Генрих Эрлих - Иван Грозный — многоликий тиран?

• Название: Иван Грозный — многоликий тиран?
• Автор: Генрих Эрлих
• Издательство: ООО «Издательство «Яуза», ООО «Издательство «Эксмо»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17424-9

Книга Генриха Эрлиха «Иван Грозный — многоликий тиран?» — литературное расследование, написанное по материалам «новой хронологии» А.Т. Фоменко. Описываемое время — самое загадочное, самое интригующее в русской истории, время правления царя Ивана Грозного и его наследников, завершившееся великой Смутой. Вокруг Ивана Грозного по сей день не утихают споры, крутые повороты его судьбы и неожиданность поступков оставляют широкое поле для трактовок — от святого до великого грешника, от просвещенного европейского монарха до кровожадного азиатского деспота, от героя до сумасшедшего маньяка. Да и был ли вообще такой человек? Или стараниями романовских историков этот мифический персонаж «склеен» из нескольких реально правивших на Руси царей?

---

Перечитал я написанное и подумал, что зря я это опустил. Отсюда всем видно, что только твердостью и мудростью Ивановой тот поход состоялся.

«Ободренные явленной Милостью Божией, воинники споро принялись за дело. Окружили Казань со всех сторон, установили сто пятьдесят тяжелых орудий для сокрушения стен, против ворот и на местах высоких сооружали туры, поднимая на них пушки легкие и пищали разные, а где нельзя было установить туры, там ставили тын, придвигая его как можно ближе к стенам. И такой был порыв, что и спали тут же в очередь, и варево не заводили, перехватывая кусок хлеба на ходу».

«И казанцы крепко к схватке изготовились. Понимая, что безрассудством бунта своего они снисхождения царского лишились, все они от мала до велика исполчилися. Встало в Казани на стены тридцать тысяч, а еще столько же в лесах окрестных рыскало под командой князя Япанчи, доставляя нам большую досаду и докуку, особливо кормовщикам, которые не смели удаляться от стен. Против сих волков и выступил первым князь Александр Борисович Горбатый и разбил их воинство в сече жестокой. Лишь триста сорок пленников, могущих ноги передвигать, удалось собрать, и их на веревках приволокли к царю. Иоанн встретил их милостиво, приказал веревки ослабить, а одного освободил и в Казань послал, чтобы его устами вновь призвать казанцев повиниться и бить ему челом, обещая милость. В противном же случае он будет вынужден покарать примерно пленников, а потом и самих казанцев. Бессердечные татары не ответили, и вышло по слову государеву».

Пленникам против обычая православного не головы отрубили, а повесили, чтобы дух из них через срамные места вышел, виселицы же вкруг всего города поставили, чтобы тот пример всем его жителям виден был. Но нехристи не устрашилися, а пуще озлобились.

«Храбрый воевода боярин Морозов принялся стены сокрушать из орудий осадных, однако стены сокрушались слабо, а казанцы делали вылазки, бились яростно, но каждый раз были втаптываемы обратно, хотя и с уроном большим для нас. Тогда призвал царь Иоанн к себе немчина-размысла, искусного в подкопах хитроумных и каверзах пороховых, и приказал ему взорвать те стены к магометовой матери (сие странное, но звучное выражение не мое, а боярина Морозова, известного своим благочестием). А еще призвал он Шах-Алея, бывшего в том походе у него советником, и спросил, откуда казанцы воду для питья берут. Узнав же, что из ключа тайного, к которому ходят они подземным ходом, повелел тот тайник накрыть. Воеводы ответствовали, что накрыть ничем не удастся, но можно подкопаться, что Иоанн и поручил окольничему своему Алексею Адашеву. Сделали подкоп, и как услыхали над собой журчание речи татарской, так заложили одиннадцать бочек пороху и подожгли. Взрыв превзошел все чаяния. Вверх полетели не только казанцы, шедшие за водой, подняло и часть крепостной стены, бревна взметнулись, как стая ворон, камни пырснули воробьями и опустились на головы казанцам. В образовавшийся пролом устремились наши воины, случившиеся рядом, и многих татар, оглушенных взрывом, перебили, а иных в плен захватили, убежав из города с богатой добычей. От того урона великого наступило в Казани уныние, едва нашли какой-то поток смрадный и пили из него воду во все время осады. От той гнилой воды заболевали и пухли, иные слабые умирали, а другие сражались с двойным ожесточением».

«К концу пятой недели стояния у Казани мы убили в вылазках и на стенах не менее десяти тысяч татарских воинов, а сколько иных в городе, то Богу ведомо. Но казанцы не сдавались, проявляя твердость сродни русской. За стенами не отсиживались, а при любой возможности выходили за ворота для схватки ближней. А еще прорыли ходы подземные под стенами да выкопали в крепостном рву землянки и тарасы, перекрытые бревнами. В тех норах хоронились они от стрел и огня нашего, а как воины наши приступали к стенам, так из нор выскакивали и бились до последнего, на сабли свои полагаясь. Повелел тогда царь Иоанн тарасы те порохом наверх поднять сразу у трех ворот, Арских, Аталыковых и Тюменских, и туры к ним придвинув, поливать казанцев огнем сверху из пушек легких и пищалей. Татары, видя, что ходы подземные засыпаны взрывом, а спасения от огня с туров нет, открыли ворота и высыпали из города. Пошла сеча жестокая, в которой долго непонятно было, чей перевес, ибо за дымом каждый видел только ближайшего противника. Но как только дым чуть рассеялся, русские увидели себя на стенах, в воротах, а иногда и на улицах города. Тут в виду города появился царь Иоанн, и, прослышав об этом, воины наши еще больше воодушевились и принялись теснить неприятеля, чувствуя напор помощи сзади. Князь Александр Горбатый предлагал царю бросить в дело оставшиеся полки, о том же молил из города и князь Михаил Воротынский, весь израненный, но продолжавший биться в передних рядах».

Добавлю от себя, что еще Курбский, устами окровавленного гонца, прокричал задорно, что удача на нашей стороне и надобно ловить ее за хвост. На что Иван ответил с усмешкой, что удача не жар-птица, чтобы ее за хвост ловить, и вообще суетливость нужна при ловле других тварей.

«Но царь хотел победы верной и не стал полагаться на превратности войны. Ответил он, что полки еще в стане и быстро выдвинуться не могут, что излишняя торопь приведет к столпотворению вавилонскому, которое усилится с надвигающейся мглой египетской, сиречь вечером. Посему приказал царь войску отступить, что и было исполнено с большим трудом. А как вышли русские воины из города и сожгли за собой мосты, царь обратился к казанцам с последним призывом одуматься, прекратить брань бесполезную и сдаться на его милость. Татары на то прокричали: «Не бьем челом! На стенах Русь, на башне Русь — ничего: мы другую стену поставим и все помрем или отсидимся!» — а более ничего не отвечали и всю ночь молча делали, как сказали, готовясь к Судному дню».

«И русский стан не спал. Ратники исповедовались, причащались Святых Тайн, переодевались в чистое, никто не знал, что сулит ему наступающий день, и пытался за счет ночного бдения продлить часы жизни. А как встало солнце, то осветило небо, голубое, глубокое, без единого облачка, и загорелись последним золотом и багрянцем леса, и такая Божья благодать была в воздухе, что всех воинов пронзила одна мысль: «О, родная земля! Пусть всегда над тобой будет ясное небо, пусть всегда золотятся твои нивы, пусть всегда будет на тебе мир и благоденствие! За такое можно и жизнь отдать!» И такая вдруг наступила тишина, что слышно было курлыканье пролетающих в вышине гусей. И две рати стояли друг против друга, русская в поле, а татарская на стенах, и обе смотрели в небо, и обе старались разглядеть там свою судьбу. Но вот громко закричали муллы, и все войско татарское опустилось на колени лицом к югу. Зазвенели походные колокола, и все войско русское опустилось на колени лицом к востоку. Прошли минуты молитвы, последний раз взвизгнули муллы и, препоясавшись саблями, присоединились к строю единоверцев. И русское войско встрепенулось, изготовилось к битве, ловя доносившееся из стана пение иереев, служивших обедню для царя. Тут с обеих сторон зазвучали трубы, бубны, барабаны, и с каждой минутой они гремели все громче, раскручивая бесовский хоровод, и когда шум стал нестерпимым, вдруг раздался гром небесный и пали стены Иерихона! То взрыв в первом из подкопов вздыбил землю и разбросал далеко вокруг бревна, камни, руки, ноги, головы. Крики торжества одних и ужаса других, вопли раненых и проклятия живых слились в один поднимающийся к небу гул, но его перекрыл новый гром, еще сильнее первого, то взорвались сорок бочек пороха во втором подкопе. Будто взрезали живот неверному, в зияющую брешь виднелись кишки городских улиц, все было красным от крови, и вдали переливалось и манило сердце города — царский дворец».

«Русские полки, едва дождавшись команды воевод, бросились вперед. Татары казались поверженными, но, подпустив русских на удобное расстояние, обрушили град пуль, стрел, копий, камней, заслонив небо, когда же неукротимый вал накатился ближе, схватились за сабли, когда же невозможно стало размахнуться, выдернули кинжалы, а когда и для них стало тесно, сцепились руками. Гора тел воздвигла на месте пролома новую крепостную стену, перекрыв проход, но русские уже штурмовали город со всех сторон. Казанцы скидывали на них заготовленные бревна, обливали кипятком и варом, но наши воины упорно лезли по лестницам, презирая опасность. Русским не удалось сшибить казанцев со стен и башен, они захватили их вместе с бездыханными телами всех защитников. Бой скатился на улицы города, на крыши домов, в маленькие дворики. Татары медленно отходили к царскому дворцу, ни на что уже не надеясь и стараясь лишь подороже продать свою жизнь. Но и русские воины притомились, напор их ослаб, и сделалось смятение».

Тут ведь такое дело приключилось. Полгорода уже захватили, дошли до стороны торговой, и не выдержало сердце у ратников, многие приостановили сечу и начали разбивать дома и лавки. То дело обычное, для того за штурмующими шел отряд особый с мечами обнаженными, чтобы ни у кого не возникало мыслей вздорных — назад побежать, пограбить мимоходом и ссильничать кого раньше времени. Но вид богатств азиатских смутил и стражников, и они первыми кинулись на корысть. Ратники, прихватив что подороже, стали пробиваться назад из города, чтобы добежать до стана, свалить там добычу и успеть вернуться обратно. Увидев их, ожили и малодушные трусы, лежавшие вокруг как бы мертвые и раненые, из обозов примчались слуги, кашевары и даже купцы, два вала сошлись в узких воротах, произведя то самое смятение.