дня с такой энергией, был вдохновлен на эти действия самим вождем. И ехали члены Политбюро на Ближнюю дачу с готовым проектом решения по ГКО не по своей инициативе, а ехали на заседание Политбюро, созываемое Сталиным на даче. И это вовсе не исключительное событие, Сталин и до и после проводил такие совещания — заседания по важнейшим вопросам внутренней и внешней политики на даче.

О том, что это было именно заседание Политбюро, решившее важнейший вопрос о власти на военное время, не сомневаются, например, известные историки-диссиденты братья Рой и Жорес Медведевы. Они высказали и обосновали эту идею в своей книге, вышедшей на Западе в 2003 году (Roy and Zhores Medvedev. The Unknown Stalen. Woodstock, NY, The Overlook Press. 2003).

Кстати, в этой книге они более или менее обоснованно опровергают и сам миф о «прострации» Сталина, называя его «чистой выдумкой» Хрущева. Интересно, что при переиздании этой книги на русском языке («Неизвестный Сталин», М., 2007) этой фразы уже не стало, видимо, авторы посчитали, что российский читатель еще не готов или вообще не способен к столь решительной ломке и пересмотру своих убеждений.

Убежден в этом и историк А. Б. Мартиросян, правда не утруждая себя особо обоснованием этой идеи, сославшись на те же мемуары А. И. Микояна, и неожиданно заявивший, что последний описал в них как раз заседание Политбюро на Ближней даче Сталина 30 июня 1941 года (Мартиросян А. Трагедия 1941 года. М., «Вече», 2008, С. 315).

Оригинальная трактовка!

На наш взгляд, следует серьезно отнестись к заключению И. Стаднюка о том, что идея создания ГКО целиком принадлежит Сталину:

«Сталин вернулся в Кремль ранним утром 30 июня с принятым решением: всю власть в стране сосредоточить в руках Государственного Комитета Обороны во главе с ним самим, Сталиным. В то же время разъединялась «троица» в Наркомате обороны: Тимошенко в этот же день был отправлен на Западный фронт в качестве его командующего, генерал-лейтенант Ватутин — заместитель начальника Генштаба — назначен начальником штаба Северо-Западного фронта. Жуков оставался на своем посту начальника Генштаба под неусыпным оком Берии.

По моему глубокому убеждению, создание ГКО и служебные перемещения в военном руководстве — это следствие ссоры, отполыхавшей 29 июня вечером в кабинете маршала Тимошенко».

Безусловно, прав И. Стаднюк, утверждая, что ГКО есть прямое следствие тяжелой ссоры в Наркомате обороны, сейчас вряд ли кто всерьез будет отрицать этот факт. Однако факт прибытия Сталина в Кремль 30 июня не подтверждается, хотя принципиально не имеет никакого значения, где проводилось заседание Политбюро: на Ближней даче или в Кремле. Равно как не имеет большого значения тот факт— получал ли Молотов поручение от Сталина или он по своей инициативе выступил с идеей создания ГКО, поскольку этот факт не может свидетельствовать о том, что Сталин добровольно отказывался от власти. Даже если не давал вождь такого поручения Молотову или одновременно Молотову и Берии, он был настолько удручен выходкой военных, которая свидетельствовала о недостаточной концентрации власти в руках Сталина, что любой намек на это со стороны вождя был бы воспринят его верными клевретами как сигнал к действию. Недаром, тоже намеками, Молотов проговаривается, что он старался «ободрить» вождя, «поддержать» его в трудные для него дни, то есть он понял задачу и блестяще с ней справился, то есть «поддержал» его решение по абсолютизации власти в своих руках. По крайней мере на военное время, ну а дальше — по обстановке.

Кстати, обстановка резко изменилась после окончания Великой Отечественной войны, и особенно в конце 40-х — начале 50-х годов, когда после перенесенной тяжелой болезни вождь уже не мог столь же энергично, как во время войны, единолично управлять страной.

Кризис власти был неизбежен и он разразился в конце 1952 года на XIX съезде партии, принявшего совершенно неординарные решения по фактическому ослаблению руководящей роли партии. На пленуме, состоявшемся после съезда, Сталин поставил вопрос о ликвидации поста Генерального секретаря, то есть по существу о своем уходе с этого поста, что до сих пор многими воспринимается как фарс. Мол, Сталин решил испытать свое окружение на верность ему, как это делал Иван Грозный, неоднократно грозясь уйти в монастырь назло непокорным боярам. Это не так, и аналогия с И. Грозным не выдерживает никакой критики. У И. Грозного была всего лишь одна должность — царь, и этим все сказано. Сталин просил освободить его всего лишь от одной должности, с тем чтобы сосредоточить свои слабеющие силы на хозяйственной деятельности, на вопросах экономики, критические взгляды на которую он изложил в своей знаменитой работе «Экономические проблемы социализма в СССР». Однако высшая партийная номенклатура быстро поняла, что над ней нависла смертельная опасность, что с уходом Сталина с поста Генсека их роль становилась бы весьма иллюзорной. И она приняла все меры, чтобы не позволить вождю покинуть этот пост. Согласившись с их мнением, Сталин, по существу, подписал себе смертный приговор, который и был приведен в исполнение в начале марта 1953 года. Но это уже совершенно другая история.