Георг Лукач - Литературные теории XIX века и марксизм

• Название: Литературные теории XIX века и марксизм
• Автор: Георг Лукач
• Издательство: Государственное Издательство Художественная Литература
• Жанр: Философия
• Год: 1937

Государственное Издательство Художественная Литература Москва 1937

---

Разумеется, есть у Фейербаха и другие места, где он полемизирует против подобного взгляда как против "злоупотребления словами",[13] но он так и не сумел окончательно избавиться от религиозной терминологии. И, как всегда в терминологических вопросах, это отнюдь не случайно, ибо "религиозный атеизм" как тенденция заключается в антропологии Фейербаха. Интересно, что в позднем сочинении Фейербаха "О спиритуализме и материализме" (1866 г.) отдельная глава посвящена вопросу о "религиозном источнике немецкого материализма". В этой главе из того, например, факта, что. сын Лютера был не богословом, а врачом, делаются самые фантастические выводы. Но какова бы ни была мотивировка тезиса, выдвигаемого Фейербахом, самый тезис формулируется им и здесь с обычной для него ясностью и четкостью: "Философия, имевшая до сих пор место, не может заменить религии: она была философией, но не религией: она была без религии…Философия, долженствующая заменить религию, должна, не переставая быть философией, сделаться религией, должна соответствующим ей способом воспринять в себя то, что образует сущность религии, воспринять то, что дает религии преимущество перед философией"[14].

Такой взгляд на реформацию представляет собою простую переработку философии истории позднего Гегеля в сторону очень сомнительного антропологизма. С этой точки зрения немцы уже пережили свой 1789 год в период реформации, и притом пережили его более основательно, чем французы, потому что их переворот был целостным, он охватил и религиозную область.

Вполне очевидно, что Фейербах хочет приложить эту схему к истории немецкого материализма, хотя основная линия его собственной философии на самом деле лишь возобновляет Гольбаха, Гельвеция, Ламеттри. И как у Гегеля, так и у Фейербаха сказывается желание добиться общественных достижений буржуазной революции без самой революции. Было бы ошибкой думать, что такая позиция Фейербаха явилась лишь результатом резиньяции на склоне лет. Она явственнее обрисовывается уже в его юношеском сочинении "История новой философии" (1833 г.). Она повторяется и в его главном труде по философии религии — в "Сущности христианства". Фейербах пишет здесь, сближая материалистическую философию с (иррационализмом: "Темное в природе есть иррациональное, материальное, природа в собственном смысле в отличие от интеллекта. Простой смысл этого учения заключается поэтому в следующем: природа, материя, не может быть объяснена и выведена из интеллекта; она составляет, наоборот, основу интеллекта, основу личности, сама же не имеет основы; дух без природы существует только в мысли; сознание развивается из природы… Мистик имеет дело с теми же предметами, что и просто мыслящий, самосознательный человек, но действительный предмет является для мистика предметом не как таковой, а как воображаемый предмет, и поэтому воображаемый предмет является для него действительным".

Во всех этих рассуждениях Фейербаха сильные и слабые стороны его материализма неразрывно переплетены друг с другом. Фейербах пытается здесь понять религиозное мировоззрение как искаженную картину действительности, понять религию и мистику исторически. Но именно там, где он стремится возвыситься над неисторическим характером своего материализма, где он пытается преодолеть вульгарное понятие прогресса и как будто начинает догадываться о неравномерности развития культуры, — именно в этом пункте он оказывается слабее всего. Так как Фейербах не способен разобраться в общественной подоплеке идеологии, то его взгляд остается идеалистическим. Он не может отмежеваться от критикуемых им тенденций настолько, чтобы содержащиеся в них элементы мистики не проникли и в его собственный образ мысли. Отсюда определение природы материального, как "иррационального" (в цитате из "Сущности христианства"). Все это повторяется в повышенной степени у Готфрида Келлера. Обоснование атеизма остается неполным до тех пор, пока материалистическое объяснение происхождения религии не конкретизируется вплоть до ее общественных корней. Но для того, чтобы понять социальный источник религиозных представлений, нужно постигнуть существенный характер капитализма как преходящей фазы в развитии общества (ср. "Капитал", объяснение религии в отделе о фетишизме). Понять это — значит уже порвать (хотя бы идеологически) с буржуазией. Не удивительно, что даже такие передовые буржуазные идеологи, как Фейербах (и тем более Келлер), остановились у этой черты. И понятно без пространных комментариев, почему как раз в этот период неполнота "старого материализма" должна была привести к религиозно окрашенному атеизму.

Старые материалисты жили в такой период классовой борьбы, когда буржуазия еще действительно руководила всеобщей революцией (в том числе и революционным движением плебейских, пролетарских, полупролетарских, мелкобуржуазных слоев), против самодержавия и феодализма. Заглядывать по временам за пределы буржуазного общества еще не могло быть тогда столь опасным делом, как это стало позднее, когда пролетариат сделался из класса "в себе" классом "для себя". А во-вторых, коренные противоречия капиталистического строя еще далеко не успели проявиться в эпоху старых материалистов с такой силой и ясностью, как во времена Фейербаха. Старый материалист вполне мог быть меркантилистом, физиократом или сторонником Адама Смита, отнюдь не впадая при этом в опасность апологетического гармонизма.

В совсем ином положении был Фейербах и уж тем более его преемники. Так как они проходили мимо экономических вопросов и ставили проблемы только в гносеологическом, религиозно-философском и т. д. разрезе" то их отношение к экономической структуре, к экономическим категориям капитализма поневоле должно было остаться некритичным. Эта абстрактность в постановке теоретических вопросов всегда уводит философские рассуждения Фейербаха в сторону от практики и часто даже весьма подозрительно сближает его с учением о "гармонии", о потустороннем разрешении всех противоречий и конфликтов. Так, например, он пишет: "То, что является моей сущностью, и есть мое бытие… Только в человеческой жизни иногда бытие обособляется от сущности, да и то лишь в исключительно ненормальных, неблагоприятных случаях; бывает иногда, что не имеют сущности там, где имеют бытие… Все существа, однако, — не говоря, конечно, о случаях противоестественного характера, — охотно остаются там, где они суть, и охотно бывают тем, чем они являются…"[15]

По поводу этого места Фридрих Энгельс писал в одном недавно опубликованном отрывке: "Превосходная апология существующего. За исключением противоестественных случаев, немногих ненормальных случаев, ты охотно становишься на седьмом году жизни сторожем в угольной шахте, проводя один по четырнадцати часов в темноте, и раз таково твое бытие, то такова же и твоя сущность… Такова твоя "сущность", что ты должен быть подведен под какую-либо отрасль труда"[16].

Эта "гармоническая" теория познания проявляется ярче всего у тех последователей Фейербаха, которые пытались примкнуть к зарождавшемуся рабочему движению, к "истинным социалистам". Непосредственное единство бытия и сущности представляется у них как непосредственное единство наслаждения и труда, производства и потребления, благодаря чему они в экономическом отношении становятся выразителями самой плоской вульгарной экономии, которая эклектически смешивается в их писаниях с морализирующим утопическим социализмом[17].

Так уже у самого Фейербаха ясно обнаруживается, что он не возвышается над точкой зрения буржуазного общества. И поэтому проблемы, для разрешения которых требуется конкретное материалистическое постижение их общественных основ, никак не могут быть разрешены полностью с его точки зрения.

К этим проблемам относится и вопрос о корнях религии, ибо в современных капиталистических странах — это корни главным образом социальные. Необеспеченность существования, кажущаяся полная беспомощность перед слепыми силами капитализма, — то, в чем Ленин справедливо усматривал социальные корни религии, дает себя чувствовать все сильнее. Теоретическое понимание действия этих слепых сил возможно только с точки зрения пролетариата. И поэтому в мировоззрении буржуазных мыслителей и поэтов, которые не могут решительно порвать со своим классом и примкнуть к пролетариату, не желая при этом делать сознательных уступок реакции, неизбежно появляется какой-то темный и загадочный уголок. Правда, все исторически унаследованные формы религии они отрицают, но так как материальная общественная подоплека религии осталась неразгаданной, то проистекающая отсюда мифотворческая сила религиозности продолжает действовать в них попрежнему. Правильное- и до известной черты правильно обоснованное — атеистическое содержание облекается (сознательно или бессознательно, последовательно или непоследовательно) в религиозную форму. Подвергая критике "религиозность" Фейербаха, Энгельс указывает на сторонников Луи Блана, которые "Совершенно так в 40-х годах парижским реформистам направления Луи Блана человек без религии представлялся каким-то чудовищем. Dons, 1'atiheisme c'est votre religion (стало быть, ваша религия — атеизм), — говорили они"[18].