Газета Завтра Газета - Газета Завтра 909 (16 2011)

• Название: Газета Завтра 909 (16 2011)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

Тем, кто по старой памяти, предпочитают не замечать булгаковской злой иронии и воспринимают связь Мастера и Маргариты как историю "настоящей, верной, вечной любви" следует более внимательно отнестись к печатному слову. Не гнаться за мастерски созданными литературными образами — чёрное пальто, жёлтая мимоза, одинокий взгляд, — а обратить внимание на суть отношений героев. Те же, кто особенно ценит первую встречу Мастера и Маргариты, описанную в романе, вынуждены будут удовлетвориться кратковременной прогулкой героев на фоне Кремля. Именно в этих декорациях "заколдованная принцесса" преклонных лет и молодой актёр, два года спустя отметившийся в клипе Натальи Марковой в роли "сокола удалого", наспех изображают большое чувство.

Вынесем приговор. Там, где необходимо забираться в материи чуть более высокие, чем жанрово-бытовые сценки, действие неумолимо скатывается в трэш. В сентенции, уводящие в чуть ли не в лихую рязановщину недавних лет. Действие фильма напоминает гонки с препятствиями, где колебания синусоид слишком резкие. И в результате вторая половина картины откровенно проигрывает первой. Тем более, что в фильме удручающе мало Кота. Даже не верится, что не только Кот, но и такой прекрасный актёр как Виктор Павлов, его изображающий, мог до такой степени потеряться в сумбуре происходящего. Булгаковского Бегемота можно попросту не заметить.

С другой стороны, сама атмосфера начала 90-х, с её "вывихнутым суставом" помогала в определённых эпизодах достигнуть истинно булгаковской нервности. Той дрожи, которая совершенно не даёт о себе знать в фильме Владимира Бортко. И без которой легендарный роман "Мастер и Маргарита" остался бы лишь набором, коллекцией курьёзных эпизодов с терпким привкусом чертовщинки.

-- Слёзы Медеи

27 апреля в 20.00 Проект Фабрика представляет московскую премьеру спектакля Театро Ди Капуа "Медея. Эпизоды". Премьера "панк-оперы", как именуют спектакль создатели, состоялась год назад в Санкт-Петербурге и вызвала огромный интерес как среди завзятых театралов, так и в кругах ценителей нонконформистского искусства. Неудивительно: несносный и культовый предводитель панк-формации "П.Т.В.П.", поэт Лёха Никонов, написал поэму "Медея", монологи из которой и составляют литературный дискурс спектакля.

Панк-опера была выдвинута на соискание независимой музыкальной премии "Степной волк" в номинации "Нечто".

Колхида и Древняя Греция, Грузия и Россия. История повторяется. Медея — апофеоз матриархата. Женщина, покинувшая родину и разрушившая свою жизнь ради любви.

Культуролог Евгений Маликов ("Литературная газета") в программной работе "Я люблю тебя, Империя!" констатировал:

"Следует признать, что сиюминутные аллюзии поэта на любовный геополитический треугольник Россия—Осетия—Грузия лишь усилили женский пафос его поэмы, блестяще разыгранной единственной актрисой — Илоной Маркаровой. Вопреки Никонову, его стихотворный текст не стал политическим памфлетом — он остался тем, чем была традиционная история колхидской царевны: бессильным воплем оставленной любовницы. Ибо величие мифа в том, что он всегда жив и творится в каждое мгновение. И побеждает всегда.

В основу произведения Никонова положена небесспорная, но возможная аналогия: Медея = Колхида = Грузия, с одной стороны, и Ясон = Эллада = Россия — с другой. Прямое указание в тексте на Осетию взывает к современности. Изложение событий с точки зрения грузинской стороны ставит русскую публику в положение оправдывающихся.

Однако нужно ли нам оправдание?

Начнём с Медеи. Дочь царя Колхиды предаёт отца, предаёт страну, убивает брата, помогает Ясону захватить золотое руно. Девушка связывает себя навечно с Элладой. Назад дороги нет. Она рожает Ясону сыновей и мстительно убивает их, когда неверный муж предпочитает иную партию. С невестой Ясона и её отцом Медея тоже поступает негуманно: Главка сгорает заживо, надев подаренный волшебницей пеплос. Спасая дочь, погибает и отец. Оставлен Коринф, дальше будут безобразия в Афинах, наконец — возвращение в Колхиду и снова кровь, пролитая детоубийцей.

Это любовь, соотечественники. Горькое влечение Медеи. Она снова хочет быть с Ясоном. Посмертная жизнь с Ахиллом может быть принесена в жертву первому чувству. Миф творится прямо сейчас. И мы по-прежнему не знаем, ни что такое золотое руно, ни что с ним делать.

Медея укоряет нас за наше благородство в Осетии, за то, что мы поступили там по-мужски, но за истерикой упускает, что только инстинктивное мужество русских — залог нашей будущей счастливой жизни с Грузией.

Пока же… пусть поплачет. Нам не до женских слёз.

В любой трагедии есть жизнеутверждение. Так и здесь: за плачем Медеи — любовь. У нас есть будущее с Грузией. Без Медеи нам не разобраться с золотым руном, а если это не случится, то "Арго" плавал зря.

Слёзы Медеи — это плач по Империи, это последнее "не уходи" неверному любовнику, это крик о его безнравственности. Но это не приговор. История, к счастью, творится вне женских сантиментов. И — пусть даже, к сожалению, — на территории, свободной от морали.

Античные страсти разыгрываются по законам античного театра. Спектакль, показанный Театро ди Капуа в Центре имени Сергея Курёхина, возвращает театру его священную составляющую…"

Соб. Инф.

Проезд: м. "Бауманская", Переведеновский пер., 18

тел: [phone] http://www.proektfabrika.ru/

Билеты в предварительной продаже — магазин "Дом Культуры" (м. "Парк Победы", Кутузовский проезд, 4. Справа от музея-панорамы "Бородинская Битва").

Борис Лизнёв -- Первый план

В 80-е годы на Ленфильме часто проводились встречи ведущих кинематографистов, главным образом режиссёров, со "вторым" студийным звеном, молодыми деятелями кино. Сейчас это чаще всего называют мастер-классом.

Во время подобной встречи один известный режиссёр назвал второй план уникальной чертой в искусстве. Над созданием второго плана он работал особенно тщательно.

Второй план — это атмосфера, среда, в которую погружается кинообраз. Тщательно проработанный второй план создаёт объём в кино, превращает фильм в кусок жизни. Фокус художника может переходить с первого плана на второй, затем возвращаться обратно. В этой полифонии и кроется магия кинематографа.

Тогда всё это показалось гениальным и захватывающим. Все решили, что им, наконец, дали ответ на вопрос, что есть кино. Решили, что второй план — и есть самое главное.

Как в фильме Марлена Мартыновича Хуциева "Июльский дождь". Перед глазами — открытая Москва, кадры с рестораном и обедающими там иностранцами, кадры с лошадью, которая едет под цирковой марш. Эта работа со вторым планом создала атмосферу, которую не смог повторить никто ни до, ни после.

В позднее советское время стал популярен второй смысловой план. Он характеризовался антисоветским настроем. Нам показывали какой-нибудь провинциальный городок, где царит анемия, неживые люди среди суровых урбанистических пейзажей. Всё, чтобы создать атмосферу мрачного царства. Ни о чём не говорилось впрямую, — лишь полунамёки и полутона.

В общем-то, работать над вторым планом — это правильно. Но в прошлом году на фестивале документального кино, где я был членом жюри, я увидел один неплохой фильм со сценами-зарисовками провинциального российского быта. Он называется "Тёлки, метёлки и медные трубы". Сцены следуют одна за другой, всё любопытно, привлекает внимание. Отдельные элементы, люди проработаны прекрасно, но чего-то постоянно не хватает. Потом я понял, что все эти сцены можно переставить в случайном порядке, добавить, убрать и ничего не измениться. На экране остался один второй план, в фильме нет первого плана, того, ради чего этот фильм сделан.

Смотрю другой фильм, а ощущения почти те же. Второй план стал первым, изначально отсутствует некая идея идей, жизненный идеал. Который, между прочим, был в советском кино.

Возьмём фильмы про разведчиков. Абсолютно ясно, почему и зачем действовал Штирлиц. В современных фильмах об агентах вообще ничего этого не показано. По какой причине они всё это делают? В финале всё равно становится ясно, что кругом коррупция, все их действия ни к чему значительному не приводят, они не заявляют о своей любви к родине, её вроде как и нет. Только какие-то чисто профессиональные амбиции, бесконечные доказательства самому себе.