Эвальд Ильенков - Понимание абстрактного и конкретного в диалектике и формальной логике

• Название: Понимание абстрактного и конкретного в диалектике и формальной логике
• Автор: Эвальд Ильенков
• Издательство: Наука
• Жанр: Философия
• Год: 1962

Диалектика и логика. Формы мышления. Москва, 1962, с. 172–210

---

Переход от знака к десигнату многие философы и в наши дни стараются найти на том же самом направлении, что и «Единственный» странствующий рыцарь левогегельянства, не подозревая, что сама проблема, которую они решают, есть псевдопроблема, возникающая только на базисе представления, будто вся грандиозная система «абстрактных понятий» зиждется на таком жиденьком и неуловимом основании, как единичный образ в восприятии индивидуума, как «единственное индивидуальное», которое к тому же именуется «конкретным» предметом. Это — всё те же поиски абсолюта. Но если Гегель искал этот абсолют в понятии, то неопозитивисты ищут его в сфере слов, знаков, сочетаемых по абсолютным же правилам.

К. Маркс и Ф. Энгельс, решительно отбросив идеализм в философии, увидели в мышлении и языке «только проявления действительной жизни»[29], а в определениях понятий — словесно зафиксированные определения действительности. Но под действительностью здесь понималось уже не просто море «единичных» вещей, из которого единичные же индивидуумы вылавливают сетями абстракции те или иные абстрактно-общие определения, а организованная в себе самой конкретность, т. е. закономерно расчлененная система отношений людей к природе. Непосредственным выражением (формой проявления) этой системы людей и вещей как раз и являются и язык и мысль.

На этой основе Марксом и Энгельсом и была решена проблема предметного значения всех тех «абстракций», которые до сих пор кажутся идеалистической философии (в том числе и неопозитивистской) особыми, самостоятельно существующими в языке «абстрактными предметами».

Все те таинственные абстракции, которые, согласно идеалистической философии, существуют только в сознании, в мышлении и языке, Маркс и Энгельс истолковали материалистически, отыскав их предметные, фактические эквиваленты в конкретной действительности. Проблема отношения абстрактного к конкретному тем самым перестала для них быть проблемой отношения словесно выраженной абстракции к единичной, чувственно-данной вещи. Она выступила непосредственно как проблема внутреннего расчленения конкретной действительности внутри нее самой, как проблема отношения различных дискретных моментов этой действительности друг к другу.

Решение проблемы Маркс и Энгельс нашли самое, казалось бы, простое: определения понятий есть не что иное, как определения различных моментов действительной конкретности, т. е. закономерно организованной системы отношений человека к человеку и человека к вещи. В научном исследовании этой конкретной действительности и должны быть получены «абстрактные» определения понятий, выражающих ее структуру, ее организацию. Каждое абстрактное определение понятия должно выражать действительно (объективно) выделяющийся в составе конкретной действительности ее дискретный момент. Решение на первый взгляд очень простое, но оно сразу же разрубает гордиев узел проблем, которые до сих пор не может распутать идеалистическая философия.

Абстрактное, с этой точки зрения, вовсе не есть уже синоним чисто мыслимого, обитающего только в сознании, под черепной крышкой человека в виде смысла или значения слова-знака. С полным правом этот термин применяется Марксом также и в качестве характеристики действительности вне сознания, например: абстрактный человеческий труд[30], или абстрактный — изолированный — человеческий индивид[31], или «золото есть материальное бытие абстрактного богатства»[32] и т. д.

Для логики и философии, для которой абстрактное — синоним чисто мыслимого, а конкретное — синоним единичного, чувственно-воспринимаемого, все эти выражения покажутся несуразными и непонятными. Но это только потому, что с помощью подобной логики никогда нельзя было бы решить ту диалектическую задачу, которую ставит перед мышлением конкретная действительность товарно-капиталистических отношений. Для школьной логики эта действительность кажется сплошь мистической. Здесь, например, не «абстрактное» имеет значение стороны или свойства «конкретного», а как раз наоборот: чувственно-конкретное имеет значение лишь формы проявления абстрактно-всеобщего. В этом перевертывании, суть которого смог рассмотреть только Маркс, заключается вся трудность понимания формы стоимости:

«Это перевертывание, посредством которого чувственно-конкретное имеет значение лишь формы проявления абстрактно-всеобщего, а не наоборот, не абстрактно-всеобщее — значение свойства конкретного, и характеризует выражение стоимости. Это и делает трудным его понимание. Если я скажу: римское право и немецкое право суть оба “право”, то это понятно само собой. Если же я скажу, наоборот, что Право (Das Recht) — этот абстракт — осуществляется в римском праве и в немецком праве, в этих конкретных правах, то отношение делается мистическим…»[33].

И это — не просто мистифицирующая форма выражения фактов в речи, в языке и вовсе не спекулятивно-гегельянский оборот речи, а совершенно точное словесное выражение действительного «перевертывания» связанных друг с другом моментов действительности. В этом выражается не что иное, как реальный факт всеобщей зависимости отдельных разрозненных звеньев общественного производства друг от друга, факт, совершенно не зависимый ни от сознания, ни от воли людей. Людям же этот факт неизбежно кажется мистической властью «абстрактного» над «конкретным», т. е. всеобщего закона, управляющего движением отдельных (единичных) вещей и людей, над каждым единичным человеком и над каждой единичной вещью.

В этом «мистическом» обороте речи, так напоминающем гегелевский способ выражения, отражена реальная диалектика «вещи» и «отношений», внутри которых эта вещь существует. Но, что самое интересное, мистический характер этого выражения получается как раз в силу того, что «абстрактное» и «конкретное» употребляются в том смысле, какой им придает школьная логика.

В самом деле, если «конкретным» называется определение вещи, а «абстрактным» — определение отношения между вещами, рассматриваемого как особый, самостоятельный предмет мысли и определения, то такой факт, как деньги, сразу же начинает выглядеть крайне мистически. Ибо объективно, независимо от иллюзий, которые можно составить на их счет, деньги есть «общественное отношение производства, но в форме естественной вещи с определенными свойствами…»[34] (курсив мой. — Э.И.). В силу этого буржуазные экономисты, как замечает Маркс, постоянно впадают в изумление, «когда то, что они только что, как им казалось, определили как вещь, вдруг выступает пред ними в качестве общественного отношения, а затем то, что они едва успели зафиксировать как общественное отношение, вновь дразнит их в качестве вещи»[35].

Заметим, что эта «мистика» вовсе не есть нечто специфическое для товарно-капиталистического производства. Диалектика отношения между отдельной «вещью» (т. е. предметом «конкретного понятия») и тем «отношением», внутри которого эта вещь является именно данной вещью (т. е. предметом «абстрактного понятия»), — это универсальное отношение. В этом проявляется тот объективно всеобщий факт, что в мире нет вообще изолированных, вне всеобщей связи существующих «вещей», а есть всегда вещи в системе отношений друг к другу. И эта система вещей, взаимодействующих друг с другом (то, что Маркс и называет конкретностью), всегда есть нечто определяющее, а стало быть, и логически первое по отношению к каждой отдельной чувственно-воспринимаемой вещи. Благодаря этой диалектике постоянно и возникает то оригинальное положение, когда «отношение» принимают за «вещь», а «вещь» — за «отношение».

Всегда в виде отдельной чувственно-воспринимаемой вещи перед созерцанием выступает некоторая система взаимодействующих вещей, некоторая закономерная система их отношений (т. е. «конкретное»), но только в каком-то фрагментарном, частном ее проявлении, т. е. абстрактно. И вся трудность теоретического анализа заключается в том, чтобы ни «отношение» между вещами не рассматривать абстрактно, как особый, самостоятельный предмет, ни, наоборот, «вещь» — как особый, вне системы отношений к другим вещам существующий предмет, а понять каждую вещь как элемент, как момент некоторой конкретной системы взаимодействующих вещей, как конкретно-единичное проявление известной системы «отношений».

В виде словесного оборота, изображающего «конкретное» как нечто подчиненное «абстрактному» и даже как его продукт (а в этом и лежит корень всей гегелевской мистификации проблемы всеобщего, особенного и единичного), выражается на самом деле не что иное, как тот совершено реальный факт, что каждое единичное явление (вещь, событие и т. д.) всегда рождается, существует в своей определенности, а затем погибает в лоне того или иного конкретного целого, внутри той или иной закономерно развивающейся системы единичных вещей. «Власть» или определяющее действие закона (а реальность всеобщего в природе и в обществе и есть закон) по отношению к каждой единичной вещи, определяющее значение целого по отношению к своим частям, как раз и воспринимается как власть «абстрактного» над «конкретным». В итоге получается мистифицирующее выражение.