Вартан Вартанян - Вечный странник

• Название: Вечный странник
• Автор: Вартан Вартанян
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Комитас, конечно же, хорошо понимал и представлял всю сложность стоящих перед ним задач. Он походил на художника, старательно выписывающего лицо человека, но внутренне уже готовящего себя к отображению всех пропорций его тела, видящего свою главную задачу в воссоздании его образа в целом.

Если бы только хозяин рояля знал, сколько часов в сутки «страдал» под пальцами Комитаса его инструмент, он бы, конечно, взимал плату в трехкратном размере...

В мире музыки

Несмотря на то, что берлинская музыкальная жизнь полностью поглотила Комитаса, выполнение намеченной учебной программы осуществлялось с той же одержимой настойчивостью и последовательностью.

Знание языка уже позволяло ему знакомиться с наиболее интересными трудами по истории немецкой музыки, с проблемами, стоящими перед немецкими музыкантами и музыковедами.

Трудно сказать; где кончалось для него удовлетворение душевной потребности и где начиналось учение, напряженная исследовательская работа, упорный труд. Оперные спектакли, горячим поклонником и постоянным посетителем которых он был, не начинались для него с увертюры, с первого взмаха дирижерской палочки и не заканчивались с опускающимся занавесом и медленным угасанием огромных хрустальных люстр.

За короткое время в Берлинском оперном театре у него появилось множество хороших друзей среди хористов, оркестрантов, солистов, приглашавших его иногда даже на репетиции.

Еще больше времени проводил он в опере, когда репетировали свои партии выдающиеся немецкие певцы, гастролеры из Италии, Франции, России. В такие дни он предварительно знакомился с клавиром оперы, уделяя особое внимание вокальным партиям.

Таким же желанным гостем и слушателем был Комитас и в филармонии: во время концертов — в зале, на репетициях — за кулисами. С программой симфонических оркестров, хоровых капелл знакомился заранее, уточнял для себя трактовку того или иного произведения и потом уже во время концерта, проверяя себя, сравнивал ее с исполнением артистов.

Один год равен шести годам, но нужда остается нуждой...

Закончился первый учебный год, и Рихард Шмидт не замедлил представить отчет о проделанной его учеником работе. Результат был ошеломляющим: за один год Комитас усвоил курс, на который другому понадобилось бы не менее шести лет. Единственное, что пока не удовлетворяло высоких требований професора и студента, была игра на фортепьяно.

Весть о столь выдающихся успехах Комитаса дошла и до Эчмиадзина, и оттуда стали .приходить письма, в которых все чаще упоминалось о необходимости скорейшего возвращения. Комитас был вынужден напомнить святым отцам, что Манташев обещал ему в случае необходимости четыре года содержания, но что сам он думает уложиться в три.

Отношение к студенту во все времена неизменно: практически мало кто смотрит на него, как на будущее общества (даже тот, кто теоретически этого не отрицает). И с этой точки зрения студент — лишь потребитель материальных благ, расточитель, если не сказать больше. На самом же деле жизнь его очень часто полна тревог и лишений.

О жизни студента, занимающего небольшую комнатку на улице Кох, никто в точности ничего не знал. В установленный день получали плату домохозяйка и владелец рояля, органист и преподаватель пения, не говоря уж о Рихарде Шмидте. В магазине нот и музыкальной литературы для него всегда оставляли нужные книги, и он щедро платил за них. В дешевом кафе, которое он посещал всего один раз в день, приходилось выбирать самую простую еду, хотя, рассчитываясь надо было оставлять чаевые. Много денег уходило на посещение концертов и спектаклей, ибо не всегда удавалось проникнуть в зал без билета. Жизнь с безжалостной требовательностью поглощала его скудные средства, не оставляя ни одной копейки, которую он мог бы потратить в свое удовольствие. Между тем, в Эчмиадзине считали, будто он слишком расточителен. Это было тем более несправедливо, что сам он принимал лишения как должное: ведь все эти жертвы нужны были для того, чтобы он вернулся на родину обогащенный знаниями, а не .праздными жизненными удовольствиями.

"An den Wassern zu Babel"

Студент из Армении опоздал .на занятие. Это случилось впервые, но аккуратный и предельно пунктуальный Рихард Шмидт, постаравшись не обидеть студента, сделал ему замечание и попросил объяснений.

Не так-то легко было Комитасу рассказать о причине своего опоздания. После напряженных утренних занятий ему сделалось дурно, он упал и остался лежать на полу до тех пор, пока сознание не вернулось к нему и предметы, окружавшие его, не приняли прежние очертания.

В этот день он написал о случившемся инспектору семинарии Геворкян Костаняну: «Я постоянно ипытываю материальные затруднения и часто болею, питаюсь плохо, работаю много, исхудал и ослаб — думаю, дело мое плохо. Премного благодарен Вам: присланные в прошлый раз сто рублей покрыли большую часть моих долгов... часто приходится экономить на питании, чтобы выкроить плату за обучение. Еще раз обращаюсь с просьбой: распорядитесь, если возможно, стипендию мою высылать в начале месяца — очень стеснен в средствах, предстоят большие .расходы».

Рихард Шмидт, конечно же, об этом ничего не узнал. Он взял протянутые ему ноты, на которых было выведено по-немецки: «An den Wassern zu Babel». Еще стоя взяв несколько аккордов, профессор вначале про себя, потом вслух начал напевать мелодию. Волнение охватило его — сел, расположил на пюпитре ноты... Возвышенная, величественная мелодия звучала несколько раз. Он представил ее в исполнении хора и уже не смог сдержать восторга:

— Я знаю около десяти сочинений, написанных на эту тему. Принадлежат они известным европейским композиторам. Но ни одному из них не удалось добиться такого органичного единства слова и музыки. Пожалуй, впервые в этой трагедии звучит величие, которое делает печаль песни жизнеутверждающей и светлой.

Молодой композитор ничего не ответил. Он лишь подумал о возможном ответе. Известно ли господину профессору, что на его родине, в Армении, произошла страшная резня, более коварная и жестокая, чем та, которой подвергли евреев древние вавилоняне. Султан Гамид потопил в крови народ Западной Армении, находящейся под властью Турции, организовав поголовное уничтожение армян в областях Сасун, Муш, Киликия, Зейтун и в городе Константинополе. И эта песня — крик крови, крови сотен тысяч невинных жертв геноцида. Он не мог, подобно другим композиторам, смотреть на страдания евреев со стороны — в трагедии этого древнего народа он видел сегодняшнюю горькую судьбу армян. Но несмотря на весь ужас свершившегося, он не теряет надежды, что настанет день радости и счастья и для его поверженного, исстрадавшегося народа.

Опоздание своего ученика профессор отнес за счет работы над песней, так понравившейся ему, но все же не простил его. Посмотрев на студента с немым укором, он вдруг впервые за весь год обратил внимание на то, что смуглое лицо южанина как-то поблекло, лишилось ярких .красок, черные, выразительные глаза зашали, на бледном, как пергамент, лице неестественно выступили скулы.

Причины этой перемены он не знал и решил выяснить ее. Наскоро поручив студенту несколько новых упражнений, отпустил его. Еще раз извинившись за опоздание, Комитас попрощался и вышел.

Профессор торопливо оделся и, ста раясь остаться незамеченным, последовал за ним.

Комитас шел, низко опустив голову, медленной, неуверенной походкой усталого человека. Зашел в нотный магазин, потом —в дешевое кафе. Очень скоро вышел оттуда и направился к дому. Не успел он зайти к себе, как из открытого окна сразу же послышались звуки рояля и пения.

Профессор наугад постучался в дверь на третьем этаже, и когда открывшая ему женщина назвалась хозяйкой дома, он, представившись, чтобы не вызвать излишних подозрений, стал расспрашивать о своем ученике — о привычках, поведении, распорядке дня. Хозяйка ничего предосудителыного за постояльцем не замечала, говорила о нем с неизменным уважением. Плату вносит аккуратно, в комнате всегда порядок, чистота, ничем ее не беспокоит. Только целыми днями играет и поет. Женщины к нему не ходят. По воскресеньям навещают соотечественники, и тогда он опять поет и играет — для них. Словом, в нем не признаешь азиата — даже не каждый европеец может похвастать таким поведением и манерами.

Хозяйка оказалась женщиной словоохотливой, любезной и профессор не заметил, как наступил вечер. За все это время песня и звуки рояля, доносившиеся с четвертого этажа, не смолкли ни на минуту. Об отдыхе и еде не могло быть и речи.

Профессор, уже начинавший понимать ситуацию, попрощался с хозяйкой и поднялся наверх. Нажал кнопку звонка.

Дверь открылась и показалось удивленное лицо Комитаса: