Всеволод Каринберг - Чёрные паруса Анархии

• Название: Чёрные паруса Анархии
• Автор: Всеволод Каринберг
• Жанр: Историческая проза

О побеге 1861 года М. Бакунина из Сибирской ссылки в Японию и Америку.

---

Мишель прошел до конторы дилижансов в конце Montgomery-стрит, и неожиданно чуть не столкнулся с крупным мужчиной, вдруг вышедшим из дилижанса и остановившимся к нему спиной, пропуская сходящую со складной ступеньки даму в пышном платье. Спина обширного в талии господина показалась ему ужасно знакомой. В подчеркнуто новой черной пиджачной паре, с черной широкополой шляпой на голове, из-под которой падали на плечи черные, тщательно расчесанные волосы с сединой, в накрахмаленной рубашке с отложным воротником, повязанным черным галстуком — это здорово напомнило Мишелю все тот же Париж, что он решился зайти с фасада. Узкий нос с горбинкой, показатель благородного происхождения, проницательные глаза, тонкие черты аристократа.

- У тебя проблема? — Мишель услышал знакомый голос, звучавший казалось из его далекой молодости.

- Ты знаешь, кто я?

- А ты ждешь от меня ответа? — господин на вопрос ответил вопросом.

- "Альб-еретик из Бостона"!

- "Revolution is not showing life to people, but making them live..." (Революция заключается не в том, чтобы показать людям, как надо жить, а в том, чтобы оживить их самих) — твои слова?

Дальше они перешли на французский:

- Мишель, я тебе не "Альб", а Альберт Пайк! С 1859 году Верховный Совет избрал вашего покорного слугу Державным Великим Командором Материнского Верховного Совета Тридцать третьего и последнего градуса Древнего и Принятого Шотландского Устава Южной юрисдикции для Соединенных Штатов Америки.

Давние друзья зашли в маленький салун, в ближнем переулке. Небольшая комната, пол которой усыпан опилками, была наполнена матросами и рабочими, сидевших за маленькими столиками в самых непринужденных позах, с поднятыми на соседние стулья ногами, и сплевывающими под них жеваным табаком. Две молоденькие служанки разносили гостям рюмки с ромом, стаканы с хересом, кружки пива и другие напитки. На одном из столиков двое приземистых и крепких мужчин в широкополых сомбреро играли в кости.

Приказчик с цилиндром на голове, жевавший табак, вопросительно посмотрел на посетителей. Пайк дал ему золотой "игль" в десять долларов, заказал еду и выпивку. Тот расплатился горстью серебра. Звякнувшее о прилавок золото заинтересовало мексиканцев, они с жадностью повернули головы к явно не их круга господам. Но Пайк, словно случайно, задел полы своего длинного клифта и на широком поясе тускло блеснули отделанные серебром два массивных револьвера, — за столиком к господам сразу потеряли интерес, и азарт игры возобновился.

Бакунин ел бараньи котлеты и пережаренный бекон с яишней, и запивал все это горячим кофе с молоком. Пайк, поглядывая снисходительно на беззубого Мишеля, предпочел содовую воду с brandy.

- Ты, дорогой друг, опять в бегах, как Вечный Жид?

- Что же делать в безвыходной ситуации?

- Любое событие имеет свой логический конец.

- Значит, конец предопределен?

- Оглядываясь на целое, да.

- Целым оно никогда не будет, — задумчиво ответил Мишель.

- Тогда это то, что создано только для тебя.

- А ты знаешь это?

- Это любовь или революция. Помнится, в Берлине в 1842 году ты и Маркс были приняты мной в парижскую секцию "Палладинов".

Бакунин вздрогнул, услышав "любовь" из уст бывшего соперника в любви к общей пассии, настолько он стал чувствительным. Затянувшееся путешествие к Европе: сначала в зачарованной деспотизмом пространстве России, потом необъятный Океан, и эта его странная встреча в первый же день пребывания на земле Сан-Франциско — напомнили ему времена его мистико-оккультной юности и еще мысли, возникшие на пароходе при подходе к берегам Нового Света.

- Смешно вспоминать, верил во всеобщую любовь и равноправие женщин, а еще — в религиозность революционеров. "Я, Михаил Бакунин, посланный провидением для всемирных переворотов, для того, чтобы, свергнув презренные формы старины и предрассудков, вырвав отечество мое из невежественных объятий деспотизма, вкинуть его в мир новый, святой, в гармонию беспредельную".

- Вы, русские, такие большие фаталисты. Ты, Мишель, всегда был практиком, врагом всех существующих в Европе режимов и настоящим guerillero. "Кто хочет делать зло, чтобы таким путем достичь добра, тот есть безбожник", — твои слова, мой друг?

- Я бы сказал иначе. Добро есть бунт, а зло — лишь обличие его.

- Насколько мне известно, твое противостояние миру было оценено романтичными саксонцами смертной казнью. Как тебя занесло на землю "хорошей травы" — Ерба Буена?

- Революция позвала, — иронически усмехнулся Мишель.

- А у нас с апреля своя война. Вовремя прибыл, чтобы понюхать пороху.

- Я прокоптился порохом еще на баррикадах, когда сам руководил артиллерией повстанцев в Дрездене. А помнишь — Париж! Этот огромный город, столица Европы, обратился в 1848 году вдруг в дикий Кавказ: на каждой улице, почти на каждом месте, баррикады, взгроможденные как горы и досягавшие крыш, а на них, между каменьями и сломанной мебелью, как лезгинцы в ущельях, работники в своих живописных блузах, почерневшие от пороху и вооруженные с головы до ног. А из окон выглядывали боязливо толстые лавочники... с поглупевшими от ужаса лицами. На улицах, на бульварах ни одного экипажа, исчезли все молодые и старые франты с тросточками и лорнетами, а на место их — мои благородные ouvrier (работники), торжествующими, ликующими толпами, с красными знаменами, с патриотическими песнями, упивающиеся своею победою! И посреди этого безграничного раздолья, этого безумного упоенья все были так незлобивы, сострадательны, человеколюбивы, честны, скромны, учтивы, любезны, остроумны, что только во Франции, да и во Франции только в одном Париже можно увидеть подобную вещь!

Так вот, значит, какая она, революция! Ураган, взметающий баррикады до уровня крыш! Это — не несколько камней, из-за забора брошенных в императорских солдат при расправе с декабристами в Санкт-Петербурге!

Альберт Пайк был масонским ученым, государственным и общественным деятелем, защитником и почетным вождем арканзасских индейцев, губернатором Индейских территорий, вошедших к 1861 г. в состав США, талантливым и плодовитым журналистом, видным юристом, соавтором конституции Арканзаса, редактором нескольких журналов и газет, а еще — боевым генералом армии Конфедерации. Его поездка в Сан-Франциско была продиктована неустойчивой позицией Калифорнии, присоединенной к Североамериканским Штатам в 1846 году в ходе войны с Мексикой, когда американцы отторгли ее половину земель от Техаса до Океана. Разгоравшаяся гражданская война на Востоке требовала глубокой разведки, и Альберт Пайк прибыл в Сан-Франциско "инкогнито".

Когда весной 1849-го в Дрездене вспыхивает восстание, Бакунин принимает его, чуть ли не за начало революции... Он пробирается в ратушу, где заседает Временное правительство, и начинает лихорадочно действовать: находит для них трех польских офицеров, которые в первые дни восстания могли взять на себя командование. Когда, 6 мая, ночью поляки бежали, прослышав о наступлении на город прусских войск, он один взял на себя руководство обороной и раздачей пороха. Ревновавший к нему "главнокомандующий" Борн писал уничижительно: "Этот русский, абсолютно не замечавший и не понимавший действительных отношений, среди которых он жил в Германии, естественно, не имел в Дрездене ни малейшего влияния на ход вещей — он ел, пил, спал в ратуше — и это все". А Бакунин взялся вывести из Дрездена повстанцев и таким образом спас 1800 человек. Во время ночного марша, все разошлись по домам. Наутро смертельно усталый Бакунин, дойдя до Хемница, остался вдвоем с неким Гейбнером, с которым они и завалились в местную гостиницу, чтобы отдохнуть. Немецкие бюргеры выволокли их оттуда и сдали прусскому батальону. А в январе саксонский суд приговорил троих бунтовщиков — Бакунина, Гервега и Реккеля, к смертной казни через гильотинирование. Бакунин хладнокровно отвечал, что как офицер — он предпочел бы расстрел. Смертную казнь в Саксонии в то время еще не успели восстановить, поэтому суд, блефуя, предложил приговоренным подать королю прошение о помиловании. Бакунин отказался. И лишь когда ему сказали, что один из его сотоварищей, ради семьи, просит написать прошение, он — согласился. Его ожидало пожизненное одиночное заключение. Михаилу Бакунину было в это время тридцать шесть лет.

Пайк повел уставшего Бакунина в свой роскошный номер гостиницы "Гранд", купив табаку и оставив его в одной из комнат отдыхать до следующего счастливого дня.

Глава №19 Альберт Пайк

На Фриско навалился туман, на рейде завыли уныло и тревожно корабли, звук растекся по холмам и улицам, дну подводного царства. Бакунин проснулся, но реальность казалась только другим сном или сценой большого спектакля. Фонари на улице в светлой мути, вещи окружающие потеряли осязаемость, превратившись в театральные реквизиты, и тогда на Мишеля наваливались воспоминания и тяжелое безнадежное одиночество, словно он один остался в этом неясном мире, и гудки маяка звучат по ту сторону предметного мира. Он видел проходящих по тротуарам людей, стайку матросиков, и заворачивающий с бульвара грохочущий вагон конки.