Эвальд Ильенков - Понятие “абстрактного” (“идеального”) объекта

• Название: Понятие “абстрактного” (“идеального”) объекта
• Автор: Эвальд Ильенков
• Издательство: Наука
• Жанр: Философия
• Год: 1968

Введите сюда краткую аннотацию

---

И если исходной точкой рассмотрения была сделана фикция, то есть представление об изначальной независимости деталей друг от друга, то реальная зависимость, всегда присутствовавшая в них, но сознательно игнорировавшаяся, постигается тоже как фикция, как особый Абстракт. В конкретном составе «деталей» она не была зафиксирована, поэтому ее приходится привносить задним числом извне. [66]

Отсюда и получается, что всесторонняя зависимость индивидов друг от друга осуществляется и выражается через свою собственную противоположность, через «частные», разобщенные и никак заранее не «притертые» друг к другу, «независимые» один от другого акты труда. Это и выражается таким образом, что «частный труд становятся формой своей противоположности, то есть трудом в непосредственно общественной форме»[4], или, в другой терминологии, «конкретный труд становится здесь формой проявления своей противоположности, абстрактно человеческого труда»[5].

Таким образом получается то самое нелепо-мистическое выражение, в составе которого «конкретное» становится «формой проявления», («ипостасью») Абстрактного…

Однако в этой мистически-нелепой форме выражено вполне реальное положение вещей, а именно, реальная всесторонняя зависимость всех индивидов друг от друга, то есть общественный характер труда каждого из них. Конкретно-всеобщее взаимодействие «деталей» и предстает в виде Абстрактно-Всеобщего, в мистическом облике Абстрактного Объекта — Стоимости.

Все выворачивается, таким образом, наизнанку, переворачивается с ног на голову, получает превратный вид. А на самом деле то, что называется по старинке «конкретным трудом», давным-давно перестало быть «конкретным». Труд сам по себе, вовсе не в абстрагирующей фантазии, превратился в крайне абстрактный труд, стал частичным, односторонним и механически простым. Он перестал быть живой деятельностью личности — данной неповторимой конкретной личности — и стал простым заученным движением по схеме, набором совершенно стандартных, безлично-абстрактных операций. Здесь происходит следующее: попадая в сложившуюся систему отношений, характерных для грандиозной машины капиталистического способа производства, «конкретный индивид» начинает функционировать в ней именно в той роли, которую она ему определила, в роли «винтика», в роли стандартно-абстрактной детали. Его деятельность становится в [67] буквальном смысле абстрактной, т. е. частичной, односторонней, ущербно-однобокой и схематичной.

Именно потому, что его деятельность, как и деятельность каждого его соседа, сделалась реально-абстрактной, она и оказалась накрепко привязанной к другой столь же абстрактной деятельности. Захваченный в сети «вещной зависимости», этот абстрактный индивид неизбежно попадает и в сети иллюзий относительно своего собственного бытия.

«Эти вещные отношения зависимости в противоположность личным и выступают так (вещное отношение зависимости — это не что иное, как общественные отношения, самостоятельно противостоящие по видимости независимым индивидам, то есть их производственные взаимоотношения, ставшие самостоятельными по отношению к ним самим), что над индивидами теперь господствуют абстракции, в то время как прежде они зависели друг от друга»[6].

Индивиды, связанные по рукам и ногам сетями «вещных зависимостей», то есть силами той самой подлинной конкретности своих взаимных отношений, которую они не видят, не понимают, не сознают, продолжают мнить себя «конкретными индивидами», хотя захвативший их в свое течение процесс давным-давно превратил каждого из них в крайне абстрактного индивида, в исполнителя частных и частичных односторонне-стандартных операций: в ткача, портного, в пекаря, токаря или изготовителя «абстрактных полотен».

Все остальные «конкретные» качества индивида, кроме чисто профессиональных, с точки зрения процесса в целом становятся чем-то совершенно несущественным и безразличным, ненужным, — и потому атрофируются в том, кто их ранее имел, и не воспроизводятся в том, кто их еще не обрел. (С этим и связан тот самый знаменитый феномен «отчуждения», который приводит к «обезличиванию индивида», к утрате личностного отношения индивида как к другому индивиду, так и к миру вообще, к превращению его в полностью стандартизованную фигуру, в схему, в абстрактный образ).

И если мнимо-конкретному, а на самом деле [68] «сведенному» (редуцированному) к абстрактно-одностороннему и схематичному образу-индивиду кажется, что над ним и над его судьбой обрели власть некие безличные Абстракты, Абстрактные Объекты, Абстрактные Модели, Абстрактные Стереотипы, которые и управляют им как рабом, как марионеткой, то на самом деле, и это показал Маркс, его привязывает к другим индивидам собственная абстрактность, односторонний схематизм его собственной жизнедеятельности, требующий себе дополнения в столь же абстрактном схематизме деятельности другого индивида.

Как болт не имеет смысла без гайки, без отвертки, без гаечного ключа и отверстия, в которое его ввинчивают, так и токарь без пекаря, пекарь — без литейщика, литейщик — без токаря и т. д. и т. п.

Конкретно-всеобщая зависимость, увязывающая этих индивидов в единое целое, осуществляется как зависимость восполнения одного абстрактного индивида другим, столь же абстрактным (но по-другому) индивидом, всеми другими, по-своему абстрактными существами. И только полная совокупность «абстрактных» индивидов составляет единственно-реальную здесь «конкретность» человеческого существования, «сущность человека».

Эта не подлинная конкретность и выступает в сознании каждого абстрактного индивида в форме мистической силы Абстракта, как «власть абстракций», заменяющая личностно-конкретную форму взаимной зависимости между индивидами.

На деле же это и есть не что иное, как сила и власть подлинной конкретности в ее марксовом понимании, то есть совокупности (тотальности) общественных отношений внутри социального организма, над «абстрактным», то есть над односторонне-развитым «частичным» индивидам — рабом разделения труда. Индивид здесь и в самом деле раб абстракции, но не мистического, вне его витающего Абстракта, а своей собственной абстрактности, то есть частичности, ущербности, одноаспектности, стандартно-безликой схематичности собственной жизнедеятельности, своей работы.

В детальном анализе этой объективной диалектики превращения «конкретного труда» (и осуществляющего его индивида) в «абстрактный труд» (и [69] соответствующего этой форме труда индивида) и была развеяна мистика Стоимости, «этого Абстракта», «воплощающегося в чувственно-конкретное тело вещи и человека».

И тут же полностью проявляется все диалектическое коварство ходячих (не учитывающих диалектику) представлений об «абстрактном» и «конкретном».

Если по-прежнему именовать «конкретным индивидом» отдельного чувственно-воспринимаемого индивида и «конкретным трудом» совершаемую им частичную работу, в то время как он уже давно силою объективной диалектики превращен в абстрактного индивида, в субъекта абстрактного труда, то и выходит, что «конкретное» — есть форма проявления и воплощения Абстрактного.

А поскольку в лексиконе человека, незнакомого с диалектической логикой, Абстрактное — это синоним Мыслимого, синоним Понятия, то отсюда очень логично вытекает взгляд, согласно коему над миром, по крайней мере, над социальным миром, господствует Понятие, Идея, Мысль.

Поэтому-то эмпирик, фыркающий на «гегельянщину» в Логике, и оказывается в итоге рабом самых фундаментальных заблуждений гегелевского идеализма сразу же, как только сталкивается с фактом зависимости «частей» и «частностей» в составе некоторого органического целого, с фактом определяющей роли этого целого по отношению к своим собственным частям.

Тут сразу же начинаются «Абстракты», «Абстрактные Объекты», «Фикции», хотя и необходимые, «Энтелехии» и прочая мистическая чепуха.

Это совершенно неизбежный для логики эмпиризма финал.

В самом деле, исходным пунктом мышления, согласно этой логике, является не «конкретное», понимаемое как некоторое органически-расчлененное внутри себя «целое», не «единство многообразного», а совершенно неопределенное «многообразие», «множество индивидов», никак не очерченное в своих границах.

Когда от этих неопределенных «индивидов» отвлекают некоторые «общие всем им признаки», усматривая в этом задачу «осмысления» эмпирии, то и получается, что вместо осмысления мы имеем дело всего-навсего [70] с описанием в абстрактных терминах по-прежнему непонятных «единичных фактов».

Ибо «общие признаки», свойственные каждому из индивидов того или другого «вида», «класса» или «рода», никак еще не характеризуют сами по себе этот «вид», «класс» или «род», он остается некоторым мистически-непостижимым Иксом.