Виталий Гладкий - Приключения-91

• Название: Приключения-91
• Автор: Виталий Гладкий
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1991

Сборник остросюжетных, приключенческих произведений.

---

— Э, куда хватил. Нет, вы не наш человек. Дамы, рамы, драмы, храмы. Не согласен. Закон о социалистическом предприятии, кооперации. Слияние министерств. Демократизация и гласность. Коренные преобразования на наших глазах. А вы сидите туг... в конуре, и рассуждаете, как о несбыточном.

— Упрекаете в слепоте? В незнании жизни?

— Мечтатель вы. Отшельник.

— Слияние министерств... Нет, Виктор Петрович, это не структурные преобразования. Меняют ступени эскалатора. И с каким скрипом... Ну, как вы не понимаете? На редьке ананаса не вырастишь! Если пирамида сохранится — а она пока незыблема, то все равно рано или поздно новый первый секретарь райкома или обкома станет генерал-губернатором, единоличным и полноправным хозяином края. Неизбежно и неминуемо. И мы вновь будем удивляться через несколько лет — надо же, такой кристально чистый человек, и вдруг — перерожденец.

— Лев рычит во мраке ночи, кошка стонет на трубе. Жук-буржуй и жук-рабочий гибнут в классовой борьбе.

— Я вижу, вы поклонник абсурда. Правильно, наш человек? Или это называется «черный юмор»?

— Значит, вера. Так. Децентрализация власти. Все?

— Из того, что я здесь наговорил, главное вот что: общественное движение может менять знак. Это принципиально. Что же до деталей... Нет, разумеется. Не все... Направляющее планирование вместо директивного. Перестань работать на предполагаемую войну — почему непременно мы должны противостоять проклятым милитаристам? Почему мы вообще должны кому-то противостоять? Это же установка на истощение.

— А вы разве не знаете почему?

— Э, Виктор Петрович. Школьные положения здесь не годятся. Многое просто устарело, превратилось в теоретическую труху.

— А ваши — годятся?

— Я ни на чем не настаиваю. Я всего лишь подаю голос.

— Понимаю.

— Еще иные, гораздо более свободные межнациональные связи, и не только внутри страны. И многое-многое другое. Вы знаете, что означает слово «культура»? В словарях: возделывание, обработка почвы, уход за ней. Но самое точное значение слова, которое вы не встретите ни в одном нашем словаре: упорядочение. Вдумайтесь — упорядочение. Иначе говоря, культура — одна из тех мощных сил, которая противостоит хаосу, распаду, разрушению. И не та ли забота у нынешней перестройки?.. Нет, Виктор Петрович, наш вы человек. Если мы желаем добра и здоровья своей Родине, то, конечно же, должны все сделать для того, чтобы культурные ценности хотя бы не уничтожались. Восстановить разрушенный культурный слой — важнее, по-моему, сейчас задачи нет. И вы, и я, и все мы должны работать на это, на восстановление культурного слоя, потому что иначе расти будут одни сорняки.

— Умереть теперь готова и блоха, мадам Петрова.

— Возьмите проблему невостребованности талантов, над которой вы тоже порядочно иронизировали. Если не ошибаюсь, мы единственная страна в мире, которая до сих пор отторгала талантливых людей. В советский период, я имею в виду. Вавилов, Бухарин, Тухачевский, Пастернак, Мейерхольд, Чаянов, Худенко — практически во всех сферах. А талант — это же способность видеть незримое, направление общественного развития в том числе. Уникальная способность генерировать свет, отвоевывать у тьмы все новые и новые пространства, новые прекрасные обиталища и дарить их людям, делать души зрячими. Скажите, кому плохо, если талантливый человек вовремя увидит и подскажет? Стране плохо, Отечеству? Народу, жителям страны, человеку? Нет. Плохо только винтику на гранях пирамиды — только человеку, умноженному на минус единицу.

Кручинин помрачнел.

— Довольно... Я правильно понял? Человек, умноженный на минус единицу, — человек с двойной моралью.

— Удобный проводник сил зла.

— Но мораль у него двойная? Так?

— Может быть, и тройная, и четверная. А точнее — ее нет вовсе.

— Значит, — подмигнув, сказал Кручинин, — вы тоже человек, умноженный на минус единицу.

— Здрасьте вам, приехали, — изумился Изместьев. — Поговорили называется. С чего вы взяли?

— Вернемся к нашим баранам, — жестко сказал Кручинин. — Я внимательно вас выслушал и должен сказать, что теория ваша вредная. Я бы даже сказал, социально опасная. Ваше дело, конечно, соглашаться или не соглашаться. Но мой вам совет: держите свои мысли при себе. Еще лучше — выкиньте всю эту чушь из головы. Записали — уничтожьте.

— Но, Виктор Петрович. Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и молчим.

— Что-то там у вас, конечно, есть, — примирительнее сказал следователь. — Правда, путаное. Нечеткое. И главное, несвоевременное — зачем вперед батьки в пекло? Можете помешать... В общем, как хотите. Но я вам рекомендую — уничтожьте.

— Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Все равно рано или поздно прорвется, никуда не денешься. Можно, конечно, запретить не замечать гору, которая у всех под носом, но надолго ли? Другое дело, если бы вы сказали, что все наши умствования, вся наша так называемая работа мысли — ничто перед величием и мудростью живой жизни, природы. Что человек — только продукт ее, и теории его — продукт продукта. Что все его потуги на царствование, на верховную власть над ней — от невежества и гордыни. От неразвитости души.

— Человекобог, а не богочеловек?

— Именно.

— И тем не менее прислушайтесь. Не надо сейчас. Ни к чему.

— Истина сноснее вполоткрыта, как говорил дедушка Крылов?

— А что вы думаете? — подхватил Кручинин. — Он прав. Когда такая рубка идет — вдвойне. Втройне прав.

— Жаль.

— Ну, я вас предупредил... Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак... «Сквозной проезд запрещен». Или «кирпич». Стоял несколько лет и вдруг исчез.

— Очередное головотяпство. Зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может.

— Почему он исчез, по-вашему?

— Понятия не имею.

— Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. А вот столб, на котором был прибит, исчез.

— Вопрос не ко мне... Там не столб. Заломали молодую березу, врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они все равно ездят — что им какой-то знак?

— Скажите, Алексей Лукич, — спросил следователь, лукаво улыбаясь. — А тот плащ, в котором вы были в тот день... он сохранился?

Изместьев бросил быстрый взгляд на следователя.

— Он на мне.

— Разве?

Изместьев взорвался.

— Что вы хотите сказать?

— Нервничаете, — Кручинин подбросил шарик. — Неосторожно, Алексей Лукич, ох, как неосторожно. Нет тайного, что не стало бы явным.

— Я уже объяснял. — Изместьев был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки, и оттого он еще необратимее досадовал на себя. — Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать в вашу пользу.

— Потому что правосудие несправедливо?

— Несовершенно.

— А может быть, все дело в другом? — вкрадчиво спрашивал следователь. А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?

— Я?

— Может быть... исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил?

— Перестаньте. Вы в своем уме?

— К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один. Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся, — и резко развернулся к Изместьеву. — Правду! Говорите правду! Ну?.. Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду!

Они зло смотрели друг на друга. Изместьев побагровел — дышал тяжело, сипло.

— Аа, — махнул он и быстро зашагал в сторону дачного поселка. — Подите вы...

— Куда же вы? — рассмеялся Кручинин. — Алексей Лукич, голубчик?

— К дьяволу!

13

Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка. Дальше — пехом.

Улица вилась по краю леса, номера прыгают, фонари разбиты.

— Шесть. Она.

— Не слабое сооружение.

— Однако на кладбище ветер свищет.

— Это еще надо проверить.

Они перемахнули через забор.

— Мать моя буфетчица, опять накол?

— Вскроем.

Окна плотно зашторены, ставни на зиму не забиты.

— Непруха.

— Тсс, — прошептал Иван.

Андрей приложил ухо к двери.

— Есть! — и задергал. — Открывай!

— Чего надо?

Голос скрипучий, ломкий — обитатель дачи явно не рад был непрошеным гостям.

— Открывай! — Андрей затряс дверь так, что в ближайших окнах пискнули стекла. — Ну?

— Чего надо?

— Шоколада!

— Проваливайте, откуда пришли.

— Ты, что ли? Артем? Ну, кидало, божий одуванчик. Обыскались. Слышь, давай без шума.

— От кого?.. Я вас не знаю.

— Открывай! Ну!

— Я принимаю по утрам... Завтра.

— Высадим!

За дверью замолчали. Затем неожиданно в замке хрумкнул замок, и правая створка с писком отошла и шмякнулась о перильце крыльца.

Севка первым шагнул в темноту.

— Как у чукчи.

— Не жмотничай! Зажги свет!

— Эй! — позвал Иван. — Ты где?

Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре. Двумя руками он сжимал пистолет.