Алексей Корепанов - Без маски

• Название: Без маски
• Автор: Алексей Корепанов
• Жанр: Научная Фантастика

---

И вот еще почему мне нравилось общаться с Костей: он напоминал мне мою дочь. После размена квартир Ира ко мне не заходила, и не звонила на работу, и я тоже не искал встреч с ней, потому что считал: если не звонит и не заходит - значит, ей неплохо и без меня.

- Ты что, Леха, заснул? - сказала Лариса. - Фантастические сны наблюдаешь? Нам выползать.

Мы выползли неподалеку от центра, прошли к стоянке такси, занятой исключительно частными предпринимателями, и пожилой автоизвозчик согласился за пятерку доставить Ларису до самых дверей, хотя езды там было от силы на полтинник. Лариса забрала у меня книжку и укатила, посулив забежать на днях, а я направился домой по тихим улицам, мечтая о теплом душе и постели. Рукописи я решил прочитать на работе, на свежую голову не мог я заставить себя читать их перед сном, да и необходимость в этом отпала, потому что у меня теперь был надежный американский фантаст. И выходило, что я зря протаскал их весь вечер.

Я шел под неяркими уличными фонарями и прокручивал в памяти сегодняшнюю встречу с Наташей. И какие-то странные полузабытые воспоминания всплывали из глубины, словно не я это шагал по мокрому асфальту, и словно не было еще тысяч прожитых вечеров, а было одно безмятежное утро.

Однако наступившее утро оказалось далеко не безмятежным. Во-первых, Цыгульский явно решил обзвонить половину города, причем эта половина состояла из людей с дефектами слуха, потому что он кричал в трубку, багровея от напряжения, и заглушал все остальные звуки мира. Во-вторых, меня накрыл насморк во всем великолепии - с носовыми платками, головной болью и безудержным чиханием. В-третьих, Цыгульский в поисках своей ручки - дешевенького шарикового писала - разметал и перепутал все бумаги на моем столе и теперь повествование Александра Константинова о космическом советском супермене, перманентно полуобнаженной девушке и нехороших хранителях зловещих Черных Книг смешалось с грустной историей о каком-то Никитине и русалке, а следующий безымянный листок с ходу огорошивал залпами самоходных орудий и штурмом таинственного Дома, охраняемого инфернальными белыми полотнищами со смертоносными красными глазами...

Разобраться в этом хаосе было трудно, насморк отнюдь не способствовал улучшению настроения, а голова от криков Цыгульского болела еще сильней. Но ругаться с Цыгульским было бесполезно, вернее, нецелесообразно, как, скажем, нецелесообразно раздражаться по поводу разбитой соседским ребенком милой сердцу чашки. Он ведь не ведал, что творил. Работать в такой обстановке было невозможно, и я покинул этот бедлам и устроился в маленьком холле возле кадушки со старомодным фикусом, полной окурков и обгорелых спичек. Развернул шаткое кресло и устроившись спиной к коридору, а лицом к окну с видом на наш паршивенький дворик с покосившимся туалетом, этакое "патио" на степоградский лад, я получил возможность вдоволь начихаться и прочитать, наконец, изрядно помятые вчерашние рукописи.

На рассказ Николая Мигаева "Точка бифуркации" у меня ушло минут сорок. Мигаева я помнил еще по школе, он был на два класса старше меня и неплохо играл в хоккей. Вот уже лет десять подряд его заметки время от времени появлялись в нашей областной "молодежке". А теперь Николая потянуло на фантастику. Идея рассказа явно была обнаружена им в одной из популярных брошюр общества "Знание". Я даже помнил эту брошюру, в ней излагалась теория бельгийского ученого Ильи Пригожина. Суть ее в том, что вблизи критических точек эволюции системы, так называемых точек бифуркации, происходят значительные флюктуации. В такие моменты система словно колеблется перед выбором одного из нескольких путей дальнейшего развития, и небольшая флюктуация может дать начало эволюции в том или ином направлении. По-видимому, в такие моменты и можно сравнительно слабым воздействием направить развитие системы в нужную сторону.

Так изъяснялся и Николай Мигаев, по-своему понявший бельгийца. Вернее, его герой. Этого героя почему-то тревожило непрерывное расширение Вселенной и он решил вычислить то мгновение, когда силы разбегания сравняются с силами притяжения, то есть когда Вселенная начнет раздумывать - расширяться ей до бесконечности или прекратить это дело и начать собираться в комок. Естественно, этот момент он вычислил, выехал в нужную точку и в нужное время запустил в небо прихваченным с собой кирпичом.

И дело было сделано - процесс расширения Вселенной затормозился. О таком вот невероятном, уж действительно фантастическом событии сообщил в конце повествования автор, упомянув к тому же главнокомандующего Иисуса Навина, который, оказывается, по мнению автора, во времена библейские произнес свои знаменитые слова именно в точке бифуркации... Все. Можно ставить знак изумления. И ведь написано было на полном серьезе!

Вот такой рассказ я прочитал, расположившись под фикусом. Хорошего настроения он мне не прибавил. Я представил будущий не очень приятный разговор с Николаем Мигаевым, вздохнул, и, кончив чихать, принялся за вторую рукопись, присланную из района неким А.Демиденко.

Тут была фантазия иного рода. С помощью многочисленных слов и сложных оборотов, зачастую вступавших в конфликт с нормами правописания, автор повествовал о том далеком-далеком туманном будущем, когда люди добьются невероятных успехов в своей плодотворной мирной деятельности. И не будет, конечно, голода и болезней, и засияет в небе искусственное солнце, и на полюсах заведутся цветы, и обратятся в прах наши убогие ГЭС и зловещие АЭС, поскольку люди научатся использовать энергию времени, и с помощью чудесных приборов-репликаторов из биомассы удастся получать все-все-все, от общепитовских шницелей до суперсинхрофазотронов (опять брошюрки славного общества "Знание"!), и только звезды останутся недосягаемыми, потому как не дано человеку дотянуться до звезд и обязан он веки вечные жить на Земле, как обязаны жить в воде рыбы. И вот тогда человечество всенепременно вымрет от скуки, тихо скончается среди богатств своего изумительного рая. Такое вот печальное будущее нарисовал А.Демиденко из района.

Мне стало совсем не по себе и я уже подумывал о том, что хорошо бы уйти домой, выпить горячего чаю с водкой (адское, но иногда помогающее пойло) и залезть под три одеяла или последовать совету, вычитанному в какой-то газете: ровно минуту простоять в холодной воде, потом надеть шерстяные носки и пятнадцать минут походить по комнате (а полезный ли это совет - вот вопрос!) - но тут примчался Цыгульский и позвал меня к телефону.

Звонил художник и переводчик Гриша. Оказывается, рано утром к нему в мастерскую нагрянула страшно спешащая Залужная, подняла с раскладушки, сунула книгу, что-то протараторила взахлеб и, опрокидывая загрунтованные холсты, подрамники и банки с краской, умчалась в свою психушку. Гриша понял только одно: книга каким-то образом связана со мной - и, восстановив порядок, улегся досыпать. И вот только сейчас голод погнал его в магазин, и вот он звонит из автомата, а потом намерен продолжить сотворение шедеврально-эпохального аллегорического произведения "Свиньи периода опосля перестройки".

Частое общение с Залужной не прошло для Гриши бесследно. Он тоже начинал страдать обилием слов. Я вежливо прервал его, разъяснил суть дела и попросил бросить все и заняться переводом. Гриша некоторое время отнекивался, ему не хотелось заниматься переводом, а хотелось рисовать своих аллегорических опосляперестроечных свиней, но потом согласился. Он всегда потом соглашался - и в этом была его прелесть. Я положил трубку, на нее тут же набросился Цыгульский, нетерпеливо сопевший мне в затылок на протяжении всего нашего с Гришей разговора, и принялся лихорадочно накручивать диск, листая свой потрепанный блокнот.

Я решил навести на столе хоть какое-то подобие порядка, прежде чем идти принимать процедуры с чаем или холодной водой, пробрался на свое место и начал копаться в бумагах. И домой так и не пошел, потому что минут через двадцать к нам впорхнула Катюшенька с сегодняшней почтой, и на мой стол легли два письма. Не знаю, кто как, а я привык читать письма сразу. Другое дело, что после этого они могут проваляться у меня на столе и неделю, и две.

Цыгульский крикнул в трубку: "Через десять минут буду, а ты его тормозни!" - это был последний залп канонады, - схватил блокнот, буквально ввинтился в плащ, бросил мне от двери: "Алик, я у фотонщиков", - и, судя по скорости исчезновения, вероятно, канул в нуль-пространство. И наступила приятная тишина, приправленная легким рокотом голосов, доносящимся из отдела информации.

Кто такие "фотонщики" я не знал, но не сомневался, что Цыгульский раскрутит их на всю катушку и выжмет до упора, потому что он иначе не мог. Я повертел в руках заказное письмо, посмотрел на обратный адрес. Письмо прислал И Крикуненко из нашего райцентра Малая Лиска. Второе письмо, совсем тонкое, было местным, адресантом его значился Гончаренко Валерий Васильевич. Я нашарил в ящике стола ножницы и аккуратно вскрыл послание И. Крикуненко. И. Крикуненко представлял на строгий, но справедливый суд редакции (он так и писал в сопроводиловке: "строгий, но справедливый суд редакции") рукопись, объемом не более печатного листа, с названием, похожим на цитату: "...И сладок сон воспоминаний".