Роберт Мейсон - Цыпленок и ястреб

• Название: Цыпленок и ястреб
• Автор: Роберт Мейсон
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти воспоминания американского военного вертолетчика о войне во Вьетнаме мгновенно стали национальным бестселлером в США, но, насколько мне известно, еще не переводились на русский язык. Одна из лучших книг о вьетнамской войне. Некоторые считают, что просто лучшая.

---

— Не понял, — нахмурился Найвен. — Такого не может быть из-за того, что я был записан, как командир?

— Вполне возможно.

— Ну ты все равно узнай. Для карьеры пригодится.

— Это неважно. Я ухожу из армии.

— Почему?

— Меня отстранили от полетов. Если ты не летаешь, армия тебе быстро надоест.

— А за что тебя отстранили?

— Я псих.

Я шел через холл госпиталя. Форт-Сэм-Хьюстон — это армейский ожоговый центр. Я видел восемнадцатилетних ребят с сожженными лицами, на их странно искривленных носах блестела ярко-розовая пересаженная кожа. Если бы кто-нибудь сфотографировал этих людей, сотни этих изуродованных, бесформенных лиц, возможно, война закончилась бы раньше. Но, наверное, нет.

По результатам тестов я получил новую запись в медицинской карте: "Авиатор не допускается к полетам в зоне боевых действий". В то время, когда пилотов отправляли обратно во Вьетнам через какие-то месяцы пребывания в Штатах, такая запись была лотерейным билетом на миллион долларов.

Мои знакомые знали, что я пишу рассказы. Глава отдела развития вызвал меня и спросил, не хочу ли я стать нелетающим инструктором и написать учебник для наземной школы. Именно этим я и занимался свои последние шесть месяцев в армии.

Как нелетающий инструктор, я объяснял пилотам, прибывшим из Вьетнама, как эффективно учить курсантов. Стоя на трибуне, я, как эксперт, давал ценные указания. Не можешь сам — учи других. Я был остроумен. Я был популярен. Я был загадочен.

Чтобы заснуть, мне приходилось выпивать полбутылки каждую ночь. Хотя мне и не придется вновь воевать, война приводила меня в ярость. Я смотрел телевизор. Бои стали еще ожесточенней, чем раньше. Соотношение потерь всегда было десять к одному, это доказывало, что мы побеждаем. Лишь немногие догадывались, что вся война — это неправильно. Для остальных военные новости стали источником раздражения. Люди не хотели остановить войну, они просто хотели ее не видеть. А в это самое время пилотов начали посылать во вторые командировки.

Как-то вечером в офицерском клубе мы разговорились со знакомым пилотом. Он приехал из Вьетнама, навестить жену. Через неделю в "Арми Таймс" мы читали его некролог. Пилоты читали некрологи и прикидывали, какие там шансы выжить на второй раз. Популярной шуткой насчет второй командировки было: "Им понадобится такая дверь в самолете, чтобы я туда пролез с телеграфным столбом". Бравада, не больше — поехали почти все. Либо ты едешь, либо это конец твоей карьеры.

Полтора года мы с Пэйшнс посещали обязательный ежемесячный коктейль-прием в офицерском клубе. Пэйшнс ненавидела армейский этикет. Нам каждый раз приходилось обмениваться рукопожатиями с очень важными персонами. Как-то вечером она сказала одному полковнику, что тот круто выглядит в своих темных очках. Полковник снял очки, бросив на нас злобный взгляд. К счастью, я все равно уходил из армии.

После одного такого приема я бродил по клубу, разыскивая старых друзей. Кое-какие инструкторы в Уолтерсе были моими бывшими одноклассниками или ребятами, с которыми мне приходилось летать во Вьетнаме. Я услышал знакомый голос:

— Мейсон, черт меня возьми.

Голос я узнал.

— Это я. Хокинс.

— Красавчик Хокинс?

— Ну.

Люди позади меня отошли и на Хокинса упало больше света. Что-то здесь было не так. Определенно его голос, но лицо…

— Только прибыл, — сказал Хокинс.

— Как так? Я здесь уже полтора года.

Первое, что я заметил — у Хокинса не было бровей. И ушей. Его волосы висели клочьями от пересадок кожи. Нос был блестящим, деформированным. Хокинс? Самый симпатичный парень в нашем классе?

— Я лежал в госпитале. Долго.

— Боже, это ты. Черт возьми. Что стряслось?

— Горел, — сказал Хокинс. — От удара я потерял сознание. Какое-то время лежал в огне.

— Тебе повезло, что ты жив.

— Все так говорят… — его голос стал тихим. — Похоже, не так уж и повезло.

— Тебя приведут в порядок. У армии лучшие хирурги, они могут…

— Все, что они могут, они уже сделали.

На уик-энд мы с Пэйшнс и еще одна пара отправились в Новый Орлеан. Думали, будет весело. Но вместо этого, гуляя по катакомбам, я чуть не потерял сознание. Я опустился на колени, чувствуя близкую смерть. Казалось, что сейчас я выползу и умру на траве. Похоже, могилы звали меня.

Потом, зайдя в бар, я принял наркоз. Помогло. Пока я был пьян, то мог держаться. Когда же я был трезв, жизнь казалась тоской без малейшей цели.

Я так хорошо справлялся с работой нелетающего инструктора, что когда объявил начальнику отдела о моем уходе, тот предложил немедленно произвести меня в капитаны, лишь бы я остался. Но я стал бы капитаном, который передвигается на своих двоих. Я мог носить крылышки и гулять по стоянке, глядя, как улетают вертолеты. А потому я уволился из армии в 1968 — бывший пилот и, на мой взгляд, неудачник.

С тех пор случилось многое. Мое поведение было типичным для многих ветеранов Вьетнама. Смешно сказать, но я не улавливал эту типичность, пока не решил изложить все на бумаге. Мне потребовалось очень много времени, чтобы увидеть, что живу я по шаблону.

Я вернулся во Флоридский университет, чтобы закончить образование, которое начал получать в 1960 году. Я видел студенческие демонстрации, обвинявшие ветеранов в глупости за то, что они поехали во Вьетнам. Я чувствовал себя двойным неудачником: из-за какого-то внутреннего изъяна я потерял работу пилота, а теперь мне объясняли, каким я был идиотом — отправился во Вьетнам.

Я изучал искусство, в основном, фотографию. Я пытался начать новую карьеру и вновь влиться в общество. Без кошмаров я спать не мог. Я приходил на утренние занятия, выпив не меньше двух рюмок чего покрепче. Если я пил целый день, то мог заснуть ночью. Мне было невыносимо смотреть на студенческий кампус с его молодыми, улыбающимися лицами, в то время, как ребята продолжали с криками выскакивать из вертолетов, убивая и умирая ради цели, которая не стоила их доблести. Они заслужили быть героями, но стали глупцами.

По ночам я все еще выскакивал из своей шкуры, а потому обратился за помощью в Ветеранскую Администрацию. Меня признали пятидесятипроцентным инвалидом по причине нервозности, которая сейчас называется "посттравматическое стрессовое расстройство" (DSM III, 309.81) и назначили мне транквилизаторы. Я все еще пил, но теперь еще и принимал транквилизаторы, плюс курил дурь (с ней меня познакомили студенты — во Вьетнаме я в жизни ее не видел). После девяти месяцев в университете я ушел и переехал со своей семьей в маленькую деревушку в Испании. Пока мы там были, Америка отправила первого человека на Луну. После семи месяцев такой жизни лучше мне не стало и мы вернулись в Штаты.

Я работал техником в электронной компании. К спиртному, транквилизаторам и дури я добавил еще один порок — любовницу. Когда Пэйшнс сказала, что возвращается в университет, со мной, или без меня, я тоже решил вернуться.

В ходе последних двух лет, прежде чем получить степень в изящных искусствах, мы расстались с Пэйшнс на месяц. В день я выпивал почти бутылку виски, принимал четыре-пять доз валиума, но оставался напряженным, как змея. Каждую неделю я посещал психиатров Администрации, но ночные пробуждения продолжались. Когда в декабре 1971 года я получил диплом, то попытался заняться коммерческой фотографией. Я прогорел меньше, чем за год. Я пытался работать на правительство, став диспетчером — определять, какие машины можно отправлять в полет, а какие нуждаются в обслуживании. Я хотел быть поближе к вертолетам. Мне отказали из-за моей инвалидности. Даже конгрессмен Дон Фекуа не смог мне помочь, хотя и очень старался. На конверте письма с отказом был отштампован лозунг: "Не забудь, найми ветерана".

Война все еще шла — и во Вьетнаме, и в моей голове.

Мой отец рискнул своими деньгами, чтобы основать вместе со мной компанию по импорту. Я собирался закупать перочинные ножи в Испании и продавать их по почте. В Португалии я попал в автокатастрофу, сломал бедро и дело кончилось тем, что мы продали тридцать ножей. Ничего вышел импорт.

В конце концов, проведя серию хитрых сделок на протяжении трех лет, я стал вице-президентом бруклинской компании, производившей зеркала. Так у меня появились деньги, которые мне были нужны. У меня было пятьдесят подчиненных и я покончил с алкоголем и транквилизаторами. И все же я оставался болезненно неудовлетворен. И по-прежнему просыпался по ночам.

С моего возвращения из Вьетнама прошло уже десять лет. Я не позволил себе думать о том, что моя несчастливая жизнь — реакция на то, что я там увидел. Вместо этого я пришел к выводу о какой-то собственной неполноценности, физической или умственной.

Через два с половиной года работы в зеркальной компании, я ушел в отставку. Мы вернулись во Флориду, на десять акров земли рядом с Санта-Фе-Ривер. Я построил хижину. Моя жена и друзья вдохновили меня: я решил написать о Вьетнаме.