Нина Катерли - Сказание о Громушкиных

• Название: Сказание о Громушкиных
• Автор: Нина Катерли
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

На самом деле никакого Савелия в природе не существовало, это был их код. Под предлогом Савелия Марина могла на весь вечер уйти к своим гениям, а Витек – к очередной девке, но потом они в назначенное время встречались, и Витя отвозил Марину домой на такси и провожал до квартиры. По дороге они обсуждали, кто где был да что видел и слышал. Марина всегда брала почитать что-нибудь интересное из запрещенной литературы. Иногда книжку, изданную за границей, а чаще машинопись.

Витек эти книги, если надо, прятал у себя на даче, особенно после того, как у одного поэта устроили обыск. Время пришло крутое, андроповское.

Для хранения он заказал коробку из нержавейки с плотной крышкой и замком. С этой коробкой смотался на Машине, что папа держал в гараже, аж на сто лет назад и зарыл ее под елочкой, которая была теперь огромным старым деревом, корни – будь здоров, не вытащишь экскаватором. Когда надо было достать коробку, возвращался в то время, в какое закапывал, короче – без проблем. Сам он этой литературы не читал, он вообще до поры до времени читал мало – некогда. Другое дело – послушать новые записи или самому побренчать на гитаре. А это фуфло… Кому оно надо? Но раз Маринке интересно – закон. И что еще хорошо: Витиными делами, как он работает да где берет деньги, Марина никогда не интересовалась, и это тоже было очень хорошее качество.

"Жигули" катать Марину Громушкин дал без слова. Еще бы! Они с супругой ночью опять говорили, мол, хорошо бы Витька поскорей на ней женился, не то уведет еще какой-нибудь из… этих, из ихних. Еврейские жены, все знают, прекрасные хозяйки. А матери какие! "Бери сынок, автомобиль, что за разговоры!"

С Мариной договорились так: Виктор идет по своим делам, она по своим. До утра. Ночевать Марина пусть остается у какой-нибудь подружки или у Лехи-поэта, ее дело. Пусть только точно скажет, куда идет, Виктор утром заедет.

Марина была согласна, пойдет к Леше, тому как раз дали одну книжку всего на ночь, будут вместе читать… Это у них называется "книжку читать". Ну-ну… Ладно, без проблем. Маринкино дело.

Вечера в августе, а на дворе стоял именно август, уже темные, Витек и это учел. Сел в автомобиль и погнал на дачу. Там теперь никого, все соседи разъехались. В доме снял модный костюм, разделся догола, натянул приготовленное. Пошел в гараж, светя себе фонариком, отпер Машину, закрыл дверь и нажал на 100. И через несколько минут уже выходил наружу.

Погодка тут, правда, была не та, что у нас, – дождь. Но, может, это и не плохо, хотя резиновые сапоги подошли бы для "операции И" сегодня больше. Ну да хрен с ними, что сделано, сделано. Путь до деревни Витек знал наизусть, приезжал не раз, ходил и днем и ночью, каждую кочку помнил. В кроссовках двигаться было сподручней, так что добрался до места за двадцать минут. Деревня, ясное дело, дрыхла. Они, как солнце сядет, – по полатям.

На кладбище – ни души, уж это он заранее предвидел: какой идиот полезет сюда среди ночи, мертвяков побоится и вообще – зачем? Но идти среди крестов было не слишком уютно даже Витьку, который ни в какие привидения не верил.

Подошел к церкви, достал ключи да на всякий случай потянул на себя дверь. А та и открылась – без шума и писка. Лохи и не подумали запереть храм, тем хуже для них.

Посвечивая фонариком, вошел внутрь. Батюшки – икон-то, икон, хоть ж…й ешь! Кто бы посоветовал, что брать, всего не унесешь! Вот тут и пожалел, что мало знает, надо было про иконы хоть с кем-то проконсультироваться. Да чего уж теперь! Выбрал те, что в золотых окладах… Может, правда, и не золото… А-а, и медные сойдут! Начал снимать, обрезая веревки, – хорошо, не забыл нож. Складывал на полу в стопку, чтоб потом сразу в рюкзак. Крупные не взял – куда их? Когда понял, что больше в рюкзак не влезет, вдруг заметил посреди помещения, на возвышении, укрытом какой-то тряпкой, еще икону. Эта была, видно, особенная – вокруг восковые цветы, погасших свечей до хрена… Посветил – эта… мадонна с младенцем или как ее там. В рюкзак ее! И только закончил упаковку, все вошло тик в тик, вздрогнул, услышав сзади, из темноты, тихий голос:

– Кто тут?

Повернулся – стоит в двух шагах мужик, сам с бородой, а из-под балахона голые тощие ноги. Поп, не иначе! Принесло его!

Витек направил луч фонарика прямо тому в рожу – ну, точно поп, старик. А может, кто из обслуги?

Старик как забазлает:

– Сгинь, – орет, – нечистая сила!

Витя не сплоховал и на себя посветил фонариком. Тот как увидел черную одежду да куски шнурка, что на берете торчали, совсем ошизел. Крестится, орет не пойми что. А не уходит, стоит, как столб. Пришлось применить прием, дал раза ребром ладони по шее, тот – с копыт. А Витя – на улицу, через кладбище – бегом. По дороге остановился завязать рюкзак, слышит – в деревне собаки залаяли. Побежал. А лай все ближе. Потом вдруг колокол ударил. Никак старый лох мало получил, очухался? Или кто еще зашел, увидел попика на полу, поднял хай… Витек пустился со всех ног, плюхнулся в какую-то лужу, промочил кроссовки, да не до них. Колокол так и грохочет, собаки лают. Кто-то еще орет, но далеко. Неужели придурки самого черта не испугались, вот темнота!

Только где уж им догнать Витька! Вот уже и родной участок. Запыхавшись, открыл Машину. Не успел закрыться изнутри – откуда ни возьмись шавка какая-то. И главное, молчком подобралась, сучара! Хвать за ногу. Витя ее отшвырнул, захлопнул дверь, нажал на что надо. Ф-фуу! Поехали.

С тех пор Витек всех собак ненавидел, самым любимым его произведением был на всю жизнь рассказ про Муму. Хороший рассказ, все правильно, топить их, сук!

На даче он отоспался, до того устал, что даже не переоделся, только скинул мокрые кроссовки и носки стащил. А костюм подсох, пока Витя бежал. Проснулся в одиннадцатом часу, родители, небось, уже беспокоятся – ну, сколько можно катать девушку? Позвонил Маринке к Лехе этому самому, а она и рада, что поздно, – последнюю страницу дочитывают. Книга – блеск! Жалко, нельзя копию снять, такую бы иметь – все правда. Ну-ну…

Витек сказал, что через час будет. Переоделся в нормальный костюм, заехал, довез до дома. Решили доложить родителям, будто катались до восхода солнца, а потом придумали забрать Савелия, чтобы и он увидел эту красоту. Отвезли в Лахту, к заливу. То-то он был счастлив, бедняга.

– Главное, погода-то какая, небо чистое, голубое! Какую человеку радость доставили. Божеское дело, – это Витина мамаша умилялась. Видела бы, что за погода была там… Витек только хмыкнул, уплетая оладьи, что мать напекла ему к завтраку. Спросил: "И давно ты о Боге стала думать? Вроде, вы с отцом всегда атеистами были". Мать задумалась, потом ответила, что, наверное, Бога все же нет, а хорошо бы, чтоб был. Помирать не так страшно. Если, конечно, грехов больших нет. "А какие у меня грехи?"

Грехи… Витек отшвырнул тарелку и вышел из-за стола. Обозлили его эти сопли-вопли.

А Маринкины родители никаких с ней разговоров не вели – Гурвич давно ушел в свою комиссионку, а мамаша еще не вставала, она всегда до двенадцати спит, а потом еще кофе пьет в постели – говорят, завтракать в постели за границей модно.

Сбыть иконы оказалось довольно просто, помогли друзья Марины. Собрали в котельной у патлатого Лехи целую комиссию, даже искусствоведа привели, настоящего, из Русского музея.

Витек расставил и разложил иконы. Смотрели, обращая внимание даже на обратную сторону. Что-то между собой бормотали – "доски", "рублевская школа", качали головами. А искусствовед, когда дошло до той иконы, что лежала посреди церкви на тряпке и которую Витек назвал для себя Мадонной, аж позеленел:

– Господи… Да это ж…

И быстро-быстро заговорил о какой необыкновенно ценной Богоматери чудотворной, которую ищут уже больше века, – не то уничтожили большевики, когда жгли храмы, не то похищена грабителями, одним словом, этой иконе цены нет, ее бы в музей, там – с руками… И запнулся. Помолчал. Потом сказал, что у музеев сейчас и денег таких не найдется. А жалко – до слез!.. Но, если честно, и предлагать ее музею опасно – могут начать копать, что да откуда. Так что с душевной болью он все же советует отнести икону перекупщику (и назвал, какому), тот продаст коллекционеру, лучше всего – за рубеж. Почему лучше? А потому, что там она рано или поздно попадет на какой-нибудь аукцион, тогда наши, глядишь, и выкупят. Если опять же, поднатужатся со средствами.

После "конференции" дернули портвейна – первый тост у них был Витьку не совсем понятный: "за успех нашего безнадежного дела". Свои дела он безнадежными вовсе не считал. Тут один художник, длинный и тоже лохматый, не хуже Лехи, сказал, что лично ему ничуть не жалко, что икона не достанется государству. Мало они церквей поразграбили да порушили? А скольких священников расстреляли? Пусть лучше простой человек (это Виктор) поимеет выгоду, чем для них стараться. Искусствовед заспорил было, что в музее икону увидят миллионы простых людей. А не начальники, им на иконы плевать. Но его живо вырубили, сказав, что начальству искусство нужно не затем, чтобы им наслаждаться, а для его, начальства, престижа. Марина тоже была за то, чтобы продать в частные руки.