Николай Коншин - Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

• Название: Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году
• Автор: Николай Коншин
• Жанр: История

---

Зарайский подошел первый. Он развязал принесенный слугой его мешок, высыпал на средину стола золото, вынул из поданной корзины несколько дюжин карт и сел.

- Так мы опять за дело, - сказал человек в оливковом казакине, который, как угадал Мирославцев, был тот равнодушный к проигрышу богач.

- Что ж терять время, - отвечал Зарайский, - я делаю вам тысячу червонцев.

Все уселись вокруг; банкомет был удивительно счастлив: он выиграл до 1500 червонцев в продолжение двух часов, и Мирославцев, некогда игравший и несколько понимающий игру, убедился, что Зарайский играет чисто; по доброте своего сердца он радовался за старого приятеля, что имя шулера, под каким он доходил до его слуха, действительно могло быть дано ему в награду за особенное счастие.

- Полно, - сказал Богуслав, подходя к играющим, - милости прошу кушать. Мирославцев опять было заупрямился, но снова убежден и остался окончить вместе вечер.

Вкусный стол и лучшие вина наполняли ароматом своим комнаты Богуслава. Веселость приятелей оживлялась от часу более; несколько тостов: за воспоминание старого, за дружбу, за любовь, разгорячили головы; Зарайский, как известный остряк, сыпал любезностями, клялся, что перестанет играть, что женится, что даже с этой минуты не берет в руки карт.

- Вы этого не сделаете, - возразил человек в оливковом казакине, - мы после ужина еще померяем сил. Я. люблю счастливцев, но иногда и сам наказываю их больно.

- Вы имеете надо мною право, - отвечал его соперник, - но я прошу вас уволить меня от игры; вы видите сами мое бессовестное счастье: я могу выиграть у вас много.

- Благодарю за дружеское предостережение, любезный полковник, - сказал первый, - оно служит мне доказательством честных наших правил, но я вас успокою: такая игра меня расстроить не может.

Вышли из-за стола. Зарайский взял под руку Мирославцева и ходил с ним по комнатам, снова распространяясь о любви своей; прочие друзья вступили в жаркий разговор о происшествиях во Франции, занимавших тогда своей новизною; Мирославцев разговорился и сам: он с удовольствием припоминал старое, военное время, разные шалости своей молодости, и мало-помалу разговор склонился к игре.

- Послушай, - сказал Зарайский, - ты человек с состоянием, но тебе тысяча червонцев не лишние. Ты видишь мое счастие: играй со мной пополам.

- О, я уже бросил игру, милый Зарайский.

- Да ты не играй, скажи только, что отвечаешь половину: игра уже мое дело.

- Нет, Зарайский, женатый человек не должен играть.

- Согласен; но все-таки может поиграть - он не монах, который не может жениться. Два часа - и у тебя в кармане тысяча червонцев: вот тебе моя рука; предчувствие меня никогда не обманывало.

- Послушай, - сказал Мирославцев, - если я проиграю много, то это расстроит меня теперь.

- Ты проиграешь? Да как же проиграть, если я выиграю, а это вернее смерти. Ну, руку, и пойдешь домой через час или два с мешком золота.

- Я согласен, но более пятисот червонцев не отвечаю.

- Он свое толкует, - с досадою заворчал Зарайский, - мое счастие предлагает тебе тысячу червонцев: хочешь ли, отвечай.

- Изволь, - сказал Мирославцев, - но погоди же, я схожу за деньгами.

- У меня есть деньги, господин бригадир, не погнушайтесь быть на полчаса моим должником.

- Изволь, до завтрего, милый друг, - отвечал Мирославцев, засмеявшись и протягивая ему руку.

- Ну, - сказал Богуслав, - французы и подождать могут - займемся-ко своим.

- Господа, - воскликнул Зарайский, - Мирославцев играет со мной пополам, и мы делаем вам банку тысячу червонцев.

- Браво, - сказал Богуслав, - если Мирославцев проказит, то и я - давайте и мне карты; двое на двое, будет ровнее бой.

Роковой стол по-прежнему был осыпан золотом, игроки заняли вокруг его места - и менее чем в полчаса незнакомец сорвал банк.

- Делай еще тысячу, - сказал Мирославцев Зарайскому, который с досадою сбросил со стола на пол все карты, - пусть будет это последним дурачеством в моей жизни.

- Я боялся тебе это предложить, - отвечал сей последний, - но это необходимо; надобно посбить спесь с господ счастливцев. - Еще полчаса пролетело - и другую тысячу незнакомец взял себе.

Мирославцев побледнел, его смущение было всем заметно; он не привык к большой игре и не ожидал такого несчастия; он вспомнил, что сделанного проигрыша отыграть никогда не сможет, потому что давно уже вовсе не играет; вспомнил, что проигранные им тысячу червонцев отнял от своего достояния, что вся его собственность уже не его, а принадлежит семейству; мороз пробежал по его нервам; сердце горько укоряло его в ветреном поступке; голова его кружилась, и он проклинал в душе Зарайского, который завлек его в игру.

- Мирославцев, поди сюда, - сказал сей последний, вставая с места и почти силой выводя его в другую комнату, - послушай, - продолжал он, оставшись с ним сам-друг, между тем как незнакомец и Богуслав собирали и рассчитывали выигранное золото, - я перед тобой был бы негодяй, если б считал тебя себе должным.

- Что это значит, полковник! - возразил с негодованием Мирославцев.

- Это значит, милый друг, - продолжал первый, - что если ты не хочешь, чтоб я вечно укорял себя в сделанном тебе предложении играть, то позволь мне, как другу твоему, почесть весь проигрыш моим.

- Нет, Зарайский, это уже слишком, прошу не делать со мной подобных попыток: ты меня знаешь, кажется, давно! Я тебя благодарю за дружбу, но дарить мне тысячу червонцев ты не имеешь права.

- Так послушай же, - продолжал другой, - мы должны выиграть! Вспомни, что ты супруг, что твое состояние не так велико, чтоб бросить подобный куш. Я не хочу, я не могу снести этого. Что ты скажешь своей жене? Не заслужил ли вечный укор ее и вечную недоверчивость?

- Не напоминай мне об этом, - отвечал Мирославцев, - что ж ты хочешь?

- Хочу спасти тебя от неудовольствия: будем играть; и я не сойду с места, пока не оберу этого нахала.

- Мы можем еще проиграть.

- Не можем, не можем, - повторил он с уверенностию, - решайся!

Кто не испытал в жизни, что в игре первый шаг только страшен! Надежда отыграться вспыхнула в его унывавшем сердце, заглушила укор его природной добросовестности, и он протянул руку негодяю, который, под маскою дружбы, был настоящим его грабителем.

Розовое утро сияло в открытые окна комнат Богуслава, первые лучи солнца рисовали золотые узоры по стенам, в зале стоял неубранный стол с вчерашними остатками ужина, окруженный стульями, из коих каждый был еще в той самой позиции, в какую привел его вчерашний седок; в комнате налево сидел за письменным столом человек пожилых лет, в белонапудренном парике, с длинной косой, в черном кафтане; перед ним лежала гербовая и вексельная бумага и большая разогнутая тетрадь, стояла чернильница, песочница и разные принадлежности письма; он почти дремал, навалившись на спинку кресел, и только вздрагивал и продирал зорко глаза, когда доходили до ушей его резкие голоса, от времени до времени раздававшиеся из комнаты, бывшей по правую сторону залы.

- Что-то мне заплатят они? - сказал он наконец, под нос себе, понюхав добрую щепотку табаку, чтоб освежить свои силы. - Уже девятый час, а у них все игра, и это я всю ночь так дежурю.

Вдруг громкий голос: "Я больше не играю, господа; прошу свести счет", раздался по комнате.

Пудреный господин встал, ясность просияла в глазах его, он поправился перед зеркалом, смахнул пестрым шелковым носовым платком пыль с своих чулков и башмаков и, понюхав еще раз табачку, подошел на цыпочках к дверям залы. Раздавшаяся в ушах его чья-то скорая походка из другой комнаты заставила его поспешно отступить от дверей, в которую тотчас за сим вошел Зарайский.

- Господин маклер, - сказал он вполголоса, - у вас есть с собой вексельная бумага на большие суммы?

- Есть, - отвечал сей последний, поклонившись в пояс, - у меня есть листы для написания векселей на десять, на двадцать пять и на пятьдесят тысяч рублей.

- Хорошо, - сказал Зарайский, - мы вас не задержим, подождите немного. Он воротился опять в комнату, где была игра.

- Граф Обоянский, - сказал он незнакомцу, - за мной остается семь тысяч червонцев - это, по нашему условию составляет двадцать одну тысячу рублей. Угодно ли будет вам получить от меня вексель на шесть месяцев: мои наличные деньги все уже у вас, и я ваш невольный должник.

- С удовольствием, полковник, - отвечал граф, - да к чему вексель? Разве вы сомневаетесь, что я поверю вам на слово?.. Подобное сомнение мне обидно.

- Деньги любят счет, граф; я сей час же напишу вексель. - С этим словом он вышел из комнаты.

Мирославцев сидел у стола; глаза его были мутны, лицо воспалено, он считал записанный на себе проигрыш, на конце счета стоял роковой итог - 25 тысяч червонцев.

- Господин Мирославцев, - сказал ему Обоянский, - я не забыл, что мы играли на кредит: позвольте мне считать вас своим должником; мы поквитаемся когда-нибудь. Я вижу, что вы увлеклись игрой и, кажется, проиграли более, нежели думали проиграть.