Джеймс Кэрвуд - По волчьему следу

• Название: По волчьему следу
• Автор: Джеймс Кэрвуд
• Издательство: «КИМОС—АРД» — «РОЖДЕСТВО» — «БИБЛИОПОЛИС»
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1994
• ISBN: 5-86138-022-8

Если есть на свете существа, созданные, чтобы мы не забывали, что такое страх, то волк — один из них. Ненасытный, беспощадный хищник — вот что такое волк…

А что получится, если волк наполовину собака?

У канадского писателя Кэрвуда получилось две повести: «Казан» и «Сын Казана». Две повести, в которых собаки-полукровки пытаются устроить свою звериную жизнь, разрываясь между волками и людьми. Хищный зверь, оказывается, любит и страдает. Он помнит обидчиков и готов положить жизнь за того, кого выберет в хозяева. Вот только жаль, что не всякий человек достоин любви зверя. Но герои Кэрвуда, в конце концов, находят друг друга: и волки, и люди.

---

У самого входа в палатку Иоанна обернулась.

— Он прибежал вместе с волками, — сказала она. — Давай назовем его Бирюком!

И, держа на одной руке маленькую Иоанну, она протянула другую к Казану.

— Бирюк! Бирюк! — позвала она.

Казан повернул к ней глаза. Он знал, что она обращалась к нему, и сам сделал попытку подползти к ней.

Еще долгое время после того, как она вошла в палатку, старый Пьер Радисон сидел на краю саней, смотрел на огонь, и Казан лежал у его ног. Внезапно тишина была снова нарушена жалобным воем Серой волчицы, донесшимся из леса. Казан поднял голову и заскулил.

— Это она тебя зовет, приятель, — сказал Пьер, поняв, в чем дело.

Он закашлялся и прижал руку к груди, к тому месту, где у него внутри болело.

— Застудил легкое, — сказал он Казану. — Еще в молодости; как-то зимою; на озере Фонд. Думали, что вовремя доберемся домой на собаках, и вот…

В одиночестве и пустоте громадных северных пространств каждый человек ищет, с кем бы поговорить. Казан лежал, высоко поднявши голову и широко раскрыв глаза, и потому Пьер и стал с ним разговаривать.

— Нам придется доставить их домой, — говорил он, — и теперь это должны сделать только я да ты.

Он затеребил себе бороду и вдруг сжал кулаки. Его глубокий, мучительный кашель снова заставил его скрючиться.

— Домой! Пора! — застонал он, поглаживая себе грудь. — Еще восемьдесят миль прямо к северу, к Чорчиллю, — и я так молил бога, чтобы мы успели добраться туда на собаках раньше, чем лопнут мои легкие!

Он поднялся на ноги и неуверенной походкой немножко прошелся. На Казане уже имелся ошейник, и он привязал его на цепь к саням. После этого он подбросил в огонь еще три или четыре небольших полена и отправился к себе в палатку, где уже спали Иоанна и ее ребенок. Три или четыре раза за эту ночь до Казана доносились издали вопли Серой волчицы, звавшей его к себе, но что-то говорило ему, что он уже не должен был ей откликаться. Перед рассветом Серая волчица сама пришла к нему и стала невдалеке от лагеря, и на этот Казан ей ответил.

Его вой разбудил человека. Он вышел из палатки, посмотрел на небо, развел костер и стал приготовлять завтрак. Погладив Казана по голове, он бросил ему кусок мяса. Несколько позже вышла и Иоанна, оставив спавшего ребенка в палатке. Она подбежала к отцу и поцеловала его, а затем опустилась на колени перед Казаном и стала разговаривать с ним точно так же, как разговаривала и со своим ребенком. Он заметил это. Когда она поднялась, чтобы помочь отцу, то Казан последовал за ней, и, увидев, что он уже твердо стоял на ногах, она обрадовалась.

Это было затем довольно странное путешествие к северу. Пьер Радисон сбросил с саней все, кроме палатки, одеял, пищи и шкур, составлявших гнездо для маленькой Иоанны. Затем он сам впрягся в сани и потащил их за собою по снегу. При этом он беспрерывно кашлял.

— Я захватил этот кашель в начале зимы, — солгал он Иоанне, боясь, как бы она не увидела кровь на его губах и бороде. — Когда придем домой, то я целую неделю постараюсь не выходить на воздух.

Даже Казан со своей странной звериной способностью догадываться, которую человек, не умея объяснить ее, называет обыкновенно инстинктом, и тот понимал, что он говорил ложь. А может быть, это и потому, что Казан и раньше слышал, как люди кашляли так же, как и Радисон, как слышали такой же точно кашель и целые поколения его предков, возивших сани, и потому научился понимать, чем обыкновенно кончался подобный кашель.

Несколько раз он был свидетелем смерти в палатках и в хижинах, в которые он никогда не входил, но чуял смерть издали и много раз уже обонял эту смерть в воздухе еще раньше, чем она случалась. Он так близко чуял ее, что, казалось, мог бы ее схватить в пространстве, точь-в-точь как предчувствовал еще заранее бурю или пожар. И эта странная штука казалась ему близкой именно и теперь, когда он брел на своей цепи за санями. Она внушала ему беспокойство, и несколько раз, когда сани останавливались, он обнюхивал маленькое живое существо, завернутое в шкуры. Всякий раз, как он делал это, Иоанна была уже тут как тут и даже два раза провела рукой по его изгрызенной острой морде.

Самой главной вещью за весь этот день, которую он силился понять, да так и не понял, было то, почему именно это маленькое создание, лежавшее на санях, было так дорого для молодой женщины, которая в то же время ласкала и его самого и заговаривала с ним. Он понял, что Иоанна была очень довольна, что у нее было это существо, и что ее голос был с ним нежнее и трогательнее всякий раз, как он, Казан, обращал особое внимание на это маленькое, теплое, живое существо, завернутое в медвежью шкуру.

Долгое время спустя они остановились на отдых. Пьер Радисон сел у огня. В этот вечер он уже не курил. Он уставился прямо на огонь. А затем, в самом конце, когда он уже отправлялся вместе с дочерью и с ребеном в палатку, он по дороге нагнулся над Казаном и осмотрел у него раны.

— Завтра я уже запрягу тебя, приятель, — сказал он. — Завтра, еще до вечера, мы должны добраться до реки. А если это нам не удастся…

Он не докончил фразы. Он откинулся назад в таком сильном припадке кашля, что от него даже заколебались позади него полы палатки. Казан лежал в крайнем напряжении, со странным беспокойством в глазах. Ему не понравилось, что Радисон вошел в палатку, так как в этот вечер для него настойчивее, чем раньше, висела в воздухе та давящая тайна, частью которой казался ему Пьер.

Три раза среди ночи он слышал доносившийся до него из лесу зов верной Серой волчицы и каждый раз отвечал ей. Перед рассветом она подбегала к лагерю. Он уловил ее запах, когда она находилась к нему с наветренной стороны, и он тосковал и скулил на конце своей цепи, рассчитывая, что она подойдет к нему и ляжет рядом с ним. Но Радисон задвигался в своей палатке, и она убежала. Когда он вышел, то лицо у него как-то сразу осунулось и глаза были красны. Кашель был уже не такой громкий и не такой мучительный. Слышалось какое-то храпение, точно внутри у него за эту ночь что-то произошло, и, прежде чем вышла из палатки молодая женщина, он то и дело хватался руками за горло. Когда она увидела его, то побледнела. Беспокойством засветились ее глаза. Когда она обняла его за шею руками, то он засмеялся и нарочно закашлял, чтобы показать, что все обстояло благополучно.

— Ты видишь, что кашель не стал сильнее, — сказал он ей. — Он только утомляет. После него всегда краснеют глаза и делается слабость.

Было холодно, пасмурно, и затем последовал угрюмый день, сквозь который пробивались вперед Радисон и Казан, впрягшись оба вместе в сани. Иоанна следовала сзади. Раны уже не беспокоили больше Казана. Он тянул из всех сил, а на это он был мастер, — и человек ни одного раза не ударил его плетью, а только гладил по голове и по спине одетой в рукавицу рукой. День становился все мрачнее и мрачнее, и в верхушках деревьев уже стал завывать начинавшийся шторм.

Темнота и наступление бури не побудили Пьера Радисона раскинуть палатку.

— Мы должны добраться до реки во что бы то ни стало, — то и дело повторял он самому себе. — Мы должны дойти до реки, мы должны дойти до реки!

И он побуждал Казана к еще большим усилиям, тогда как его собственные усилия к концу пути становились все слабее и слабее.

Совсем уже разыгралась буря, когда Пьер остановился, чтобы развести наконец огонь. Белыми, сплошными массами повалил вдруг снег, и такой густой, что не стало видно деревьев за пятьдесят шагов, Пьер посмеивался, когда в страхе к нему прижималась с ребенком Иоанна. Он отдохнул всего только один час, а затем снова запряг Казана и сам перекинул себе через плечи постромки. В молчаливом мраке, походившем на ночь, Пьер все время посматривал на компас, и наконец, уже почти к самому вечеру, они вышли из леса и перед ними раскинулась широкая долина, на которую с торжеством указал рукой Радисон.

— Вот и река! — воскликнул он ослабевшим, хриплым голосом. — Здесь уже мы можем отдохнуть и переждать непогоду!

Он раскинул палатку под широкими ветвями сосны и стал собирать сучья для костра. Иоанна помогала ему. Когда они вскипятили кофе и поужинали мясом и сухарями, то Иоанна ушла в палатку и там бросилась в изнеможении на жесткую постель из можжевельника, прижала к себе ребенка и укрылась вместе с ним шкурами и одеялами. В этот вечер она не сказала Казану ни единого слова. И Пьер был рад, что она так устала, что не смогла долее сидеть у костра и разговаривать. А затем…

Быстрые глаза Казана следили за каждым его движением. Он вдруг поднялся с саней, на которых до этого сидел, и направился к палатке. Отведя в сторону ее полу, он просунулся в нее головой и плечами.

— Ты спишь, Иоанна? — спросил он.

— Почти, папа… Ты хочешь войти? Так входи скорее!

— Вот докурю… А тебе удобно?