Юрий Волгин - После нас

• Название: После нас
• Автор: Юрий Волгин
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4226-0179-0

Великая цивилизации сгорела в пламени ядерного огня. Уцелевшие в геенне Армагеддона предпочитают отсиживаться на руинах городов, пересказывая друг другу истории о безвозвратно ушедших временах. Охотиться на коровьих улиток, праздновать Мутов день, да искать хабар в развалинах – вот и вся их бесхитростная утеха. Однако теперь и эти жалкие поселения бедолаг сминает чудовищная поступь адского Легиона.

Да, мало осталось отважных. Мало любителей ездить и жить во всеядных бронемашинах, взламывать древние схроны и глодать у костра окорок собаки-мутанта. Но они есть. Имя им – странники пыльных дорог. Их боятся, ненавидят, уважают. Только они еще способны расшевелить инертную массу, вдохнуть мятежный дух в дремотные умы, поднять людей на борьбу с Легионом. Одному из них, владельцу автокорабля Густаву, однажды придётся выбирать между людьми и богомерзкими тварями. И выбор его будет нелёгок. Выбор его будет чудовищен.

---

Было темно, накрапывал дождь, но Густав делал около шестидесяти километров в час. Он наслаждался тишиной и покоем. На такой дороге не было тряски, корабль шел легко и ровно. Позади протяжно засвистел бурлящий чайник и щелкнул терморегулятором, отключаясь. Густав лишь на мгновение отвлекся, на какой-то жалкий промежуток времени: секунда, чтобы повернуть голову, секунда, чтобы посмотреть на чайник, секунда, чтобы вернуть голову в обратное положение, и за это время успел врезаться в палатку. В ней находилось трое. Два парня и девушка. Чертовы извращенцы трахались посредине скоростного шоссе, под дождем. Их машина стояла на обочине, а они… прямо на потрескавшейся от времени двойной сплошной…

Когда Густав вылез, то позади, между двумя черными полосами его тормозного пути, лежал бесформенный куль. Он подошел и увидел еще один след – багряный. На мокром асфальте он выглядел таким же черным, как и следы от шин, но Густав знал, что он красный. Иначе быть не могло. Потому что кровь всегда красная, как бы ни менялся этот мир.

Ножом он разрезал полотно палатки и увидел этих молодых людей. На мертвом лице девушки застыл страх, голову второго парня просто раздавило, а третий улыбался. На той стороне лица, которой он проехался по асфальту, у него не осталось ничего, кроме белой кости и ряда желтых зубов. Но он улыбался. Наверное, ему было в тот момент хорошо.

Но не Густаву.

Это была долгая ночь, которую он запомнил на всю жизнь. На палатке была надпись Bremo, на левой руке девушки – механические часы с цельным тоненьким браслетом. Одного из парней звали Клод, как было понятно из татуировки на его груди. А в машине этой шведской семьи бензина оставалось совсем немного, на самом дне.

Густав оттащил трупы с дороги, прямо в палатке, как куль с мусором. Взял только самое необходимое: чистую воду и еду. И еще часы. Теперь они болтались у него перед носом, над водительским сиденьем и всегда напоминали о том, чего не стоит делать – отвлекаться.

Он больше не мог позволить себе такую роскошь – слишком большие жертвы выпадают за трехсекундный порыв. Могло случиться что угодно, поэтому ночью Густав был предельно сосредоточен.

А по такой дороге, по которой они сейчас ехали с Марковым, так вообще стоило бы не ехать, а ползти, выставив впереди поводыря с палочкой. Колеса корабля все время попадали в какие-то рытвины и ямы, подвеска глухо ухала, а Марков по-стариковски стонал во сне.

Это порядком раздражало Густава, поэтому на очередной кочке он крикнул:

– Проснись и пой! Составь мне компанию, старик. А то как-то скучно. И твои стоны, знаешь ли, не отдают эротизмом. Мне все время кажется, что ты вот-вот отдашь богам душу.

– Ага. – Марков потер сонные глаза и зевнул, показав на удивление зубастый рот. – Ты, как я погляжу, остряк. Легион любит таких. Когда тебя сожрут, они, наверное, неделю будут хохотать, до животных колик. Если у них, конечно, есть живот.

– Есть, есть. У них и яйца есть, и уязвимые места. И мне кажется, что если я схвачу одного из них за эти самые яйца, то он согласится побеседовать со мной час-другой. И расскажет, откуда они взялись, чего хотят и как долго будут крутить здесь своими черными задницами. Как ты думаешь, прокатит такой план?

– Я думаю, что ты дурак, – сказал Марков. – Ты или прикидываешься, или не понимаешь всей серьезности происходящего. Сначала ты в них не верил, теперь ты думаешь, что это… гм… ряженые монахи в черных рясах, у которых есть какие-то слабые места. Но ты, малой, упускаешь один момент.

– Какой же?

– Они – не люди.

– У каждого есть свои слабые места. Камень точит вода, целлофан горит в огне, люди умирают от пули, солнце садится к вечеру, рыба клюет на червяка. Понимаешь? Все, что есть в этом мире, имеет к себе подход. Важно лишь найти его и знать, с какой стороны зайти.

– И ты знаешь с какой?

– Нет, – сказал Густав, потягиваясь. – Слушай, сделай мне кофе, пожалуйста. Там чайник, а справа от него в шкафчике кружка с ложкой. За ней банка с кофе и сахар. Две ложки кофе, пол-ложки сахара и кружку до краев. А я тебе еще раз за это спасибо скажу.

Марков встал с кушетки и, придерживаясь за стенки, прошел по узкому коридору на маленькую кухню.

– Но тут всего одна кружка…

– И? Я тебе сказал две ложки кофе, а не в две кружки кофе.

– А как же я? Мне бы тоже хотелось…

– Твою мать! Что ты будешь делать. – Густав ударил по рулю. – Тебе не кажется, что ты переходишь все границы?! Ты думаешь, что я всю жизнь возил с собой две кружки только потому, что знал – придет время и я встречу чокнутого старика Маркова?!

– Но ведь…

– Давай без «ведь»! Если ты хочешь гребаный кофе, то сделай мне его. Я выпью. Потом отдам кружку тебе, если все окажется так, как я сказал. Две ложки этого, пол-ложки того и до краев! Понял?!

– Да.

Марков, морщась, кивнул. Но ему ничего не оставалось, как подчиниться. Через пятнадцать минут кофе был готов, и Густав остановил корабль, съехав на обочину того, что можно было считать дорогой, около какого-то небольшого строения.

Светила луна, возле каждой лампочки габаритных огней, цепью тянувшихся по борту корабля, кружила мелкая мошкара. Немного подумав, Густав отключил питание, и огни погасли. Они остались втроем: он, Марков и луна. Небо было подернуто чередой облаков, и они периодически разрывали своими тенями бледный пятак луны. Строение, возле которого они остановились, больше походило на комнату, вырванную неведомой силой из много-этажного дома и перенесенную сюда. Правда, у этой «комнаты» остались лишь потолок, пол и три стены, четвертой не было, зиял проем.

Густав осторожно вошел внутрь, достал из рюкзака солнечный фонарь и с мягким щелчком повернул выключатель. Свет в таком устройстве разгорался медленно, но довольно-таки ярко. Поэтому из темноты постепенно появлялись разные предметы, как будто кто-то сдувал с них черный вязкий песок ночи. Сначала пол, захламленный всякой мелочевкой вроде конфетных оберток, разбитых бутылок и грязного целлофана. Затем деревянная скамья. Она тянулась вдоль стен и вся была изрезана и исцарапана. Стены, к которым крепилась скамья, были исписаны граффити и просто словами да буквами, некоторые из которых складывались в знакомые Густаву ругательства.

– Что это такое? – прошептал он.

Он поднял фонарь повыше, но на потолке ничего не было, кроме темных пятен сажи и засохших плевков.

– Что это такое, Марков?

– Это остановка.

Старик подошел к Густаву, держа в руках большую теплую кружку с кофе. Он уже успел отхлебнуть пару глотков.

– Что за остановка? Перевалочный пункт?

– Нет, обычная русская остановка. Здесь они ожидали транспорт, который отвозил их… куда-нибудь. В город или на работу. Или, наоборот, на отдых.

– Погоди. Я видел такие штуки в городах, в Европе. Остановки. Но там они сделаны из прозрачного пластика, тонкий витраж из металла, рисунки интересные. А это… это больше похоже на какую-то тюрьму, на камеру.

Густав перевернул тюльпанообразный фонарь ручкой вверх и положил его на скамью, сам сел рядом. Теперь почти всю остановку изнутри освещал вполне себе уютный, домашний свет.

– Я прожил больше тебя, сынок. Поэтому могу сказать точно, что это русская остановка. У них практически все такое. Я не могу похвастаться, что часто бывал в Европе, так как большую часть своей жизни прожил в общине. А община, как ты знаешь, имеет закрепленный маршрут и не выходит за его рамки. Но до того как вступить в нее, я был таким же вольным странником, как и ты. – Марков машинально отхлебнул кофе, не обращая внимания на расширившиеся от злости и удивления глаза Густава, и продолжил: – Так вот. Я был в нескольких европейских городах, а целью моей был Париж. Говорят, что там есть Эйфелевая башня…

– Эйфелева башня. И ее уже нет. Растащили на строительные материалы, после того как по городу прошелся жуткий ураган.

– Да? Вот черт! Но это веселая история, на самом деле. Так как в пути меня подстрелили, и я чуть не умер в каком-то бельгийском городке. Там я провалялся месяц, меня выхаживала одна милая девушка.

– Дикарка?

– Да, она жила в этом городе со своей семьей. Кстати, я бы не стал называть их дикарями, так как это обычные люди старого режима или те, у кого нет средств на корабль.

– Они дикари, Марков. Все люди, живущие в этих постройках, в этих городах, как ты их называешь, – дикари. Тебе повезло, что она не съела тебя. И отдай мне, наконец, мою кружку.

Марков поспешно отхлебнул и передал кофе Густаву. Тот недовольно сморщился, но ничего не сказал. Откинулся на когда-то синюю, а теперь пыльную, но все же разноцветную и пеструю стенку, сделал большой глоток с другого края кружки и блаженно выдохнул.

– Ну, так вот. Эта девушка, ее звали Арина, она выходила меня. В какой-то момент я понял, что влюбился. Но я был таким же дураком, как и ты, только не обижайся. Я был дураком, странником, вольной птицей. Меня манили все эти просторы, я должен был двигаться вперед, не мог сидеть на одном месте. Знаешь ли, сейчас я уже жалею об этом, но тогда я был по-дурацки решителен. И ночью я уехал. Не скажу, что это вылилось в романтичную ситуацию, что, мол, она проснулась утром, а меня нет, только мой трепетный запах и записка с признанием в любви. О нет, я бежал трусливо, в гари и грохоте. Мотор моего корабля после той перестрелки здорово троил, и я, наверное, разбудил весь город своим отбытием, как только включил зажигание.