Михаил Буткевич - К игровому театру. Лирический трактат

• Название: К игровому театру. Лирический трактат
• Автор: Михаил Буткевич
• Издательство: Издательство "ГИТИС"
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2002
• ISBN: 5-7196-0257-7

В книге "К игровому театру" читатель найдет продуманную до мелочей современную систему профессионального обучения режиссера в театральной школе. В то же время она причудливо и органично сочетает в себе мемуары, анализ "Макбета", "Трех сестер", описание спектаклей маститых режиссеров и учебных работ. Читать книгу будет интересно не только специалистам, но и тем, кого волнуют пути развития русского театра, русской культуры XXI века.

---

Имя и Фамилия;

Образование: где и у кого учились;

Главные сыгранные роли (5-6 названий);

Что будете читать сегодня: какая проза, какие стихи, что за басня (окончательный выбор);

Любимая мысль из книги М. А. Чехова. Например:

Людмила Долгорукова,

ГИТИС, у Конского,

Джульетта, Лариса Огудалова, "Верхом на дельфине" и т. д.

Проза Татьяны Толстой, стихи Ахмадуллиной, басня Крылова "Квартет";

"В театре можно все".

Они вставали и представлялись по очереди, румяные от естественного в их положении волнения, сдержанные от сосредоточенного на них всеобщего внимания, и эта сдержанность лишала их современной расхожей развязности, придавала им хотя бы видимость благородства. А "анкеты" были одна приличнее другой. "Вера Сотникова. Школа-студия при МХАТ СССР имени Горького. У Олега Николаевича Ефремова. Роли: Ящерица — "Две стрелы", Лидия Павловна "Вы чье, старичье"... Все на Малой Бронной. Плюс кино — 16 фильмов". "Владимир Бурмистров, ЛГИТМ и К, у Кацмана, Тихон в "Грозе", д'Артаньян в "Трех мушкетерах", Леонардо в "Кровавой свадьбе" Гарсиа Лорки". "Владимирова Татьяна, школа-студия МХАТ, у Массальского, Лариса Огудалова, Катерина Кабанова, Липочка, Кручинина — у Островского, Аркадина, Соня, Раневская — у Чехова и куча главных ролей в советских пьесах...". "Владислав Ветров, 27 лет, кончил ростовский политехнический, а потом работал в театрах Таганрога, Ростова-на Дону и Риги, сыграл роли: Занда в пьесе Ю. Олеши "Смерть Занда", Короля в "Эскориале" Гельдерода, доктора Дайзерта в "Эквусе" Шоффера...". "Ирина Владис, ГИТИС им. Луначарского, у П. О. Хомского, сыграла Викторию в "Бумажном патефоне" Червинского, Наталью в "Вассе Железновой", Эмму в бондаревском "Береге", Финиссу в "Изобретательной влюбленной" Лопе де Веги и Елену в "Днях Турбиных".

Артисты слушали напряженно — смена вдруг представилась им серьезной, и это родило холодок отчуждения. Но я не волновался — у меня впереди был сильный козырь по имени Коля и я ждал, когда до него дойдет очередь.

"Юло Вихма, 33 года, Таллинская консерватория, актерское отделение, педагог — Микки Микивер. Роли в основном эстонские и западные. Сейчас репетирую Гамлета в кукольном театре. Пою, танцую, играю на рояле, на гитаре, на балалайке...". Ну, вот, наконец. "Николай Субботин. 23 года. Прошел двухлетний курс актерского мастерства в воинской части под командованием полковника Красавина и под руководством старшины Чередниченко. Первый год работал над ролью Салаги, а на второй год дебютировал в роли Деда. Сейчас работаю над ролью дворника в ЖЭКе № 18 второго микрорайона". Коля был в полном порядке. Артисты стонали от счастливого смеха и удовольствия, лед отчужденности растаял как не бывало. Я понял — пора выбрасывать козырного туза.

— Все это прекрасно, молодой человек, но я хочу вас спросить: почему вы без галстука?

И все сразу увидели, что он действительно без галстука. Прекрасный черный костюм есть, белоснежная рубашечка есть, а галстука — нет.

Вас что, общие правила не касаются? Вы что, не услышали вчера мою просьбу или сочли ее не стоящей внимания? Плохо начинаете, — говорил я очень строго и даже с угрозой. В зале стояла осуждающая тишина, причем осуждали, конечно же, не провинившегося абитуриента, а меня — мелочного, ничтожного деспота. Коля краснел и бледнел, но держался из последних сил. Он набрал воздуха и произнес громким, отчетливым шепотом:

Простите меня, пожалуйста, но я не люблю галстуков. Я и в жизни не носил их никогда...

Это ваши проблемы, а я набираю курс и, как вы могли бы догадаться, мне разгильдяи абсолютно ни к чему. Я, между прочим, тоже не ношу галстуков, но когда нужно... — в гневе я вытащил из под пиджачных бортов свой галстук, протянул его демонстративно вперед к нарушителю этикета и потряс широким концом галстука перед носом Николая Сергеевича Субботина. Я постарался, чтобы это было страшно.

Зал зашумел протестующе, а Коля пролепетал:

— Не волнуйтесь так сильно, Михаил Михайлович, не надо, ради Бога. Если вам так уж хочется, я надену галстук, он у меня здесь, с собой...

Молодой человек засунул руку в карман, вытащил роскошный серый самовяз и надел его под гром одобрительных аплодисментов — публика приветствовала понравившегося гладиатора, как на римской арене; все было ей по душе: и победа ученика над педагогом, и снисходительность молодого поколения к старому, и утонченная одухотворенность, которую галстук мгновенно придал простоватому колиному облику, и то, что галстук был ему к лицу, и, главное, — рискованная смелость испытуемого. Таким вот образом мы с Колей переломили настроение "жюри" в нашу пользу — в пользу поступающих. Погода в знаменитом Васильевском подвале резко переменилась — суровый норд-ост был бесповоротно вытеснен теплым зюйд-вестом. Каждого, кто представлялся после Коли, встречали теперь радостно и сердечно, как это положено при знакомстве с желанными и долгожданными гостями. Актеры из "Школы драматического искусства" оказались в эти мгновения на недосягаемой человеческой высоте. Не раздумывая, отбросили они прочь защитную ложь специфической театральной доброжелательности, эгоистические опасения соперничества и расчеты закулисной конкуренции. В эти минуты они наяву увидели небо в алмазах, потому что и в самом деле нет в мире большей радости, чем радость за другого человека.

— Четвертое: теперь вам необходимо спеться — вы же совсем чужие, вы видите друг друга в лучшем случае второй раз в жизни. Приготовились! Смотрите на меня, я буду показывать: тише — громче. Поехали. (Начал Володя Бурмистров — тонко и звон ко из "Юноны и Авось": "Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду". Ему подпели сначала робко, потом смелее и дружнее). Молодцы. Теперь расходитесь на два голоса. (Они разошлись). На три. Переходите на джазовый ритм. Свинг! Свинг держите! Убыстряйтесь! А теперь снова медленно. Давайте предел лирики и пошлой трогательности. (Тут не выдержали артисты и подключились к абитуриентам). Тише. Тише. Совсем тихо. Замирайте (они замерли совсем). Спасибо.

Две дотоле незнакомых компании благодарно и долго смотрели друг на друга, а я, воспользовавшись паузой, вытащил платок и вытирал пот со лба: тренинг был закончен.

— Перейдем к первому этапу вашего экзамена: к чтению прозаических отрывков.

Итак, проза... Приправим строгость экзамена соусом иронии и мягкого юмора, назовем этот этап не просто проза, а "Проза и фрукты". Внесите, пожалуйста, фрукты.

И тут произошло нечто совсем неожиданное и невообразимое: медленно и торжественно, как часовые почетного караула на Красной площади, два здоровых и живописнейших молодых кобеля из числа господ абитуриентов, сами себе удивляясь, внесли тяжелое и огромное, как корыто, блюдо, на котором красовалась и переливалась всеми снейдерсовскими и рубенсовскими красками целая гора первосортных базарных фруктов.

Да, Роза потрудилась на славу, и я подумал, что она хорошо разбирается не только в режиссуре, но и в рыночной экономике.

А чудо-блюдо, покачиваясь и поворачиваясь, неторопливо проплывало над головами сидящих абитуриентов, плыло торжественно, как пышное облако на закате, плыло праздничное, как радужный воздушный шар братьев Монгольфье, плыло, пока не заняло достойное место на подставленном кем-то столике в самом центре причудливой композиции из людей и стульев.

Впечатление было шоковое — раблезианский натюрморт из фруктов преимущественно кавказской национальности: золотисто-желтая груша готова была истечь липким и сладким соком, а рядом с ней двухсотваттной лампочкой светилась желто-бело-зеленая, прозрачная антоновка, она терпеливо ждала, чтобы в нее вонзились чьи-нибудь молодые острые зубы, и заранее сладострастно похрустывала; двух красавиц, как свита, окружали, разноцветные и разнокалиберные шары и шарики: оранжевые — хурмы, апельсинов, мандаринов, красно-коричневые — гранатов, кисло-желтые лимонов, пушистые и краснобокие — персиков, а дальше — россыпью: ренклоды, абрикосы, сливы, клубника с соблазнительными хвостиками и разномастная смородина; там и сям, как гиперболы смородины, были разложены роскошные гроздья винограда — фиолетовая Изабелла, подернутая голубым туманом, янтарно-розовые, прозрачные на свету Дамские Пальчики и крупный матово-зеленый Катта-Курган. Сказку Шехерезады венчала очищенная от семечек и разрезанная пополам ароматная чарджуйская дыня с воткнутым в нее серебряным фруктовым ножичком.

Это все для вас, — сказал я ворчливой скороговоркой Санта-Клауса и перешел к делу. — Теперь каждому из вас... Ладно. Любуйтесь. — Я вынужден был отступить, потому что они не слышали меня. Мои слова казались им мелкими и ненужными — перед ними была неопровержимость — естественная роскошь и органическая красота природных плодов. Все ушло куда-то: и экзамен, и Васильевский театр, и приготовленные ими литературные тексты — рядом с колдовским натюрмортом все это казалось искусственным, в высшей степени нарочитым, надуманным и поэтому — лишним. Чтобы пробудить их к действительности я постучал по своему столику шариковой авторучкой — моей дирижерской палочкой.