Николай Богданов - Когда я был вожатым

• Название: Когда я был вожатым
• Автор: Николай Богданов
• Жанр: Советская классическая проза

---

Нетерпение подстегивает шаг. Вот оно, «окаймленное кустами молодых ракит» небольшое озерко, все заросшее ряской, лягушиными тенетами и, конечно, телорезом. Только кое-где темные, как нефть, окошки чистой воды.

И в этих окошках по вечерним зорям купались такие жители глубин, что, по уверению Данилыча, хлопали по воде хвостами, как бабы вальками по мокрому белью.

Привал. Ребята располагаются по берегам озера.

Я, прямо в одежде, чтоб оберечься от телореза и осоки, лезу в воду с косой. А дед, не выпуская из рук ведра для будущего улова, недоверчиво смотрит: как это я буду косить под водой?

Здесь это не принято. А у нас в мещерской пойме во время покоса в полдневный перерыв, собравшись артелью, запросто выкашивали и не такие озера и брали карасей возами.

Однако вода в озере холодновата. И даже в травяных местах глубоко. Доходит до подбородка. Пригнуться нельзя. Двигаю косой у самых ног… Вот-вот порежешься.

Но сочные водяные растения срезаются от первого прикосновения и тут же всплывают. Толстые, с руку, корни кувшинок всплывают шумно, поднимая донную тину.

Заросли телореза<p>— плавучего растения, похожего на кактус, — все время наплывают на меня, сколько ни отталкиваю косой.

А тут еще жучки-вертунки. Маленькие, черненькие, вечно снующие вверх-вниз. Как куснет, словно электрическим током ударит. И надо же им попасть под одежду и кусаться то тут, то там…

Вот один конец озерка выкошен. Вся поверхность воды взбугрилась от всплывших водорослей.

— Ребята, таскать!

И выделенные мне в помощь лучшие пловцы и нырки бросаются в озеро и начинают вытаскивать траву на берег. Оставь ее<p>— бредень скатается, и никаких карасей не поймаешь.

В первых же охапках вытащенной на сушу травы обнаруживается масса живности. Вся трава шевелится. Тут и жуки-плавунцы в своих толстых панцирях, и тритоны, и огромные жирные пиявки.

Но ни одного малька, ни одной рыбки… Наверное, рыба в глубине. Прячется от косы, как от щуки.

Когда моя косьба подошла к концу, а ребята не растащили и десятой доли скошенных водорослей, не вытерпели мои пионеры, и все, сколько их было, умеющие плавать и неумеющие<p>— влезли в воду.

Шум, крик, плеск, визг. К кому присосалась пиявка, кто наткнулся на телорез, кого ужалил кусачий жучок-толкунец…

Трава почти вся вытащена, озеро взбаламучено, теперь-то уж карасям некуда деться.

Теперь уж без усмешки, торжественно развертывает свой старинный бредешок Иван Данилыч и сам лезет взаброд, в холщовом белье и в лаптишках, чтоб не повредить ноги.

— Рыбку есть хотца, да лезть за ней не хотца, — приговаривает он, жмурясь и поеживаясь.

Медленно тянем бредешок под взглядами всех болельщиков. Ни всплесков в нем, ни движения. С трудом вытаскиваем полный зарослей<p>— и ничего, кроме тех же плавунцов да пиявок…

Второй заброд. Третий. Пусто!

— Взбаламутить, взбаламутить надо. Тогда пойдет…

Он в тину воткнулся, — говорит смущенный Данилыч.

Ребята бросились в озеро и давай ногами поднимать донный ил.

Взмутили, чуть не все водоросли вытянули бредешком, а рыбы нет как нет.

Настоящий рыбак закален в неудачах. И я не унываю.

Я замечаю, что мы никак не можем обловить небольшой кусочек озера глубокую ямку в самой середке. По краям ее ходим, а протянуть по ней бредень не можем. Не хватает нам роста: глубоко.

Что делать?

— На бечевках протянем! Сейчас! — горячится вошедший в азарт Данилыч. Такому труду да пропадать… Травы вытащили цельный стог<p>— и зря? Нет, этому не бывать!

Мы вас достанем! — грозится он неведомым, коварным карасям, спрятавшимся в глубине.

При этом дед сердито разувается, разматывая длинные оборки от лаптей.

Из оборок делаем мы к бредню «вожжи». Два камня, с трудом найденные на берегу, привязываем к нижним концам «кляч»<p>— палок, на которые посажен бредень.

Заводим центр бредня прямо против омутка и тянем за веревки все это сооружение поперек озера.

Тянем осторожно, оборки тонки. Бредень идет-бредет потихоньку. Палки погружаются совсем под тяжестью камней. Ого, глубок омуток. Только бы пройти его… Наверное, все они сидят там<p>— те, которые по вечерам купались.

Вот прошли омуток. Скорей подхватывать вынырнувшие из него палки. Скорей тащить к берегу.

Помощники хватают низ бредня. Осторожней<p>— не порвите!

Вот они! Блестят, бьются, трепещут! Широкие, золотые!

— Караси! Карасищи! Ох, какие!

Четыре квадратных, толстых, толстогубых красавца.

Два в дрожащих руках деда. Два в моих руках. Высоко<p>— над всеми головами. С золотой крупной чешуей и красными плавниками.

— Ой, не упустите, дедушка! Ой, вожатый!

Нас тащат прочь от берега, мокрых, грязных и счастливых.

— Там еще… там их много… Мы еще заденем! — суетится дед, заводя еще раз бредень на самый центр омутка. Лопаются размокшие бечевки. Дед лезет в глубину.

Тащит бредень на плаву, то погружаясь, то выныривая, опираясь на палку, чтобы достала концом дна и взмутила омут.

Волосы у него растрепались, залепили глаза. Ну, водяной, да и только. То унырнет, то покажется…

При втором заходе<p>— два карася, при третьем<p>— один, затем еще один… и ничего! Всего восемь. Больших карасищ<p>— но только восемь…

Куда же подевались остальные? Ну, хотя бы помельче, да побольше, чтобы пожарить каждому по карасю… А восемь рыб<p>— как их делить?

— Не может того быть, чтобы всего восемь единиц на такое озеро, озадаченно говорит дед. — Под берегами схоронились, злая рота…

И мы ведем бредень под берегами. Вот кустик в самой воде. И вдруг в самом кустике всплеск, в бредне удар…

— На подъем! — кричит дед.

Выхватываем на подъем и видим в самом центре бредня, в «пузе», здоровенную дыру!

— Шука! — азартно кричит дед. — Крокодила! Всех карасей поела, подлая! Не уйдешь!

Оборками завязывает дыру, и мы бросаемся в погоню за хищницей, убавившей в озере карасей… Какая она, велика ли или так, щуренок? Кто ее поймет в воде! А в руки нам не дается. Откуда бы мы ни зашли, ждет, притаившись, и вдруг броском с разбегу пробивает бредень в любом месте…

— А, ты смотри, что делает! — возмущается дед, штопая и наспех завязывая дыры. — Врешь, попадешься!

И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы вдруг среди приунывших ребят не раздался робкий голос:

— А если в бредень травы набить?

Это сказал Игорек, больше наблюдавший, чем действовавший во всей этой эпопее. И как у него возникла эта мысль, трудно сказать. Но мы набили до отказа бредень водорослями и снова повели навстречу щуке. Шел он медленно, тяжело, раздувшийся, как воздушный шар.

А щука ждала где-то под берегом его приближения.

Все затаили дыхание. Всплеск, удар могучего хвоста.

И мы не почувствовали толчка… В бредне раздалось только какое-то шипение, словно спустили воздушные тормоза.

— Давай, давай! На берег! — страшным голосом закричал дед.

И, когда с помощью ребят мы вывалили на берег весь бредень с травой, из кучи водорослей вдруг выползла на луговые травы, на цветы длинная черная щука и поползла, извиваясь, как змея… Пасть ее сжималась и разжималась, и круглые янтарные глаза зло блестели.

Ребята шарахнулись в разные стороны. Девочки издали пронзительный визг.

А Данилыч бросился на щуку, как ястреб. Оседлал ее и стал ломать хребет. Но это оказалось ему не под силу, и живучая щука долго ползала по траве, таская за собой деда.

Кончилось тем, что под жабры ей продели палку-и так понесли в лагерь.

Карасей несли живыми в ведре с водой. Все банки были полны озерной живностью.

И не было человека, который бы не почесывался от укусов жучков, пиявок и коварного телореза.

Возник вопрос<p>— как делить улов. Шука была непомерно велика, чтоб отдать ее деду. А караси уже плавали в бочажке ручья, огороженные «оградой» из ивовых прутьев, удивляя и радуя своей величиной и неприхотливостью. Уже брали пищу, лениво чмокая толстыми губами и поплевывая из воды в воздух…

— Ладно, — сказал азартный старик, — уговор будет такой: следующее озеро целиком мое! Которое<p>— я сам укажу… Вот увидите, лошадь запрягу телегу карасей выгребем, — и в предвкушении будущего улова весьма довольный ушел, оставив нам чинить бредень, весь продырявленный щукой.

…В лагере нас ждало много новостей, и немало неприятных. Ребята, посланные за вишнями, явились без добычи, поцарапанные, подранные, со следами неудачной драки.

Им не только не удалось охранить вишневый сад<p>— пришлось спасаться бегством от деревенских садолазов.

Раззадоренные деревенские мальчишки явились в таком числе, что справиться с ними не мог бы и весь наш отряд.

Назло нашей охране они не рвали вишни, а просто отдирали целые ветки с деревьев, не разбираясь, где спелые, где неспелые, и бежали прочь, к оврагу. Все это под лозунгом: «Не нам, так пусть никому не достанется!»