Пётр Кропоткин - Хлеб и воля

• Название: Хлеб и воля
• Автор: Пётр Кропоткин
• Жанр: Политика
• Год: 1917

---

Создать у себя промышленность обрабатывающую, во всевозможных её отраслях, становится стремлением решительно всех народов. И является вопрос: если разделение труда между различными народами, которое ещё недавно выставлялось нам экономическою необходимостью — законом — исчезает, то не так ли ложен был закон о необходимости разделения труда, специализации, между отдельными личностями[19].

Децентрализация промышленности.

I.

К концу наполеоновских войн Англии почти вполне удалось разорить крупную промышленность, народившуюся во Франции в конце восемнадцатого века. Она стала владычицей морей и не имела серьёзных конкурентов. Воспользовавшись этим, чтобы монополизировать обрабатывающую промышленность и заставляя своих соседей покупать по какой ей угодно было цене товары, производившиеся ею одною: она стала накоплять богатства за богатствами и сумела извлечь из этого привилегированного положения и связанных с ним преимуществ большую выгоду.

Но когда буржуазная революция прошлого века уничтожила крепостное право и создавала во Франции пролетариат, крупная промышленность, временно приостановленная в своём росте, начала развиваться с новой силой и уже со второй половины девятнадцатого века Франция перестала зависеть от Англии в отношении продуктов фабричного производства. В настоящее время она в свою очередь сама ведёт вывозную торговлю, продавая за границу больше, чем на полтора миллиарда товаров, из которых две трети состоят из материй. Число французов, работающих на вывоз или живущих внешнею торговлею, определяется приблизительно в три миллиона.

Таким образом, Франция перестала быть зависимой от Англии и в свою очередь начала стремиться монополизировать некоторые отрасли внешней торговли, как наприм.: торговлю шёлковыми материями и готовым платьем. Она получила от этого огромную выгоду, но в настоящее время ей уже грозит опасность утратить навсегда эту монополию, подобно тому, как Англия теряет монополию производства бумажных тканей и даже бумажной пряжи.

В своём движении по направлению к востоку, промышленность остановилась затем на Германии. Тридцать лет тому назад Германия получала большую часть продуктов крупной промышленности из Англии и из Франции. Теперь дело стоит совершенно иначе: в течение последних двадцати пяти лет, особенно же со времени войны, Германия совершенно преобразовала свою промышленность. Фабрики её снабжены самыми лучшими машинами и дают самые новые произведения промышленного искусства — манчестерские бумажные ткани и лионские шелка. Тогда как для изобретения и усовершенствования какой-нибудь современной машины в Лионе или в Манчестере потребовалось два или три поколения рабочих, Германия берёт эту машину уже готовою. Технические школы, приспособленные к потребностям промышленности, доставляют для её фабрик целую армию знающих рабочих, инженеров-практиков, умеющих работать как руками, так и теоретически. Немецкая промышленность начинает своё развитие с той точки, до которой Манчестер и Лион дошли лишь после пятидесятилетних усилий, опытов и исканий, а потому быстро развивается.

В результате, имея возможность производить то же самое у себя дома, Германия с каждым годом уменьшает свой ввоз товаров из Франции и Англии. Она уже соперничает с ними в вывозе в Азию и Африку и даже более того: на самом парижском и лондонском рынках. Близорукие люди могут, конечно, возмущаться франкфуртским договором (между Франциею и Германиею), могут объяснять немецкую конкуренцию маленькой разницей в железнодорожных тарифах, или тем, что немец работает «задаром» — т.-е. останавливаться на второстепенных сторонах вопроса; но при этом они упускают из виду великие исторические факты. Несомненным остаётся то, что крупная промышленность, составлявшая когда-то привилегию Англии и Франции, подвинулась по направлению к востоку. В Германии она встретила молодой и полный сил народ и буржуазию, умную и жаждущую обогатиться в свою очередь путём внешней торговли.

В то время, как Германия освобождалась от французской и английской опеки и начинала сама выделывать и бумажные и другие ткани, и машины — одним словом, все продукты фабричного производства — крупная промышленность пускала корни также и в России, где мы видим развитие фабрик тем более быстрое, что оно началось очень недавно.

В 1861 году, в момент уничтожения крепостного права, промышленности в России почти не существовало. Все нужные машины, рельсы, локомотивы, дорогие материи — всё это получалось с Запада. Двадцать лет спустя в ней было уже больше 85.000 фабрик и общая стоимость товаров, выходивших из этих фабрик, возросла в четыре раза. Старые машины целиком заменились новыми. Почти вся сталь, три четверти железа, две трети угля, потребляемых теперь, все локомотивы, все вагоны, все рельсы, почти все пароходы изготовляются уже в самой России.

Из страны, предназначенной, по словам экономистов, всегда оставаться земледельческою, Россия превратилась в промышленную. Она уже весьма мало фабрикатов получает из Англии и очень немного из Германии.

Экономисты объясняют эти факты покровительственными пошлинами; между тем продукты фабричного производства продаются в России почти по тем же ценам, что и в Лондоне. Капитал не имеет родины: немецкие и английские капиталисты отлично привозят своих инженеров и надсмотрщиков за работами и устраивают в России и в Польше фабрики, нисколько не уступающие по качеству своих продуктов лучшим фабрикам Англии. Если завтра ввозные пошлины будут уничтожены, фабрики от этого не погибнут, а только выиграют. В настоящую минуту английские инженеры сами наносят последний удар ввозу сукна и шерсти с Запада: они устраивают на юге России громадные шерстяные фабрики, снабжённые самыми усовершенствованными брадфордскими машинами, и через десять лет Россия будет ввозить лишь очень небольшое количество английских сукон и французских шерстяных тканей, и то только в качестве образчиков.

Крупная промышленность распространяется не только на восток, но и на юг. Туринская выставка 1884 года показала нам, какие успехи сделала итальянская промышленность, и ненависть между французской и итальянской буржуазией имеет единственным источником промышленное соперничество между ними. Италия освобождается от французской опеки и конкурирует с французскими купцами в бассейне Средиземного моря и на востоке. И вот почему, рано или поздно, на границе между Францией и Италией произойдёт кровопролитие, — если только трата этой драгоценной крови не будет предотвращена Революцией.

Мы могли бы указать также на быстрые успехи Испании в развитии крупной промышленности. Но возьмём лучше Бразилию. Политико-экономы осудили её на то, чтобы вечно выращивать хлопок, вывозить его в сыром виде, а затем получать из Европы бумажные ткани, и действительно, тридцать лет тому назад в Бразилии было всего девять несчастных маленьких бумагопрядильных фабрик, с 385 веретёнами. В 1890-м году их уже было сорок шесть; в пяти из них имелось 40.000 веретён и они выносили на рынок тридцать миллионов метров бумажной ткани в год. За последние годы успехи были ещё быстрее.

Даже в Мексике начали выделывать бумажные ткани у себя, вместо того, чтобы привозить их из Европы, и в 1894 году английский консул доносил, что в Оризабе выделывают ситцы, которым едва ли есть равные среди привозных. Что касается Соединённых Штатов, то они уже освободились от европейской опеки. Крупная промышленность торжествует там вполне. Они уже ищут рынков.

Но страна, которая ярче всех опровергает теорию сторонников специализации национальных промышленностей, это — Индия. Мы знаем, что нам всегда говорят в учебниках: «Крупным европейским нациям нужны колонии. Эти колонии будут посылать в метрополии сырые продукты: хлопок, шерсть, пряности и т. д. За то метрополия будет посылать им продукты своих фабрик: материи (дрянные, не находящие сбыта дома), старое железо, в виде отсталых уже машин — одним словом всё то, что ей самой не нужно, что ей стоит мало, но в колонии может быть продано по высокой цене.

Такова была теория и такова же была, в течение долгого времени, практика. В Лондоне и Манчестере наживались громаднейшие состояния, а Индия разорялась. Пройдите только по Индийскому Музею в Лондоне и вы увидите, какие неслыханные, невероятные богатства накопляли в Калькутте и Бомбее английские торговцы.

Но вот другим, также английским, торговцам и капиталистам, пришла в голову совершенно естественная мысль, что гораздо выгоднее эксплуатировать жителей Индии непосредственно и выделывать бумажные ткани в самой Индии, вместо того, чтобы ввозить их на двести с лишком миллионов рублей в год из Англии.

Вначале им пришлось потерпеть ряд неудач. Индийские ткачи, артисты своего ремесла, не могли примириться с фабричными порядками. Машины, присланные из Ливерпуля, оказались негодным старьём; кроме того, нужно было принять во внимание условия климата, приспособиться к новым условиям. В настоящее время всё это уже пережито, и английская Индия становится всё более и более опасной соперницей для мануфактур метрополии. В ней существовало в 1895-м году 147 больших хлопчатобумажных фабрик, на которых работало около 146.000 рабочих. Каждый год Индия вывозит в Китай, в Голландскую Индию и в Африку больше чем на 50 миллионов рублей той самой белой бумажной материи, которую считали прежде специальностью Англии, а в 1897 г. бумажных тканей уже вывезено было из Индии на 140 миллионов рублей. И в то время, как английские рабочие сидят без работы, индусские женщины, получающие по 24 копейки в день, выделывают на машине те бумажные ткани, которыми ныне начинают наводнять портовые города крайнего Востока. Джутовое же дело развивается ещё быстрее.