Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

- Кажется, ему лучше... Пьесу пишет...

- Поторапливайте... К будущему сезону...

Морозов вспомнил вчерашний спектакль и хозяйку дома в одной из самых обаятельных ее ролей. Ирина, стройная, легкая, элегантная двадцатилетняя девушка с большими карими глазами... Много раз смотрел и всегда забывал, что актрисе скоро исполнится тридцать пять: перед ним было одно из чудес перевоплощения. Молоденькая, в белом... Чебутыкин говорит ей нежно: "Птица моя белая..." Несомненно, Антон Павлович писал роль для нее Она и впрямь напоминает птицу... в клетке. Обвел глазами гостиную, будто видел впервые полированную мебель, плафон с тонкой лепкой, бархатные портьеры с золотистой бахромой.

"Холодно и одиноко ей, как птице в золоченой клетке. И в глазах задумчивость, ожидание чего-то нового, значительного. Не только оваций зрительного зала... Чего-то большего..."

После мимолетного раздумья, озадачившего хозяйку, сказал:

- И для вас в его новой пьесе, надеюсь, найдется роль?.. Он не может не написать...

- Не знаю... Не думаю... Бедные студенты нейдут из головы... И еще у меня... - Мария Федоровна порывисто приподнялась, будто решаясь на что-то отчаянное, и кинула жаркий взгляд в маленькие глаза собеседника. - Еще одна просьба... Вы уж извините, Савва Тимофеевич, миленький!.. Но Горький далеко, и мне, кроме вас, обратиться не к кому.

- Алексей Максимович, насколько мне известно, деньги не чеканит, улыбнулся Морозов уголками губ и, подаваясь грудью к столику, спросил в упор: - Для "Искры" надо?.. Понимаю... Видать, умнейшие там люди. России нужны такие. Партию сколачивают крепкую. И знают, кого в финансовые агенты завербовать. Разве вам откажешь? Но уговор: уж вы мне свежий номерок приберегите.

- Неужели читаете?

- Голубушка! - Морозов прижал руки к груди. - Я - капиталист и должен знать, куда пойдут мои деньги. И мне небезразлично, что там пишут о нас, какое завтра будет солнышко над миром. И какой нам срок жизни. А больше того, хочу узнать, когда будут отпевать этого тумака - Нику-Милушу.

Распахнув пиджак, достал часики:

- О-о, засиделся я у вас! - Прощаясь, сказал: - Чек доставлю завтра. Попы говорят: добрые дела зачтутся на том свете, а мне бы - на этом, после вашей революции. Если доживу...

- Савва Тимофеевич!..

- Молчу, молчу... - Поцеловал руку. - С вашего разрешения, завтра в это же время.

Дядю Мишу выпустили под поручительство Желябужского. Студент сразу же стал перевозить в Бутырки полушубки и валенки, полученные от Морозова; одел в них девяносто пять заключенных за "беспорядки скопом", которых по царскому повелению высылали в Сибирь; всем говорили:

- Это от политического Красного Креста.

3

По воскресеньям Анна Егоровна стряпала пироги. Муж любил "весенние" с зеленым луком и яйцами, дети предпочитали "зимние" - с ливером. Вот и сегодня им были обещаны ливерные. Кто же думал, что все переменится? Оказалось, что и у начальства бывает семь пятниц на неделе.

Анна Егоровна встала рано, сказала мужу, чтобы вскипятил самовар, и торопливо накрыла стол: нарезала хлеба, поставила масло, положила кренделей в сухарницу.

Дочь, гимназистка с пышными косами, увидев, что мать уже наряжается перед зеркалом, капризно скривила губы:

- Ну уж, мама... Опять ты...

- А пирогов тю-тю! - присвистнул сын, пробегая по коридору к умывальнику. - Знал бы - еще поспал.

- В следующее воскресенье обязательно с ливером.

- Ты обещала сегодня.

- Меня ждут... Девочка моя милая! - Анна Егоровна поцеловала дочку в щеку. - В Красном Кресте...

- Опять в Бутырки? Передача революционерам? - спросил сын. - А кому сегодня, мамуля? Кому?

- Много будешь знать... - Серебрякова поворошила сыну кудлатые волосы, - ...говорят, скоро состаришься.

- Ну, до этого далеко! - снова присвистнул сын. - Может, еще и мне... Вот так же передачи...

У Анны Егоровны дрогнули плечи, по спине прокатился холодок.

Поспешив на выручку, отец осадил сына:

- Не суйся в дела взрослых. Тебе еще рано.

Павел Алексеевич, подавая детям пример, никогда не спрашивал, куда и по какому делу идет жена, - сам когда-то, будучи сотрудником газеты "Русский курьер", оказывал охранке немалые услуги до тех пор, пока не заломил такое высокое жалованье, что ему указали на порог.

Сын не унимался:

- А к нам опять кто-нибудь приедет с заграничным чемоданом? Да, мама? Мне бы такой.

- Держи язык за зубами! - приказала мать и, уходя, стукнула дверью.

На лестничной площадке приостановилась, тяжело выдохнула:

- Какой-то кошмар!.. Они уже бредят транспортировкой нелегальщины, явками да листовками. Боже мой!.. Боже мой!.. - Готова была схватиться за голову. - Если скоро не искореним... А они узнают обо мне... Что же делать?.. Ума не приложу...*

_______________

* Много лет спустя дочь Серебряковой, узнав о провокаторстве матери, оказалась в лечебнице для душевнобольных.

От тяжелого раздумья Серебрякова очнулась, когда услышала колокольный звон. Над Москвой расстилался такой густой в могучий медный гул, какой бывает только в самые большие праздники: звонили на колокольнях всех церквей и церквушек. Анна Егоровна перекрестилась и, сунув руки в массивную муфту, вышла на улицу.

Дворники, кухарки, приказчики и прочий городской люд спешили к Кремлю. Не опоздать бы ей. И Серебрякова прибавила шагу. Будто не зная ничего, спросила у какой-то женщины в клетчатой шали:

- Куда это православные торопятся? Ровно к пасхальной заутрене.

- Поглядеть на мастеровых. К царю на поклонение идут. К ослободителю крестьян.

- Надумали тоже - памятнику кланяться! - пробурчал мужчина в пальто с поднятым каракулевым воротником. - Бесчувственная бронза!

Анна Егоровна знала: шествие приурочивали к сорок первой годовщине и 19-е февраля объявили праздником, но не успели поднять мастеровщину. Сочли - лучше в воскресенье, сразу после обедни. И вот гудят над Москвой колокола - сейчас начнется шествие. Успеть бы дойти до Кремля.

Но Анна Егоровна не смогла протиснуться на Красную площадь: мимо Исторического музея медленно и как-то понуро двигался сплошной людской поток. Шли металлисты в потертых полушубках и пальтецах, машинисты и кочегары в куртках, пропахших машинным маслом и паровозным дымом, шли ткачихи в плюшевых жакетках и стеганых кацавейках.

Перед воротами Никольской башни мужчины неохотно снимали шапки, видно, кто-то надоумливал нерадивых да опасавшихся простуды.

В толпе любопытные приподымались на цыпочки, чтобы через плечи и головы взглянуть на площадь, один другому пересказывали, что к Спасской башне движется такой же людской поток. Анна Егоровна повернулась и, высвободив одну руку из муфты и локтями расталкивая встречных, быстро пошла мимо решетки Александровского сада. Не опоздать бы к началу. Интересно, кто там будет говорить речь? Будут ли петь? Эх, надо бы вперед пустить духовенство - спели бы что-нибудь торжественное.

Через Троицкие ворота она в толпе таких же взбудораженных новостью горожан вошла в Кремль. Возле арсенала в нескольких местах были выстроены солдаты. Кажется, это называется поротно. Приклады винтовок примкнуты к ногам. Одеты в парадную форму. Правду говорили о приказе великого князя: выведут солдат на поклонение! А может, на всякий случай: береженого, говорят, бог бережет.

В Кремле преобладала нарядная публика - мужчины в бобровых и каракулевых шапках, дамы в меховых манто и ротондах, в Соболевых шапочках, с вуалетками на лицах, разрумяненных морозцем. Они только что вышли из Успенского собора, где преосвященный в присутствии великого князя отслужил панихиду по убиенному императору.

Колокольный звон умолк, как по команде, а в ушах все еще гудело. Сейчас наступят самые торжественные минуты. Скорей, скорей туда.

И Анна Егоровна, раздвигая толпу приподнятым плечом, протиснулась к Царь-колоколу. Она не однажды любовалась памятником из разных углов просторной Ивановской площади, рассматривала вблизи, даже отдыхала среди колонн пышной галереи, обхватившей его с трех сторон, и восхищалась мозаичными картинами из эпохи царствования Романовых, но теперь все видела как бы впервые. Галерея поднялась высоко над обрывом, и Александр Второй, словно из дворца, вышел к народу, окинул взором площадь. Он в генеральской форме, с его плеч ниспадает императорская порфира. В левой руке у него царственный скипетр, правая простерта и приподнята над площадью, будто для благословения. И под эту руку двумя потоками, огибая Чудов монастырь, движутся верноподданные. С обнаженными головами встают перед ним на колени. До чего же хороший выдался денек!

Жаль, немного запоздала. Венок уже возложен к стопам государя. Серебряный? Кованые розы? Ну, конечно. Сергей Васильевич развернулся, все предусмотрел. И вкус у него прекрасный: белому царю - белые розы! Торжественно и мило!

Но кто там произносит речь? Совсем неприметный. Невзрачный. В пальтеце. Наверно, этот, как его?.. Ну, понятно, Слепов. Встал, болван, спиной к государю. И никто его не надоумит, не повернет вполоборота. К народу, видите ли, обращается! А надо - от народа к монарху. С великой благодарностью!