Эвальд Ильенков - Наука логики

• Название: Наука логики
• Автор: Эвальд Ильенков
• Жанр: Философия
• Год: 2000

Evald Ilyenkov’s philosophy revisited ed. by V. Oittinen. Helsinki: Kikimora, 2000, p. 329–372

---

Точно то же и тут. Абстракции, совершенно точно выражающие (описывающие) формы и схемы протекания логического процесса, мышления, во всех формах его «конкретного» осуществления — в физике и в политике, в технике и в теологии, в искусстве и в экономической жизнедеятельности, непосредственно и прямо выдаются за схемы процесса, созидающего все многообразие человеческой культуры, в составе которой они и были обнаружены.

Вся мистика гегелевской концепции мышления сосредоточивается в результате в одном единственном пункте. Рассматривая все многообразие форм человеческой культуры как результат «обнаружения» действующей в человеке способности мыслить, то есть как тот материал, в котором он — как логик — обнаруживает «предметно-явленные» схемы реализованного в них мышления, он утрачивает всякую возможность понять — а откуда же вообще взялась в человеке эта уникальная способность с ее схемами и правилами?

Возводя «мышление» в ранг божественной силы и энергии, изнутри побуждающей человека к историческому творчеству, Гегель просто-напросто выдает отсутствие ответа на этот резонный вопрос — за единственно-возможный на него ответ.

Мышление, по Гегелю, не возникает в человеке, а лишь пробуждается в нем, будучи до этого пробуждения некоторой дремлющей, лишенной сознания и самосознания, но все же вполне реальной активной силой. В человеке это «мышление» просыпается, обретает сознание самого себя, т. е. «самосознание», само себя делает предметом своей собственной деятельности, выступает уже как «мышление о мышлении», в чем и обнаруживается, де, его «подлинная природа», его «истинное лицо».

Но прямо и непосредственно это «мышление» рассмотреть себя не может, ибо оно невидимо, неслышимо и вообще неощутимо. Для того, чтобы рассмотреть самое себя, этому мышлению требуется некоторое зеркало, в котором оно могло бы увидеть себя как бы со стороны, как нечто «иное». Этим своеобразным «зеркалом» и становится для него создаваемый им предметный мир, совокупность его собственных «обнаружений» — в виде слова, в виде орудий труда, в виде государственно-политических образований, в виде статуй, книг и всех прочих созданий «мыслящего духа». Творя предметно-развернутое богатство человеческой культуры, «мыслящий дух», с самого начала обитающий в человеке, как раз и создает «вне себя» и «против себя» то зеркало, в котором он впервые сам себя и видит, правда, не понимая вначале, что в зеркале вещей и событий ему отражается его собственный образ и ничего более.

Во всей этой мистически-фантастической картине, превращающей реальное мышление реальных людей — в процесс «обнаружения» некоторой отличной от них самих, абсолютно не зависящей от их воли, от их желаний и потребностей, от их сознания и самосознания — вполне объективной — всемогущей схемы не так уж трудно разглядеть проступающие сквозь нее реальные черты вполне земного прообраза, — того мышления, с которого Гегель и срисовывает портрет «бога».

Это — не «мышление вообще», не «мышление как таковое», как представлялось самому Гегелю. Непосредственно — это мышление профессионала-логика со всеми его характернейшими чертами и особенностями, принятыми и выданными за универсальные особенности мышления вообще, за выражение «природы мышления как такового». Если это учитывать, то все загадочные определения, которые Гегель дает «мышлению», оказываются не только понятными, но подчас даже банально-самоочевидными.

Это он — логик — осуществляет ту работу, которая состоит исключительно в «мышлении о мышлении»; логика как наука это и есть «мыслящее само себя мышление». Осмысливать сам процесс мышления, доводить до сознания людей те схемы, законы и правила, в рамках которых совершается их собственное мышление, хотя они сами этих схем и правил ясно и не осознают, а подчиняются им под властным давлением всей совокупности обстоятельств, внутри которых они «мыслят» и действуют, поскольку они действуют именно как мыслящие существа. Это он — логик — рассматривает и описывает вовсе не свое собственное мышление, как индивидуально ему свойственную психическую способность, как психическую деятельность, протекающую в его индивидуальной голове, а те совершенно безличные схемы, которые отчетливо прорисовываются в ходе целенаправленной жизнедеятельности любого — каждого — человека, если ее рассмотреть «задним числом» и отвлекаясь при этом от всего того, что и как он сам при этом думал, что и как он в составе собственных действий осознавал (т. е. доводил до собственного сознания в ясной словесной форме).

Это он — логик ex professo (логик-профессионал) осуществляет в своем лице «самосознание» того «мышления», которое осуществляет не отдельный индивид наедине с самим собой, а только более или менее развитый коллектив индивидов, связанных в одно целое узами языка, обычаев, нравов и норм, регулирующих их отношения к «вещам»; в его лице и осуществляется «самопознание» того самого мышления, которое обнаруживает себя прежде всего не столько в немом монологе, сколько в драматически-напряженных диалогах и в результатах таких диалогов, в некоторых общих выводах из уроков столкновений между «мыслящими индивидами», в некоторых «правилах», которые они в итоге устанавливают в качестве общеобязательных, в нормах быта и работы, морали и права, в законах науки и заповедях религии, и т. д. и т. п.

Он, логик-профессионал, и олицетворяет собою процесс осознания тех форм, схем и законов, в рамках которых осуществляется это — коллективно осуществляемое — мышление. Мышление, реализующее себя не только в монологах и диалогах, но и в сознательно-целенаправленных поступках, в формировании вещей и в протекании исторических событий, короче говоря, в процессе созидания предметного тела цивилизации, «неорганического тела человека». Мышление, которое — как предмет исследования — противостоит логику вовсе не в образе психофизиологического процесса, протекающего под черепной крышкой отдельного индивида, а как всемирно-исторический процесс развития науки, техники и нравственности. Формы и законы развертывания этого процесса (в ходе которого индивид с его психикой действительно играет подчиненную роль, роль исполнителя, а то и орудия исполнения, вне и независимо от него назревших задач, проблем, потребностей) — и составляют для логика-теоретика такой же объективный предмет исследования, каким для астронома выступают законы движения планет, звезд и галактик…

Формы и законы мышления, понимаемого таким образом, как естественноисторический процесс, совершаемый не внутри одной-единственной головы, а только внутри миллионов голов, связанных сетью коммуникаций как бы в одну голову, в одно «мыслящее» существо, находящееся в непрестанном диалоге с «самим собой» — они то как раз и составляют объективный предмет Логики в ее гегелевском смысле. Этот вполне реальный предмет и является прообразом гегелевского «бога» — объективного Понятия, Абсолютной Идеи.

За этими мистическими титулами везде кроется реальное человеческое мышление, каким оно выступает перед абстрактно-теоретическим взором логика-профессионала, т. е. исключительно в его всеобщих, очищенных от всего «частного», характеристиках. И та фразеология, в облачении которой этот реальный предмет выступает перед нами на страницах «Науки логики», поддается вполне рациональной расшифровке как в общем, так и в частностях. Но при одном условии — если эта расшифровка, эта перекодировка производится с точки зрения материалистического взгляда на тот же самый предмет, на мышление в вышеобрисованном понимании, а не в том понимании этого слова, которое предлагается психологией или, например, неопозитивистской «логикой науки».

Если под «мышлением» понимать что-то другое, скажем, субьективно-психическую способность и деятельность, протекающую в отдельной голове, и потому непосредственно фиксируемую в виде и образе «немой речи», «немого монолога», в виде и образе «высказывания» и цепочки таких «высказываний», и сопоставлять гегелевскую Логику с так понимаемым «мышлением», то она и в самом деле покажется чистым и абсолютным мистическим бредом, описанием «несуществующего предмета», выдуманного объекта — и только,

Если же сопоставлять гегелевское изображение с тем самым предметом, который в ней на самом деле и изображен — с мышлением, реализованным и реализуемым в виде Науки и Техники, в виде реальных поступков и действий человека («мыслящего существа», «субъекта»), целенаправленно изменяющего как внешнюю природу, так и природу своего собственного тела, то в труднопонимаемых оборотах гегелевской речи сразу же начинает просматриваться смысл куда более земной и глубокий, чем в псевдоздравомыслящей «логике науки».