Анатолий Злобин - Дом среди сосен

• Название: Дом среди сосен
• Автор: Анатолий Злобин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В книгу известного советского писателя Анатолия Злобина вошел роман «Самый далекий берег» (1965), посвященный событиям Великой Отечественной войны, повести и рассказы: «Дом среди сосен», «Снегопад», «Билет до Вострякова» и др., а также «Современные сказки» — цикл сатирических новелл.

---

Они отдали честь, вышли из блиндажа.

— Интересно, — говорил Войновский. — Первый батальон — это тот самый или нет?

— Теперь уж не узнаешь...

По лесу прокатился звук далекого разрыва.

— Слышишь? — спросил Войновский. — Опять дальнобойная бьет.

— Это противотанковая, — возразил Комягин. — Я слышал, как полковнику докладывали по телефону.

Из блиндажа вышел Чашечкин, внимательно оглядываясь вокруг. Сел на пень, принялся чесать затылок. У соседнего блиндажа показался сутулый солдат с веником в руках. Чашечкин встрепенулся:

— Эй, Никита, у тебя, случаем, утюга нет?

— Чаво тебе? — откликнулся Никита.

Чашечкин безнадежно махнул рукой, встал, побрел от блиндажа, разглядывая землю.

— Да, — задумчиво проговорил Войновский. — Вряд ли на фронте достанешь утюг...

ГЛАВА III

Ефрейтор Шестаков копал яму за околицей, на краю пустыря, где обычно проводились строевые занятия и общебатальонные построения. Земля оказалась пустырная, неудобная: после тонкого дернового слоя пошла тяжелая липкая глина. Шестаков снял гимнастерку, положил ее на доски и продолжал копать. Куча досок и жердей была навалена около ямы.

Стайкин в гимнастерке без ремня, с мятыми погонами вышел на крыльцо. Посмотрел на небо, потянулся длинным гибким телом — и тут он заметил Шестакова. Глаза Стайкина тотчас сделались наглыми, он исчез в избе и через минуту снова появился на крыльце, тонко перетянутый ремнем, в фуражке и даже с автоматом на груди.

Стайкин спрыгнул с крыльца, с решительным видом зашагал к яме. Шестаков продолжал копать и, похоже, не замечал Стайкина. Стайкин подошел к яме и сделал грозное лицо, выворотив для этого толстую нижнюю губу.

— Ефрейтор Шестаков, почему не приветствуете старшего командира?

— Я при исполнении работы. Мне отвлекаться не положено.

— Солдат всегда обязан приветствовать старших.

— Это тебя-то? — Шестаков усмехнулся. — Замешался огурец в яблочки.

— Опять вы вступаете в пререкания. Хотите еще наряд заработать?

— А ты не мешай, мешало.

Стайкин положил автомат на доски и подмигнул Шестакову:

— Ладно, земляк. Вылезай из своей братской могилы. Перекурим это дело.

— А есть чем? — Шестаков перестал копать и посмотрел на Стайкина.

Стайкин вытащил кисет, помахал им в воздухе. Шестаков поставил лопату к стене, вылез из ямы.

— Газетка моя, табачок твой, — сказал он, подходя и поглаживая рыжие, выгоревшие усы.

— Внимание! Уважаемые зрители. Сейчас мы продемонстрируем гвоздь нашей программы. Заслуженный ефрейтор, народный артист без публики Федор Шестаков покажет вам, как он заработал наряд вне очереди, — держа кисет в вытянутой руке и извиваясь всем телом, Стайкин отступал перед Шестаковым вдоль кучи досок. Шестаков повернулся и прыгнул в яму. Стайкин отвесил поклон над ямой, скрутил толстенную цигарку и задымил. Шестаков молча копал, выбрасывая землю из ямы. Стайкин блаженно растянулся на досках.

Шестаков продолжал копать, размеренно наклоняясь и выбрасывая землю.

— Ну, Шестаков, шуток не понимаешь. — Стайкин подошел к яме и присел на корточки с кисетом в руке. — Бери, бери. Какой табачок! Доставлен на специальном бомбардировщике с острова Сицилия.

Шестаков взял кисет и полез из ямы. Они присели рядышком на досках.

— Табак, правда, хороший, — сказал Шестаков. — Сводки боевой не слышал сегодня?

— На Центральном фронте бои местного значения. На Южном — освободили Макеевку. Наша рота загорает в обороне. Больше ничего не передавали.

Из-за леса донесся протяжный взрыв. Стайкин прислушался, а потом посмотрел на Шестакова.

— Уже третью кидает, — сказал Шестаков. — Видно, рыба хорошо нынче идет. Когда люди убивают друг друга, зверям хорошо. Сколько рыбы в озере развелось, сколько дичи в лесу бегает.

— Философ. За что же он тебе наряд дал?

— Сказано — за пререкание.

— Как же ты с ним пререкался?

— Никак не пререкался. Я — человек смирный, необидчивый.

— За что же тогда наряд?

— Захотел и дал. На то он и старшина.

— Волнующе и непонятно, — сказал Стайкин. — Ты по порядку расскажи. Вызывает, скажем, тебя старшина.

— Так и было. Это ты правильно сказал. Зовет меня старшина. Я как раз гимнастерку штопал. Ладно, думаю, потом доштопаю. А в мыслях того нет, что на страх иду. Пришел... Смотрю...

— Ну, ну? Конкретнее. — На лице Стайкина было написано полное удовольствие.

— Вот я и говорю. Пришел. Докладываю, как по чину положено: так, мол, и так — прибыл по вашему приказу.

— Ты к делу, к делу. Он-то что?

— Он-та? «Иди, — говорит, — Шестаков, наколи дров на кухню». Чтобы я, значит, дров к обеду наготовил. На кухню, значит...

— Ну, ну, дальше...

— А ты не нукай. Я и без тебя знаю, как рассказ вести. Вот я и думаю: отчего не наготовить, работа простая. Тогда я и говорю: «А где топор, товарищ старшина? Как же без топора по дрова?» Тут он и давай орать. Я, конечно, стою терпеливо.

— Что же он кричал?

— Чего кричал? Известное дело: «Приказываю наколоть дров на кухню. Выполняйте приказание».

— А ты?

— Что я? Мне не жалко. Я и говорю: «А где топор?» Он еще пуще давай кричать: «Приказываю наколоть». А я ничего. Спрашиваю: «А где топор?» А он уже руками машет, ногами топает: «Приказываю повторить приказание». А где топор — не говорит. Так и разошлись в мыслях.

— А где топор? — Стайкин держался за живот и беззвучно хохотал.

— А мне все равно — что дрова колоть, что землю копать. Работа — она всегда работа, незалежливого любит. Не ерзай — гимнастерку помнешь.

— А где лопата? — Стайкин прямо умирал от смеха. — Не спрашивал?

— Зачем? Про лопату я сам знаю. У нас в сенях три лопаты стоят.

— Дурак ты, Шестаков, — сказал Стайкин, поднимаясь и тяжко вздыхая.

— Зачем же с дураком разговариваешь? Ума от этого не прибавится.

— Хочу выяснить твою природу — кто ты есть? Дурак или прикидываешься.

— Тогда на ту сторону пересядь и выясняй. Я сюда кидать стану. — Шестаков прыгнул в яму, поплевал на ладони и стал копать.

Он работал спокойно и красиво. Сначала снимал землю на штык во всю длину ямы так, что на дне ее как бы образовывалась передвигающаяся ступенька. Доведя ее до края, Шестаков аккуратно подрезал стенки, выбрасывал комья земли и начинал резать новый ряд.

Из ближнего леса выехала телега, ведомая низкорослой лошадью-монголкой. На телеге сидели два солдата с автоматами.

Шестаков выпрямился. Яма уже приходилась ему по грудь.

Телега подъехала ближе.

— Эх, рыбка, — Шестаков вздохнул. — Хороша, да на чужом блюде. — Он оставил лопату и закричал: — Севастьяныч, шагай сюда, там без тебя управятся.

Севастьянов спрыгнул с телеги, подошел к яме.

— Привет рыбакам. — Стайкин сделал низкий поклон.

— А у нас беда случилась, — сказал Севастьянов.

— Собака? — Шестаков испуганно прижал лопату к груди. — Набросилась?

Севастьянов рассказал, как Фриц взорвался на берегу. Шестаков слушал, причитая и охая.

— Ладно скулить, — перебил Стайкин. — Тут лучшие люди гибнут, а ты собаку жалеешь. Расскажи лучше человеку, как наряд заработал.

— Я слышал об этом случае, — сказал Севастьянов. — Старшина в данном случае был необъективен. На вашем месте, Федор Иванович, я непременно подал бы жалобу капитану.

Шестаков посмотрел снизу на Севастьянова.

— В армии должен быть порядок. А если все жаловаться начнут, какой же это порядок?

— Севастьянов, — перебил Стайкин, — ты можешь ответить на один вопрос?

— Пожалуйста, слушаю вас. — Севастьянов со всеми разговаривал на «вы».

— Скажи, Севастьянов, ты умный?

— Это трудный вопрос, — ответил Севастьянов. — Я десять лет преподавал историю, и у меня выработался некоторый навык к абстрактному мышлению, к спокойному восприятию современности. Однако в условиях войны эти способности не доставляют мне никакого наслаждения. Скорее наоборот. Вот увлечение литературой помогает мне, хотя здесь на тысячи километров вокруг нет ни одной книги. Я ношу любимые книги в себе и читаю их по памяти.

— Умен, — сказал Стайкин с неожиданной злобой. — А вот Шестаков дурак.

— Я не дурак, — ответил Шестаков из ямы. — Я никого не обижаю.

— Оттого и есть дурак. Залез в братскую могилу и сиди там, помалкивай. Сортир имени Шестакова. — Стайкин неестественно громко захохотал. — Я с умным человеком разговор веду, ты нам не мешай.

Шестаков выпрямился в яме и покачал головой:

— И за что только тебе старшего сержанта дали?

— Эдуард, — сказал Севастьянов, — зачем вы обижаете человека, который вдвое старше вас?