Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

• Название: Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: "Художественая литература"
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1972

В сборник вошли произведения таких поэтов как: Калидаса, Хала, Амару, Бхартрихари, Джаядева, Тирукурал, Шейх Фарид, Чондидаш, Мира-баи, Мирза Галиб, Цао Чжи, Лю Чжень, Цзо Сы, Шэнь, Юй Синь, Хэ Чжи-чжан, Оуян Сю, Юй Цянь, Линь Хун, Юри-ван, Астролог Юн, Тыго, Кюне, Син Чхун, Чон Со, Пак Иннян, Со Гендок, Хон Сом, Ли Тхэк, Чон Джон, Сон Ин, Пак Ын, Ю.Ынбу, Ли Ханбок, Понним-тэгун, Ким Юги, Ким Суджан, Чо Менни, Нго, Тян Лыу, Виен Тиеу, Фам Нгу Лао, Мак Динь Ти, Тю Дыонг Ань, Ле Тхань Тонг, Нго Ти Лаг, Нгуен Зу, Какиномото Хитамаро, Оттомо Табито, Нукада, Отомо Саканоэ, Каса Канамура, Оно Такамура, Минамото Масадзуми, Фудзивара Окикадзэ, Идзуми Сикибу, Ноин-Хоси, Сагами, Фудзивара Иэцунэ, Сюндо Намики, Фудзивара Тосинари, Минамото Мититомо, Сетэцу, Басе, Ранран, Сампу, Иссе, Тие, Бусон, Кито, Исса, Камо Мабути, Одзава Роан, Рекан, Татибана Акэми и мн.др.

---

Амару

Из «Ста стихотворений»[184]

Перевод Н. Горской

1 Да хранит тебя Матери[185] взор, искоса брошенный,
обладающий прелестью пчел, в листьях мелькающих,
преумноженный в блеске своем искрами-пальцами
тетиву натянувшего вдруг бога лучистого!

2 Пляшущий в пламени гроз, льнущий в надежде к рукам и вдруг отвергаемый,
гладящий пряди волос, рвущий одежды края и с силой отринутый,
длинными каплями слез женщин Трипу́ры младых облитый в безвременье,
сердце пронзивший насквозь, — Шивы огонь да сожжет твои прегрешения![186]

3 Качанье легкое серег, волос рассыпанные пряди,
и тилак[187], что слегка поблек, размытый капельками пота,
и затуманенный твой взгляд, и всю тебя в последней дрожи —
глаза мои да сохранят! Зачем мне Вишну[188], Шива, Брахма?!

4 К любви зовущими, и томными, и ждущими ответа,
в полон берущими, глядящими то искоса, то прямо,
вовек не лгущими, огромными и нежными глазами,
о простодушная, о скромная, кому в глаза ты глянешь?..

10 «Из дома ушедший вернется, жена! Заране не стоит плакать,
взгляни, как измучена ты и бледна!» — я ей говорил с рыданьем.
Стыдясь, что пока еще жизни полна, и раня меня усмешкой,—
«Я сразу умру, — прошептала она, — когда ты меня покинешь!»[189]

11 Лишь он приблизился ко мне, глаза я долу опустила,
чтоб сладкой речи не внимать, покрепче я заткнула уши,
и дрожь пыталась я унять, но веришь, милая подруга,
моя одежда в сотне мест сама разорвалась мгновенно.

12 «Вернешься сразу же, не правда ли? Иль через час? Иль в полдень?
Быть может, вечером? Иль к полночи придешь домой,  любимый?» —
жена печальная промолвила, задерживая дома
в дорогу долгую, стодневную, собравшегося мужа.

13 Услышав тяжелые всхлипы дождя, что хлынул из тучи ночью,
великой тоской по жене изойдя в унылой разлуке длинной,
так громко рыдал он, себя бередя, что люди в селенье этом
отныне решили, покой свой щадя, чужим не давать приюта.

15 Едва я крикнула, притворщица: «Оставь! Уйди из спальни!» —
как он, безжалостный, — о, горе мне! — ушел на самом деле.
Как видно, разума и гордости лишилась я, подруга,
коль снова, грубого и черствого, его увидеть жажду.

16 Влюбленных супругов ночной разговор ручной попугай подслушал,
болтливым он был, все слова затвердил и днем повторил  при старших;
зарделась жена, и потупила взгляд, смущенья полна и гнева,
и в клюв болтуна запихала гранат — под видом зерна граната.

18 Его приближенья она не ждала, заране с поклоном встала;
и сразу же бетель[190] готовить пошла, объятий его избегнув;
беседы с возлюбленным не завела, приказы давая слугам,—
так в ярости душу она отвела, ему оказав почтенье.

19 Увидев двух возлюбленных своих, хитрец подкрался сзади,
одной глаза руками он закрыл, как будто бы играя,
другую — ловко шею изогнув — поцеловал он быстро в щеку,
и женщина вторая замерла, победу торжествуя.

23 Над ложем любви тишина разлита, влюбленные в ссоре ныне:
давно уж наскучила им немота, но нежность с гордыней спорит.
И вдруг приоткрылись в улыбке уста, во взоре блеснула радость,
в объятье слилась молодая чета, и смех разрушил молчанье.

28 Глаза мои радость таят в глубине, хоть брови я хмурю грозно,
и губы — в улыбке, и щеки — в огне, хоть голос звучит сурово,
мурашки бегут и бегут по спине, хоть сердцу велю быть твердым;
удастся ли гордой прикинуться мне, когда я его увижу?

29 Задетая в чувстве своем в первый раз, совета подруг не слыша,
не зная, как словом и жестом сейчас презренье выказать мужу,
жена молодая из лотосов-глаз слезу за слезой роняет,
и льется прозрачный поток по щекам меж влажных локонов темных.

31 Сверкая перстнями и перлами, украсившими шею,
в шелка одетая, браслетами позванивая тонко,
к нему ты шествуешь торжественно, как в громе барабанов.
Так что ж, наивная, пугливая, ты вся дрожишь от страха?

34 Она молода, но смущаюсь лишь я, как будто я стал девицей,
и груди ее, словно ноша моя, меня истомили тяжко,
и бедра ее, говорю не тая, мешают походке легкой,—
о, чудо! — как часть своего бытия, влачу я чужое бремя.[191]

36 Когда ты, желаньем хмельным обуян, гордячке кусаешь губы
и брови ее, словно плети лиан, в притворном сомкнулись гневе,
но очи подернул блаженства туман, — ты а́мриту, друг, вкушаешь;
а боги по глупости весь океан вспахтали для этой цели.

37 «Усни бестревожно, коль спит твой супруг!» — сказав мне, ушли подруги,
и я осторожным касанием губ уснувшего стала нежить,
но дрожью всей кожи он выдал мне вдруг, что в ложной затих он дреме,
и вмиг уничтожил мой стыд и испуг всем тем, чем на ложе можно.

38 Одним движением бровей я прежде гнев свой выражала,
стремясь простить тебя скорей, в улыбке открывала губы.
И что же? — стала я иной, когда любовь ушла из сердца:
ты на коленях предо мной, а гнев меня не покидает.

39 «О молчащая, смилуйся! Взгляни на молящего!
Никогда ты, о нежная, так сильно не гневалась!» —
он просил онемевшую, глаза опустившую,
на него не глядевшую, в слезах утопавшую.

40 Озноб ее кожу до боли обжег, объятием стиснуты груди,
любви изобильный живительный сок омыл ей нагие бедра.
«Довольно, о дерзкий… не будь так жесток…» — бессильно она лепечет.
То — явь?.. Или все — сновидений поток?.. Иль встреча души с душою?..

41 Одежд коснется муж — она лицо стыдливо опускает,
в объятьях он сожмет — она пугливо в сторону отпрянет,
услышит смех подруг — застынет вдруг и станет молчаливой;
терзает жгучий стыд супругу молодую после свадьбы.

43 Вся страсть его ушла; любимый, как чужой, проходит мимо;
бесценной я была, теперь я ничего уже не стою.
Я горю моему и днем и ночью предаюсь, подруга.
Не знаю, почему на сто частей не разорвется сердце!..

44 Им, встречу славящим, исплакавшим глаза в разлуке долгой,
таким заманчивым и благостным весь день казалось ложе,
но все же вечером не ласками супруги утешались,
а бесконечную и сладкую вели во тьме беседу.

50 «Скажи, почему ты тонка и бледна? Дрожишь и так слабо дышишь?
Быть может, больна? Ты белей полотна!» — пытает жену владыка.
«Моя худоба мне природой дана!» — худышка ему сказала
и — в страхе, что хлынет рыданий волна, — неслышно  ступая, вышла.

57 «Что значит, любимая, гневный твой взгляд?» — «О нет, я гляжу без гнева!»
«Мне больно… Не я ль пред тобой виноват?» — «Вины твоей нет, владыка».
«Так что ж ты рыдаешь все ночи подряд?» — «Кто видит мои рыданья?»
«Да я, твой любимый!» — «О, слов этих яд! Меня ты не любишь больше!»

69 Ты помнишь ли — давно у нас одно с тобою было сердце,
потом ты стал моим, а я возлюбленной твоею стала,
ты мой супруг сейчас, твоя супруга я — а дальше что же?
Тверда я, как алмаз, и радости мне больше не осталось…[192]

70 «В тебе хитроумия нет и следа, уж слишком ты простодушна;
с возлюбленным будь то горда, то тверда!» — простушке молвит подруга.
«Молчи, а не то приключится беда! — подружке та отвечает.—
Владыка мой, в сердце живущий всегда, подслушать может беседу».

71 «Ты куда так поспешно идешь, крутобедрая?»
«Поспешаю к любимому ночью кромешною».
«А не страшно ль одной в это время полночное?»
«Мне защитою стрелы цветочные Ма́даны!»[193]

73 «Пускай разгневается Мадана и разобьет мне сердце!
Клянусь, жестокого не надо мне, неверного и злого!» —
газелеокая со вздохами подруге говорила,
сама не ведая, что, сетуя, его искала взглядом.

74 «В сандаловой пудре жестка простыня, а тело твое так нежно!» —
сказал и на грудь свою жарче огня меня возложил он ловко,
и, губы кусая, лаская, дразня, ногами стянул одежду
и делать, хитрющий, заставил меня все то, что ему пристало.

76 Глаза проглядела, тоской изошла, ждала у дороги мужа;
когда ж опустилась вечерняя мгла и заволокла окрестность,
тихонечко к дому она побрела, и вдруг обернулась, вздрогнув,
и взглядом дорогу опять обвела: «Быть может, любимый близко…»

77 Пылая, суля наслаждений дары супругу после разлуки,
в покои вошла, где до поздней поры сновали слуги без дела,
и с криком: «Да здесь же полно мошкары!» — взмахнула шелковым сари
и, гибкая, жаждя любовной игры, она задула светильник.

81 Цветной узор со щек ладонями стираешь ты упрямо,
и не медвяный сок, а горечь источают эти губы,
и льется слез поток, и грудь твоя вздымается в рыданье —
как видно, ныне стал не я, а гнев твоим любимым.

85 Взирала, испуганно очи подняв и руки сложив смиренно,
держала владыку потом за рукав, колена обняв, молила,
когда же, ни просьбам, ни ласкам не вняв, надменный ее покинул,
она, вдруг желание жить потеряв, с потерей любви смирилась.

90 Огонь светильника, бессильная, она задуть пыталась,
бросала лилии, стыдливая, и с бедер пояс падал,
и, всхлипнув тоненько, ладонями глаза закрыла мужу,
а он с улыбкою на гибкую глядел, не отрываясь.

97 В единую твердую черную нить сводить я умею брови,
улыбку любви научилась таить и стыть, немея сурово,—
я все подготовила, чтобы сразить супруга притворным гневом,
но строгость сумею ли изобразить, одной лишь судьбе известно.

99 Он знает, что тысячи гор и озер легли между ним и милой,
что взор его, будь он хоть трижды остер, ее отыскать не сможет,
но все-таки, — разуму наперекор, — на цыпочки встав упрямо,
он смотрит и смотрит в упор — сквозь простор — туда, где она осталась.

101 Узлы на одежде моей разошлись, когда он к постели склонился,
Скользнул поясок развязавшийся вниз, и бедра мои обнажились.
А после, когда мы сплелись и слились, не помню, что было со мною —
где он, и где я, и куда мы неслись, и чем под конец наслаждались…

103 С той, что в небо уставилась очами печальными,
обнимала колени мне с протяжным рыданием —
«Мы с тобою расстанемся!» — твердя в исступлении,—
что в разлуке с ней станется, словами не выразить.

106 Она не противится, если рывком он платье с нее снимает,
не хмурит бровей, не сжимается в ком от дерзкой и грубой ласки
и словно бы тает, когда он силком ее заключит в объятья,—
вот так она, тешась над мужем тайком, свой гнев выражает тонко.

107 Цветами алыми, сандаловой осыпавшейся пудрой,
крупицей пурпура и бурыми — от бетеля — следами,
алоэ пятнами и смятыми полотнищами простынь
влюбленной женщины движения показывает ложе.

114 От него не отпрянула с живостью в сторону,
не казнила речами обидными, гневными,
лишь в молчанье смотрела в упор, без игривости,
изучающе — словно на гостя случайного.

133 Если мил тебе гнев, о моя бессердечная,
то тягаться мне нечего с этим возлюбленным,
но отдай мне обратно все ласки бессчетные,
не считая, объятья верни многократные.

146 Когда ко мне он подойдет, пускай в тот миг мой взор затмится,
пусть жалкий пояс упадет и на груди одежда лопнет,
но все равно — клянусь! — с изменником я говорить не стану;
лишь одного боюсь — что от молчанья разорвется сердце.

149 Ты — как незрячая, но прячется внимание за этим,
стоишь в безмолвии, но полные подрагивают губы,
ты в созерцании, но ранена ознобом жгучим кожа…
Твой гнев показан мне! Наказанный прощенья просит робко!

150 Как ночью, когда они наги, близки и в страсти своей бесстыдны,
им любо, смыкая объятий тиски, на ложе блаженства глянуть,—
так утром, при старших, всему вопреки, им, радостноглазым, любо
все вспомнить и глянуть друг другу в зрачки, где пляшут искорки смеха.

Кришна побеждает змея Калию. Иллюстрация к «Бхагавата-пуране». Миниатюра школы Кангра (Северная Индия), ок. 1800 г.