Валерий Королев - Древлянская революция

• Название: Древлянская революция
• Автор: Валерий Королев
• Жанр: История

---

Окончательно запутавшись в вопросах, Федор Федорович по привычке мысленно обратился к спасительной тетради "Суждения древлянского края", дабы там отыскать ответ, но, сколько ни вспоминал, ничего, кроме "пути Господни неисповедимы", не вспомнил.

Тогда, словно проснувшись, он тряхнул головой, поднялся со стула и, почти не напрягая памяти, прошептал молитву святого Макария Великого, строго, не путаясь в церковнославянских словах, как будто от младых ногтей читал ее ежедневно:

-- Господи, Иже многою Твоею благостию и великими щедротами Твоими дал еси мне, рабу Твоему, мимошедшее время нощи сея без напасти прейти от всякого зла противна; Ты Сам, Владыко, всяческих Творче, сподоби мя истинным Твоим светом и просвещенным сердцем творити волю Твою, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Ничуть не удивившись знанию молитвы, перекрестился и успокоенный вышел из кабинета.

15

Когда Федор Федорович собрался сесть на переднее сиденье, Саша воспротивился.

-- Не по чину, -- объяснил и распахнул заднюю дверцу. Усевшись за руль, не поворачивая головы, спросил: -- Куда прикажете?

-- Кооператив "Арканзас" знаете?

-- Так точно.

-- Туда, -- велел Федор Федорович и, помолчав, произнес: -- А Обалдуев рядом с вами ездит.

На это Саша не задумываясь ответил:

-- Если я Обалдуева, извиняюсь за выражение, угроблю -- другого выберут. Вы же -- один.

-- Как так?

-- Великих князей не выбирают, ими рождаются. Тут воли избирателей ни на каплю нет. И это очень важно.

-- В каком смысле? -- заинтересовался Федор Федорович.

-- В том смысле, ваше высочество, что вы -- сами по себе, как в старину выражались -- Божьей волей и, следовательно, ни за демократов, ни за коммунистов, ни за синих, ни за серо-буро-малиновых, а просто -- хранитель земли и оберегатель народа. Логично?

-- Логично, -- кивнул Федор Федорович. -- Только откуда, Александр Фомич, вы это взяли?

-- Как откуда?! -- обидчиво воскликнул Саша, словно его уличили в глупости. -- А народ? Да на центральной площади второй вечер бушуют. Что там говорят, то и я говорю. Лозунг вывесили: "Древлянску -- великое княжение!"

-- Не может быть! -- ахнул Федор Федорович.

-- Как не может, когда есть.

-- Я вчера мимо проходил -- такого лозунга не было.

-- Так то вчера. Коли желаете -- можно взглянуть.

-- Пожалуй, -- согласился Федор Федорович.

По тихим переулкам минут за пять они доехали до центральной площади. Как и вчера, на площади бурлила толпа, но Федору Федоровичу показалось, что народу прибавилось. Сколько ни шарил он по головам, не сумел разглядеть ни проталинки, ни островка в кипящей человеческой массе. Будто весь город сегодня собрался на площади. И над толпой действительно вздымались лозунги: "Неправедную власть -- долой!", "Древлянску -- великое княжение!", "Монархия -- мир в обществе, любовь в сердцах!".

Машина тронулась и покуда, объезжая площадь, петляла по переулкам, Федор Федорович думал о своей судьбе, о судьбах государств и народов, пока не додумался до простого, естественного вопроса, который до сих пор ему не приходил в голову.

-- Вам, Александр Фомич, -- обратился к шоферу, -- не кажется все это странным? Как будто история творится помимо вашей воли? Ведь все это похоже на сеанс массового гипноза, и вы тоже гипнозу поддаетесь.

На что Саша опять же не задумываясь ответил:

-- Прошу прощения, но вы, ваше высочество, ошибаетесь. Сейчас история творится как раз по моей воле. Странно другое: уж больно долго к этому шло. Я на своем веку много начальства перекатал, но, поверьте, только сегодня сам себя зауважал и покой почувствовал. Потому что впервые высокой идее служу. Раньше-то все перед начальством раболепствовал из страха, что выгонят с хлебного места ко всем чертям. И начальники мои бывшие все раболепствовали, лишь бы тоже свое хлебное место не потерять. Уж я это точно знаю. Сижу, бывало, на газ жму, а сам думаю: и когда же это все кончится? А сколько раз ловил себя на мысли затормозить, выволочить из машины начальника да морду ему набить за то, что мне вот скоро уже пятьдесят, а я до сих пор не по совести да не по сердцу живу. Вот так-то, ваше высочество. По нашей, по нашей, по народной воле сейчас творится. Народ хочет, чтобы у нас стало так же, как издревле велось на Руси: Бог -- для веры, царь -- для порядка, земля -- для житья, и он, народ, чтобы на этой земле в угоду Богу, царю и себе.

-- Но все ли сознательно так рассуждают? -- усомнился Федор Федорович.

-- Сознательно, ваше высочество, конечно, не все, но сердцем все чувствуют.

Хотя сказал это Саша уверенно, но Федор Федорович, наклонясь вперед, заглянул тому в лицо, надеясь увидеть тень сомнения. Сашино лицо было светло и спокойно. На нем не угадывалось даже налета профессиональной хмурости -результата многолетнего пристального изучения дороги.

Мысленно покопавшись в тетради суждений, Федор Федорович вскинул брови: никто ничего похожего ему не говорил. Вспомнил единственное где-то слышанное, но не записанное в тетрадь из-за своей расхожести: "Народ себя еще покажет!"

-- Ладно, -- вздохнул, откинувшись назад. -- Все так. Но там, -- кивнул в окошко, -- площадь, митинг, там -- ощущение естественности происходящего, но вы, вы-то, Александр Фомич, любезный мой, ни с того ни с сего великого князя везете. Вас это не смущает? Ведь это, Александр Фомич, чушь собачья. Ну какой я великий князь? Кто меня выбрал, назначил? Откуда я вдруг взялся? Почему сегодня, получив приказ везти меня, вы даже не удивились, словно в Древлянске великих князей пруд пруди? Как так, Александр Фомич? Вы же не мальчик, но зрелый опытный человек!

Последнюю фразу Федор Федорович выкрикнул возмущенно и затаился, надеясь, что сказанное Сашу проберет и он ответит: "Действительно, какая-то хреновина получается. Честно говоря, мне показалось, что начальник гаража с утра пьян и спьяну пошутил. Я просто решил ему подыграть. Конечно, вы никакой не князь. Обычное дело: велели отвезти человека -- я и везу".

Саша же не сказал ничего подобного. Набычившись, почтительно, но строго проговорил:

-- Я, ваше высочество, уже пять лет на монастырский крест молюсь, прошу Древлянску порядка. И многие об этом молятся. Так что не сомневайтесь, вы -великий князь.

16

Тем временем автомобиль подкатил к одноглавой церковке, упоминавшейся в начале повествования, над входом в которую красовалась вывеска: "Ремонтный кооператив "Арканзас"". Федор Федорович по трем ступенькам вросшей в землю паперти поднялся к двери, толкнул ее и очутился как бы в гостиничном холле, отделанном светлым деревом, с тремя кожаными креслами под голенастой пальмой, со светлой же стойкой вдоль дальней стены. Под сводчатым потолком на золоченой цепи висела умопомрачительной конструкции хрустальная люстра. Как подумалось Федору Федоровичу, обстановка была такой, что входящим клиентам, наверное, становилось не до ремонта, а хотелось все на свете забыть и, развалясь в креслах, беседовать на высокие темы.

"Знатно", -- одобрил он интерьер, обошел кресла, шагнул к стойке и только собрался пристроиться на торчащий высоким пнем стульчак, как откуда-то сбоку появился среднего роста, средних лет белокурый гражданин в темно-коричневом костюме, вытянулся, прищелкнул каблуками, отрекомендовался:

-- Семеновского полку капитан Зернов. Прошу, ваше высочество, садиться.

И Федор Федорович, словно всю жизнь был высочеством, ничуть не удивившись приему, почти величаво сел в кресло. Тут же за пальмой скрипнула дверь, и очам предстал рыжий детина, тоже современно одетый, только с длинной, в полпиджака, бородой.

-- Стольник князь Иван Иванович Чертенок, меньшой Сытин, -- представил рыжего капитан.

-- Я уж по-русски, -- глубоким басом прогудел князь и поклонился в пояс, коснувшись пальцами пола.

Тут и Федор Федорович проявил прыть.

-- Прошу садиться, -- велел хозяйским тоном и как бы между прочим спросил то, что первое на ум пришло: -- Вы, стольник, действительно плюнули в государя Петра Алексеевича?

-- Был грех, -- ответил, усаживаясь, князь. -- Разногласие личного характера вышло.

-- В чем же, позвольте узнать, ежели не секрет?

-- Какой там секрет! -- вполне по-свойски отмахнулся Сытин. -- С похмелья государь был. И говорит мне: "Что это ты, Ивашка, зело смурый -- И чару наливает. -- Пей". Я выпил. "А теперь, -- велел, -- чеши вприсядку". Ну раз я присел, другой -- да гляжу, в дверь пялится на меня Гашка Вейде и щерится: дескать, так, так тебе, русопятому. Ну, я выпрямился да харкнул батюшке в усы.

-- А тот?

-- Вытаращил глазищи-то, утерся и рече: "За смелость этакую быть тебе древлянским воеводою. В три года край не устроишь -- повешу".

-- Устроили?

-- Как не устроить, когда царь велел?

-- А потом?

-- А потом от холеры помер. Древлянск уберег, а сам... -- И Сытин развел руками, как бы дивясь такому исходу.

Поведал свою историю князь так доверительно, попросту, словно желанному родственнику, что Федор Федорович окончательно и бесповоротно поверил: все есть как есть, реально, несомненно -- и действительный статский советник Чапельников, и лейб-гвардии капитан Зернов, и этот стольник князь Сытин, и вся неведомая до сих пор Коллегия древлянских воевод, городничих и городских голов. И он, Федор Федорович, несомненно, великий князь. И стезя жизни ему определена княжеская. Отказываться от нее он, как и Сытин, не вправе: тому -- царь, а ему, Федору Федоровичу, видно, Бог велит.