Нерин Ган - Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба

• Название: Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба
• Автор: Нерин Ган
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-000341-2, 5-271-00400-7

Имя Евы Браун долгие годы упоминалось в литературе лишь в связи с описанием последних дней и смерти Адольфа Гитлера.

Она была, наверное, самым таинственным персонажем в не такой уж далекой истории Третьего рейха.

Немецкий журналист Нерин Ган в своей книге «Ева Браун» рассказывает о судьбе женщины, на протяжении 16 лет любившей, несмотря на препятствия, единственного в своей жизни мужчину — Гитлера и добровольно вместе с ним принявшей смерть.

---

«Многие парни были без ума от Евы, но она не обращала на них внимания, — говорит ее другой друг детства, ставший теперь владельцем авторемонтной мастерской на Гогенцоллернплац. — Здесь на площади мы всегда играли в лапту. Ева носилась как угорелая и с дикими криками каталась по земле. Мать, выйдя вечером на балкон, чтобы позвать Еву ужинать, с трудом узнавала ее. Ева и флирт? Едва ли. Она стремилась побеждать нас на спортивном поприще. У нее был совершенно неистощимый запас шуток и проказ. А если говорить о внешности, на мой вкус, она была излишне полновата. Ганс рассказывает: «Как-то мы решили опробовать мой новый мотоцикл. Мы — это наша общая приятельница Инге Шроп, Ева, ее подруга Герда и я. Внезапно — я как раз увлекся разговором и пропустил момент — эта сумасшедшая Ева завела мотор и скрылась за углом. А ведь она вообще не умела водить! Слава Богу, ничего не случилось, она вернулась целой и невредимой и спокойно так заявила: «Нет, мотоцикл — это не для меня. Мне больше по душе шикарные автомобили». Такие выходки были вообще в ее стиле».

В хранящемся в архиве лицея аттестате зрелости Евы много хороших оценок. «Разумеется, она самый настоящий «enfant terrible»[14], и ни одна выходка в классе без неё не обходилась. Она была довольно смышленой и быстро схватывала самое главное, — рассказывает ее учительница фрейлейн Хайденхаберг. — Если от нее требовали вести себя спокойно, она садилась читать Карла Мая. Любовные истории ее вообще не интересовали, но один из учителей привил ей любовь к прозе Оскара Уайльда». Даже в Оберзальцберге Ева не расставалась с переплетенным в тонкую кожу томом, хотя, по настоянию Гитлера, сочинения этого писателя и драматурга были запрещены в Германии.

Ева обожала джаз и американские мюзиклы. Ее любимым актером был Джон Гилберт. Она также восхищалась исполнительницей главной роли в фильме «Метрополис» Бригитой Хелм, так как, по словам отца, немного походила на нее.

В 1928 году мало кто думал, что в Германии вскоре воцарятся нищета и безработица. Тем не менее девушки из богатых семей уже тогда стремились научиться сами зарабатывать себе на хлеб.

Брауны взяли за правило отправлять дочерей на время в монастырские пансионаты для совершенствования знаний. Монахини католического ордена «Английские девушки» снискали репутацию опытных воспитательниц тех дочерей бюргеров, которые хотели бы заодно брать уроки хороших манер и освоить какую-либо профессию.

Монастырский пансионат располагался на берегу реки Инн, прямо на границе с Австрией, у въезда в небольшой городок Зимбах. Еве пришлось там очень нелегко. Ее раздражали как сами монахини, так и установленная ими дисциплина. Обучение в пансионате продолжалось обычно два года, но Ева не собиралась оставаться в нем так долго. Она даже пригрозила матери, что убежит и отправится искать счастья в Вену или в Берлин.

В пансионате сохранился классный журнал с фамилией Евы. По словам сестры Марии-Магдалины, она была «очень честолюбивой, сообразительной, обладала приятным голосом и играла в спектаклях. Подруг у нее здесь не было. Церковную службу она никогда не пропускала.

Обряд конфирмации Ева прошла еще в Мюнхене. Позднее семья пышно отпраздновала ее приобщение к Святым таинствам. Ни у кого из проживавших в ее квартале девочек не было такого красивого белого платья. Кроме того, дедушка подарил Еве изящные наручные часы. В монастыре она, как и положено, исповедовалась два раза в неделю и принадлежала к числу немногих избранных «детей Марии», которым разрешалось украшать алтарь.

Перед встречей с настоятельницей — за это время здание обросло многочисленными пристройками, а в пансионате училось уже четыреста девушек — автор всерьез опасался, что монахини откажутся отвечать на его вопросы и вообще не станут говорить о своей «печально знаменитой» бывшей ученице. Но все произошло с точностью до наоборот. Они буквально засыпали его вопросами: «Он действительно любил ее? Она на самом деле погибла?»

В сущности, у монахинь не было никаких оснований быть благодарными бывшей выпускнице своего пансионата. «Когда нацисты в 1940 году хотели отобрать у нас монастырь и открыть на его территории курсы по подготовке пропагандистов, — рассказала настоятельница, — я твердо решила сделать все, чтобы отвратить от нас беду. Случайно я узнала, что Ева Браун в Берхтесгадене, и с неимоверным трудом дозвонилась до нее. Она выслушала меня и холодно сказала: «Ну хорошо, я поговорю с партайгеноссе Борманом[15]. Он как раз у меня в салоне. — Она отложила трубку, я услышала обрывки фраз, раскатистый мужской и звонкий женский смех. Затем она снова взяла трубку и с утешительными нотками в голосе сказала: — Ни о чем не волнуйтесь. Я лично прослежу, чтобы все было в порядке». Однако через несколько недель нас выселили из монастыря. Вернулись мы туда только после прихода союзников».

На вопрос, испытывают ли монахини чувство стыда или хотя бы угрызения совести из-за того, что одна из их учениц попала в зависимость от самого настоящего чудовища, настоятельница Тереза Непорочная с грустью ответила: «Неужели вы думаете, что мы настолько наивны и верим, будто за два пфеннига можно спасти душу? Мы молимся, терпим лишения и знаем, что наши девушки, такие с виду чистые и невинные, за воротами монастыря превращаются в самых настоящих «Манон Леско», готовых тут же за углом броситься на шею первому же попавшемуся «кавалеру де Грие».

Ева Браун покинула монастырь в конце июля 1929 года. С гордым видом стояла она на перроне небольшого вокзала в Зимбахе. Хлопчатобумажное платье казалось слишком тесным для ее заметно округлившихся бедер, юбка уже не прикрывала колени, шерстяные чулки туго обтягивали красивые, чуть полноватые ноги. Шляпа с широкими полями только подчеркивала излишнюю припухлость щек. За время учебы в пансионате она сильно поправилась. Семнадцатилетняя девушка с аттестатом зрелости в сумочке и без всякого жизненного опыта, еще ни разу не целованная, ждала отправления поезда на Мюнхен.

Первая встреча

Держа в руке газету с обведенными красными чернилами в разделе объявлений двумя абзацами, Ева Браун остановилась перед домом 50 на Шеллингштрассе. (В современном Мюнхене зачастую забывают об историческом значении этой ныне выглядящей чересчур буржуазно улицы, расположенной в богемном квартале Швабинге.)

Семнадцатилетняя претендентка на вакантную должность только четыре месяца назад покинула монастырские стены. Она не знала, что за порогом серого, ничем не примечательного дома ее ожидает встреча с судьбой. Она мельком взглянула на примыкавший к массивному строению садик, где по неизвестной причине вдруг пышно разросся каштан, и нажала на ручку двери.

За эти месяцы она очень сильно изменилась внешне. Грудь, правда, по-прежнему была несколько плосковата, что не вполне отвечало вкусам баварцев. Ева начала подкрашивать красной помадой губы и обильно пудрить щеки. Клетчатое летнее пальто и школьную папочку она со спокойной душой отнесла в кладовую, распустила косы, и длинные волосы волной ниспадали на плечи. Позднее она решила их немного подстричь, чтобы выглядеть более взрослой. Ева носила теперь зеленый жакет и шапочку такого же цвета, придававшую ее лицу несколько шаловливое выражение. Коричневая сумка не очень сочеталась по цвету с одеждой, и Ева оставляла ее теперь дома. (Желание добиться абсолютной цветовой гармонии не покидало Еву до конца жизни. Она скорее вышла бы на улицу босиком, чем надела туфли неподходящего цвета.)

Столь быстрой метаморфозе она в значительной степени была обязана Ильзе. В первые дни после своего возвращения из монастыря Ева с нескрываемым удивлением смотрела, как старшая сестра красится и приводит себя в порядок. «Фу! — громко возмутилась она. — Как ты можешь так пачкать лицо!» Позднее она выяснила, что Ильзе носит шелковое белье, и прочитала ей целую лекцию, повторив буквально все то, что ей вдолбили в голову монахини.

Но однажды она сама начала вертеться перед зеркалом и как-то даже, приняв ванну, смерила талию и объем бедер у Ильзе, затем сравнила ее параметры со своими и твердо решила похудеть.

Ильзе восемь лет работала секретаршей у врача Мартина Леви Маркса, еврея по национальности, до тех пор, пока он не эмигрировал в США (он и в послевоенные годы жил в окрестностях Нью-Йорка). Естественно, Ева также захотела устроиться на работу в частную клинику. Ей повезло, ее взял к себе доктор Гюнтер Гофман, от которого она ушла через два месяца. Еве очень не понравилось сидеть в белом халате в приемной. К тому же ее страшно раздражали бесконечные вопросы пациентов, а на кровь и гноящиеся раны она вообще смотреть не могла. (Тем не менее позднее она сумела убедить Гитлера в том, что хорошо разбирается в медицине, и фюрер очень серьезно отнесся к ее словам.) На другом месте Ева сразу же возненавидела пишущую машинку, на которой была вынуждена постоянно печатать. Разумеется, оттуда ей также пришлось уйти.