Андрей Константинов - Арестант

• Название: Арестант
• Автор: Андрей Константинов
• Жанр: Боевик

«Адвокат», «Журналист», «Сочинитель»… Эта блестящая трилогия Андрея Константинова рассказывает историю петербургского криминального журналиста. Новая совместная работа Андрея Константинова и Александра Новикова — роман «Арестант» — рассказывает о дальнейшей судьбе главного героя Андрея Обнорского. Популярность трилогии оказалась столь велика, что известный режиссер Владимир Бортко снял по ней многосерийный телефильм «Бандитский Петербург», где заняты звезды российского театра и кино: Обнорский — АлександрДомогаров, Барон — Кирилл Лавров, Вощанов — Андрей Толубеев, Гурген — Армен Джигарханян, Кудасов — Евгений Сидихин. Когда, дорогой читатель, ты будешь держать в руках эту книгу, фильм, возможно, уже выйдет на экран.

---

Салон «Боинга» начал наполняться гулом и легкой вибрацией турбин. Бортовой компьютер прогонял программу предстартовых тестов. Через несколько минут самолет начнет движение по серому бетону летного поля. Мимо сияющей стеклянной коробки аэропорта, мимо начинающих желтеть березок вдали, мимо гранитных валунов среди берез, мимо автомобильной стоянки, где сидит в своем «саабе» женщина с зелеными глазами. Гул турбин будет становиться все сильнее, и тогда беззвучно зашевелятся губы сухонькой старушки в кресле справа от тебя. Сухие, в пятнах возрастной пигментации, руки стиснут Библию карманного формата. Слова, обращенные к Богу, долетят ли до Бога?… Русский журналист с паспортом несуществующей державы сидел с закрытыми глазами и видел все, что происходит в самолете и вокруг него. Он видел, как оторвались от бетона разогретые пробегом колеса шасси и высокоточная гидравлика втянула их в фюзеляж. Он видел косяк гусей, летящих параллельно самолету, и бородатое лицо командира экипажа. Потомок викингов сказал: о'кей, ребята. Летим трахать русских девок. И захохотал.

Самолет набрал высоту, заложил вираж над фиордами с синей и серой водой, с белыми корпусами катеров и яхт… губы старушки, обращающейся к Богу, замерли. Вибрация стихла. «Боинг» лег на курс. Прошла мимо давешняя стюардесса. Она бросила взгляд на странного пассажира со шрамом… спит.

Она ошиблась. Андрей не спал, он падал в тот глубокий, почти бездонный колодец, который называется память. Ему было страшно. Он мог бы остановить падение, но не хотел этого делать. Почему-то он знал: так надо. Падая, он иногда различал в темноте лица людей. Живых и мертвых. Слышал голоса, которые обращались к нему. На русском, арабском, английском. Голоса принадлежали живым и мертвым… Почему так много мертвых?

Он достиг дна. Дно было мягким, теплым, ласковым… потом Андрей увидел свет и услышал крик. И чей-то усталый голос сказал:

— Поздравляю вас, мамаша. Мальчик. А другой голос возразил:

— Может, мамаша девочку ждала. Сегодня аккурат Вера, Надежда, Любовь…

Третий голос, гортанный, низкий, произнес:

— Куллюна фи йад-улла[6].

Нет, это было потом, в другом месте, среди желто-розовых песчаных барханов Шакра. Из песка торчали красно-коричневые скальные обломки, напоминающие зубы дракона. В горячем воздухе пустыни они, казалось, шевелились. Внезапно тишина раскололась. Остервенело молотили ДШК[7] и ухали безоткатки Б-10, завывали мины… Потом он шел по узкой улочке Шакра среди трупов, среди треска автоматных очередей и смрадного запаха… Куллюна фи йад-улла… Вертушки! Вертушки, блядь, вызывай! У нас одного груза 200 выше крыши…

Трупный смрад. Подполковник Громов, протягивающий плоскую бутылку с коньяком. Коньяк пах разлагающимися на жаре телами. Их было много, их было невероятно много. Еще больше было мух. Жирных и черных. Мухи плотно облепили тело полуголого мальчика без головы… Военный переводяга Обнорский, льющий в себя теплый коньяк у развалин мечети, среди трупов.

— Это что — я? — спросил сам себя питерский журналист Серегин в салоне «Боинга», летящего над серой водой Балтийского моря осенью девяносто четвертого года.

— Ты, Палестинец, ты, — негромко ответил кто-то. И засмеялся мерзким голосом капитана Кукаринцева… Бред! Куку ликвидировали люди полковника Сектриса в Триполи еще в девяносто первом. Или люди Сандибада… какая разница? Все равно они опоздали. Они спасли тогда Андрея, но не успели спасти Илью Новоселова. Не успели вы, ребята… не успели.

Обнорский увидел себя на Домодедовском, у могильной плиты с гравировкой Капитан Новоселов Илья Петрович. 17.30.1962 — 25.08.1990. Почему так много мертвецов вокруг меня?

Почему погиб Назрулло? Илья? Почему погиб Женька Кондрашов?… Останься, Андрей, тебя ТАМ убьют…

Наверно, когда-нибудь убьют. Наверное — так… Меня уже много раз убивали. Меня убивали в ущелье под Гарисом. Тогда минометный осколок зацепил голову, и подполковник Громов штопал меня обычной портновской иголкой… Меня убивал капитан Кука в ста метрах от ворот советской сифары[8] в Адене. Меня убивали тунисцы в ночном Сук ас-Суляс[9]… И дома меня убивали не единожды. Последний раз в мае этого года… Господи, как давно!

Турбины несли «Боинг» над серыми облаками. Цвет облачности почти не отличался от цвета балтийской воды, мелькавшей в прорехах. Там, внизу, шел дождь. Штормило. Рыл винтами воду паром «Эстония». Через три недели он станет братской могилой. Курсы парома и самолета пересеклись… Обнорский вздрогнул. Он ощутил обжигающий холод воды, услышал вой сирены, крики.

Паром остался позади. В широком кильватерном следе плыли замерзшие люди в ярких спасательных жилетах… HELP!

Прошла по проходу шведская бортпроводница, посмотрела на странного русского с белой полоской шрама на неживом лице… Спит. Она ошиблась, Андрей не спал. Он медленно всплывал со дна самого глубокого в мире колодца, который называется память. Он был уже у поверхности, он видел свет. Он задыхался. И понимал — не выбраться. Не выбраться из этого бункера. Там, за стальной дверью, его ждали боевики Черепа. И сам Череп с пулей в сердце. И Пыха, которого Андрей убил ударом шариковой ручки в горло… Они ждали его за стальной дверью.

Не выбраться, шептал Андрей разбитым ртом, и обломки передних зубов царапали десны. Он не ощущал этой боли. Он уже не ощущал никакой боли: ни сломанной голени, ни жжения сидящей под ключицей девятимиллиметровой пээмовской пули, ни сломанных ребер… Обнорский видел себя со стороны, окровавленного, почти безумного, словно в тяжелом приступе папатачи[10].

Он попытался сконцентрироваться, проанализировать те события, которые привели его сюда. Мысли плыли, звучали чьи-то голоса, мелькали лица. В большинстве хорошо знакомые, но он их не узнавал. Пока не высветилось в темноте лицо Кати. Стоп, сказал он себе. Вот с Кати-то все и началось… С их случайного знакомства, с ее желания отомстить Антибиотику за смерть обоих Адвокатов — Белого и Черного. С желания отомстить за своего нерожденного ребенка. Катерине хотелось отомстить, и Андрей встал с ней рядом. Попытка физического уничтожения Антибиотика в ноябре девяносто третьего закончилась неудачей, повлекла за собой смерть других людей. Иногда и совсем невиновных…

А случайная встреча Катерины и Андрея переросла в любовь.

Ман Джадда-ваджадда[11]…

Их объединила любовь и… ненависть к господину Говорову — Антибиотику — питерскому крестному отцу. Вот на этой-то чудовищной основе и образовался союз бандитки-миллионерши и шизанутого журналиста. Так определил это явление сам Обнорский.

Он предложил убрать Антибиотика по-умному, стравив его с другими хищниками. Если бы он знал тогда, сколько на самом деле будет и крови, и стрельбы! Спланированная Андреем сложная многоходовая операция-капкан казалось им с Катериной продуманной, логичной, беспроигрышной. Нет… не так… Конечно, они понимали, что все гораздо сложнее, что успех ничем не гарантирован и не может быть гарантирован. И, тем не менее, они решили рискнуть. Многоходовка бандитки-миллионерши и шизанутого журналиста предусматривала поставку в Петербург из Швеции партии водки «Абсолют». Сделка, даже проведенная законно, принесла бы огромную прибыль. Но в традициях отечественного бизнеса постсоветского времени честная деятельность не предусматривалась вовсе. Этому способствовала безумная налоговая политика государства с одной стороны и полная беспринципность, жадность, всеядность продажных госчиновников с другой. Да и сами бизнесмены — зачастую вчерашние комсомольские и партийные деятели — особо высокой моралью не отличались. Они мгновенно усвоили все законы барыжно-криминального мира и с необычайной лихостью начали кидать, обувать и разводить. В этой новорусской клоаке напрочь исчезло понятие порядочный человек. Его заменило слово лох. С веселым комсомольским огоньком шустрые ребята в малиновых пиджаках рванулись кидать и партнеров, и конкурентов. Ты комсомолец? — Да! — Давай не расставаться никогда! Ах, как шуршали еще недавно запретные баксы! Они же — грины. Они же — зелень. Они же — бакинские… А на деревянные пусть живут лохи… Ну что, совок, бабулек нет? А ты втюхай ваучер, аккурат заработаешь на «Рояль». Гы-гы-гы…

Андрею была известна алчность Антибиотика, поэтому он был уверен, что все получится как надо. Он нисколько не сомневался, что груз «Абсолюта» постараются пустить леваком, не уплачивая налогов и таможенных пошлин. И оказался прав — так все и вышло. Фирма, через которую ввезли в Россию контейнеры со шведской водкой, не устояла перед искушением. Вот тут-то Андрей и включил в дело Антибиотика. Ненавязчиво — тактично-случайно! — он подсунул информацию о левой водке Виктору Палычу. И здесь расчет оправдался — люди Палыча мигом просекли тему: водка левая? Левая. Значит, если ее элементарно украсть, в милицию никто обращаться не будет.