Пётр Кропоткин - Хлеб и воля

• Название: Хлеб и воля
• Автор: Пётр Кропоткин
• Жанр: Политика
• Год: 1917

---

Девять десятых тех колоссальных богатств, которые мы видим в Соединённых Штатах, обязаны своим происхождением (как показал Генри Джордж в своей книге «Социальные Вопросы») какому-нибудь крупному мошенничеству, совершённому с помощью государства. В Европе, во всех наших монархиях и республиках, девять десятых состояний имеют то же происхождение: сделаться миллионером можно только таким путём.

Вся наука обогащения сводится к этому: найти бедняков, платить им треть или четверть того, что они смогут сработать и накопить таким образом состояние; затем увеличить его посредством какой-нибудь крупной операции при помощи государства.

Стоит ли говорить после этого о тех небольших состояниях, которые экономисты приписывают «сбережениям», тогда как в действительности «сбережения» сами по себе не приносят ничего, если только сбережённые деньги не употребляются на эксплуатацию бедняков.

Вот, например, сапожник. Допустим, что его труд хорошо оплачивается, что у него всегда есть выгодные заказы и что, ценою ряда лишений, ему удаётся откладывать по рублю в день или двадцать пять рублей в месяц. Допустим, что ему никогда не случается болеть, что, несмотря на свою страсть к сбереженью, он хорошо питается, что он не женат, или что у него нет детей, что он не умрёт в конце-концов от чахотки — допустим всё, что вам угодно! Мечтать — так мечтать! И всё-таки, к пятидесяти годам он не накопит даже девяти тысяч рублей, и с этим запасом ему нечем будет прожить, когда он состарится и больше не сможет работать. Нет, большие состояния, очевидно, наживаются не так.

Но представим себе другой случай. Как только наш сапожник накопит немного денег, он сейчас же снесёт их в сберегательную кассу, которая даст их взаймы какому-нибудь буржуа, — предпринимателю по эксплуатации бедняков. Затем, этот сапожник возьмёт себе ученика — сына какого-нибудь бедняка, который будет считать себя счастливым, если мальчик выучится через пять лет ремеслу и сможет зарабатывать свой хлеб.

Ученик будет доставлять нашему сапожнику доходец и, если только у него будут заказы, он возьмёт ещё и второго и третьего ученика. Позднее он наймёт рабочих, — бедняков, которые будут очень рада получать рубль или полтинник в день, за работу, которая стоит трёх или четырёх рублей. И если нашему сапожнику «повезёт», т.-е. если он окажется достаточно ловким, его рабочие и ученики будут доставлять ему около десяти рублей в день дохода, помимо его собственного труда. Тогда он сможет расширить своё предприятие, начнёт мало-помалу обогащаться и не будет вынужден экономить на необходимой, пище. И, в конце-концов, он оставит своему сыну маленькое наследство.

Вот что и называется «быть экономным, сделать сбережения». В сущности всё это значит просто — уметь наживаться трудом тех, кому есть нечего.

Торговля, на первый взгляд, кажется исключением из этого правила. — «Вот, например», скажут нам, «человек, который покупает чай в Китае, привозит его во Францию и, таким образом, получает тридцать процентов прибыли на свой капитал; он никого не эксплуатирует».

А между тем, в сущности, и в торговле всё то же. Если бы наш торговец переносил чай на своей собственной спине, тогда — другое дело. В былые времена, в начале средних веков торговля именно так и велась. Поэтому таких чудовищных состояний, как в наше время, и нельзя было нажить: после трудного и опасного путешествия, купцу едва-едва удавалось отложить небольшой барыш. Люди занимались торговлей не столько ради барыша, сколько ради любви к путешествиям и к приключениям.

Теперь же дело происходит гораздо проще. Купец, обладающий капиталом, может обогащаться, не трогаясь с места. Он поручает по телеграфу комиссионеру купить сто тонн чая; зафрахтовывает корабль и через несколько недель — или через три месяца, если путешествие совершается на парусном судне — корабль привозит ему его товар. Он не рискует даже возможными приключениями в путешествии, так как и товар его и корабль застрахованы. Если он затратил пятьдесят тысяч рублей, он получит теперь шестьдесят и, повторяя те же операции раза три в год, будет жить себе барином. Риск, опасность будет только тогда, когда он захочет спекулировать на каком-нибудь новом товаре: тогда он может или сразу удвоить своё состояние или разом всё потерять.

Но спрашивается, где же он нашёл людей, которые за ничтожный матросский заработок решились пуститься в плавание, совершить путешествие в Китай и обратно, решились столько работать, утомляться, рисковать жизнью? Как мог он найти в доках разгрузчиков и нагрузчиков, которые работали на него, как волы, и которым он платил ровно столько, сколько нужно было, чтобы они не умерли с голоду? Как это всё ему удалось? Ответ прост. — Только благодаря тому, что бедноты везде не оберёшься! Пойдите в любую гавань, обойдите там кабаки, посмотрите на босяков, которые приходят туда наниматься и дерутся у ворот лондонских доков, осаждая их с раннего утра, чтобы только получить возможность работать на кораблях. Посмотрите на этих моряков, которые радуются, когда после целых недель и месяцев ожидания им удаётся наняться в дальнее плавание! Всю свою жизнь они провели, переходя с одного корабля на другой, и будут путешествовать ещё на многих кораблях, пока, наконец, не погибнут где-нибудь в море.

Войдите в их хижины, посмотрите на их жён и детей, одетых в лохмотья, живущих неизвестно как, в ожидании возвращения отца — и вы узнаете, как и почему богатеет купец.

Возьмите примеры откуда хотите и сколько хотите; подумайте сами над происхождением всех состояний, крупных и мелких, — чему бы они ни были обязаны своим происхождением: торговле, банковым операциям, промышленности или владению землёю — и вы увидите, что повсюду богатство одних основывается на бедности других. А раз оно так, то анархическому обществу нечего будет бояться неизвестного Ротшильда, который явился бы вдруг и поселился в его среде. Если каждый член общества будет знать, что после нескольких часов производительного труда, он будет иметь право пользоваться всеми наслаждениями, доставляемыми цивилизацией, всеми удовольствиями, которые даёт человеку наука и искусство, он не станет продавать за ничтожную плату свою рабочую силу. Для обогащения такого Ротшильда не найдётся нужной бедноты. Его деньги будут не больше, как куски металла, пригодные для разных поделок, но плодиться и рожать новые золотые и серебряные кружки, они больше не смогут.

* * *

Этот ответ на возражение определяет вместе с тем и пределы экспроприации. Экспроприировать, взять назад в руки общества — нужно всё то, что даёт возможность кому бы то ни было — банкиру, промышленнику или землевладельцу — присваивать себе чужой труд. Оно просто и понятно.

Мы вовсе не хотим отнимать у каждого его пальто, но мы хотим отдать в руки рабочих всё — решительно всё, что даёт возможность кому бы то ни было их эксплуатировать. И мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы никто не нуждался ни в чём и чтобы, вместе с тем, не было ни одного человека, который был бы вынужден продавать свою рабочую силу, чтобы обеспечить существование своё и своих детей.

Вот что мы понимаем под экспроприацией и вот как мы смотрим на наши обязанности во время революции — революции, до которой мы надеемся дожить, не через сто лет, а в недалёком будущем.

III.

Анархические идеи вообще и идея экспроприации в частности встречают среди людей независимых и среди людей, которые не считают праздность высшею целью жизни, гораздо больше сочувствия, чем обыкновенно думают. «Но берегитесь», часто говорят нам такие друзья: «не заходите слишком далеко; человечество не меняется в один день, и не следует слишком торопиться с вашими планами экспроприации и анархии. Вы рискуете таким образом не добиться никаких прочных результатов».

По отношению к экспроприации, если мы чего боимся, то уже во всяком случае не того, чтобы — люди зашли слишком далеко. Мы боимся наоборот, что экспроприация произойдёт в слишком незначительных размерах для того, чтобы быть прочною; что революционный порыв остановится на полдороге, что он разменяется на мелочи, на полумеры. Полумеры же никого не удовлетворят, а только произведут в обществе очень сильное потрясение и нарушат его обычное течение, но окажутся, в сущности, мертворождёнными, как все полумеры, и, не вызвав ничего, кроме всеобщего недовольства, приведут неизбежно к торжеству реакции.

Дело в том, что в нашем обществе существуют известные установившиеся отношения, которые совершенно невозможно изменять по частям. Все части того механизма, который представляет собою наше хозяйственное устройство, так тесно связаны между собою, что невозможно дотронуться до одной из них, не затронув вместе с тем всего остального. В этом убедятся революционеры при первой же попытке экспроприировать что бы то ни было.