Теодор Вульфович - Там, на войне

• Название: Там, на войне
• Автор: Теодор Вульфович
• Издательство: «Издательство «АГУМАА»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-901746-02-3

Фронтовой разведчик, известный кинорежиссер (фильмы: «Последний дюйм», «Улица Ньютона», «Крепкий орешек» и др.), самобытный, тонкий писатель и замечательный человек Теодор Юрьевич Вульфович предлагает друзьям и читателям свою сокровенную, главную книгу о войне. Эта книга — и свидетельство непосредственного участника, и произведение искусного Мастера.

---

— Вот это речуга! Опомнись. Майор передушит здесь всех вас. Как кур! — Он уже решительно отделил себя от нас, горемычных. — Всех, кто не смотрит ему в рот. Не восхищается! Не живет по его закону самонасыщения. Кровосос!.. Он же профессиональный холуй. И не пожалеет никого ради…

— Если по одному — обязательно передушит.

— Идеалист херов! Нннеисправимый…

— Если бы ты слышал, как его чихвостили в штабе корпуса — шерсть клочьями летела.

— А мне ппплевать на его шерсть, — он снова стал заикаться. — Когда по моей санитарке врезали из ппу-лемета, меня озарило! Я сразу все понял: он лезет в гггерои!.. Ввв оппсихованные герои. Вокруг будет много-много трупов. Самых бестолковых трупов в мире.

— А что, есть толковые? Я что-то не видел… Саша, почему мы все время уступаем негодяям? — Я настаивал на своем.

— Ты что?.. Того?! У него в руках сила, власть и этот хлюст Старков! Они согнут тебя в бараний рог раньше, чем ты успеешь… А я уйду. Не участвую в этом балагане… Мне уже предлагали.

— Не могут же все куда-нибудь уйти? Нельзя все время уступать…

— Бе-бе-бе, бе-бе-бе! — передразнил меня Идельчик. — Ты что имеешь в виду, когда говоришь о наших негодяях?

Одним ходом он загнал меня в угол. Я не знал, что ответить: начал выкручиваться и, конечно, материться.

— Ну, как сказать?.. Все эти… В тылу… и у нас здесь… — То, что без слов казалось яснее ясного, вдруг стало почти необъяснимым.

— Ну-ну… рожай.

— Погоди. Мы все… — Я пытался выговорить то, что никак не складывалось в фразу.

— Кто все?.. Где они — все?

— Ну мы — вот ты, я и ребята… Думали, доберемся до фронта, покончим с фашистами и все увидят, кто мы такие есть! И сразу станет видно, кто наши негодяи. Война отделит одних от других. Огнем!

— Но здесь оказались все вместе — в одной куче, — резонно произнес Идельчик.

— Постой. Здесь все должно проясниться или должно начать проясняться… И все увидят, что без справедливости, без этого разделения, мы все погибнем в этой общей помойке. В этом дерьме… — Я хоть что-то высказал.

— Мы воюем с фашистами, а гибнут не только от их рук и снарядов, но и от своих. От своих!

— Вот я и говорю…

— Для меня «наши негодяи» сегодня — этот прыщ майор и его прицеп Старков. А если точнее, то Старков и его прицеп майор!

— А я что говорю?.. Нельзя уступать нашим негодяям! — Казалось, мы оба взмокли от напряжения.

— Намотай себе на что-нибудь и никогда больше не повторяй этих слов, — сказал Идельчик. — А если невмоготу, то сделай такое одолжение: трепись не в моем присутствии. Пожалуйста!

— Извини, но я-то буду воевать здесь.

Идельчик еще больше ссутулился, глянул исподлобья и спросил:

— С кем? — Его глаза уже смеялись, он подначивал меня.

— С ними (я имел в виду фашистов, и доктор меня понял). С НИМ (я имел в виду майора), с его ПРИЦЕПОМ (я имел в виду уполномоченного СМЕРШ младшего лейтенанта Старкова). С самим собой… И с тобой! — добавил я.

Ну, нельзя же все время всерьез, Идельчик рассмеялся и сразу перестал сутулиться.

— Гляди. Не промахнись. Поверь моему диагностическому чутью: он отвратительно мстителен. И потом, не смей смотреть на него так.

— Как «так»?

— А так, что его наизнанку выворачивает. Я же вижу.

Нам давно пора мотать отсюда, а мы все сидим и сидим. Хоть бы кто-нибудь подтолкнул… А то вот-вот взойдет солнце и распахнется небесная канцелярия, — а с неба только бомбы сыпятся… Но ехать опять туда не хочется. Там сейчас будут хоронить и произносить слова…

— Саша! Доктор! А почему ты Са-ша? — сам не знаю, почему спросил, наверное, просто чтобы не ехать.

— Ах, какой любопытный… Дома меня звали Салик. Потому что я Самуил. Значит — Са». А «Ша» вместо «Ха» — потому что я еще Хаимович. И несмотря на то что Самуил это великий пророк, а Хаим — значит сама Жизнь, я СаШа. И все только для того, чтобы не смущать слух отважных воинов здесь и разных прохиндеев в тылу. У вас еще какие-нибудь вопросы есть?

— Вопросов нет, — ответил я. — Хотя вся эта словесная чехарда мне не нравится, Салик.

— Ничем не могу помочь, — пожал плечами Идельчик.

Я действительно предпочитал и Пророков и Жизнь каждого на своем месте и под своими собственными именами.

К этой теме мы больше не возвращались.

Родом Саша Идельчик был из небольшого местечка в Белоруссии, учился в медицинском институте. Как только началась война, ввели ускоренный курс и уже в эвакуации (кажется, в Куйбышевской академии) выпустили их старшими лейтенантами медицинской службы с правом занимания должности военного врача.

«Грубый материалист и циник!» — так его честили в нашей офицерской компании. Он любил щеголять латинскими словечками и рассуждал обо всем на свете чуть утрированно, впрямую, вроде бы называл вещи своими именами. В поступках же был осмотрителен и, случалось, одергивал нашу братию, да и меня, от излишних откровенностей, вырывавшихся из нас в минуты особой запальчивости или в подпитии. Но все его здравомыслие рушилось, едва речь заходила о некоей Долли (которая, увы, была замужем). Тут Саша мутнел и начинал изъясняться междометиями. Скорее всего эту Долли у него увели из-под носа в самом начале войны.

Он все еще на что-то надеялся, то начинал писать ей письма, одно за одним, в эвакуацию, то совсем переставал писать и заявлял, что с этим затмением покончено!.. О ее муже он старался не говорить, хотя тот был, кажется, его многолетним приятелем. Как правило, Идельчик обозначал этот маловажный персонаж местоимениями «он», «его», «ему».

Портрет Долли тонул в неопределенных очертаниях, но постепенно вырисовывалась женщина небольшого роста, с выразительными формами, кокетливая и, разумеется, дьявольски неотразимая. Конечно, с некоей затаенностью — гордячка. Одним словом — Долли!

На развилке дорог нам встретилась санитарная машина одной из танковых бригад, наполненная ранеными. Идельчик остановил машину, наскоро осмотрел всех.

— Кто отправлял машину? — тихо спросил сопровождающую.

— Старший лейтенант медицинской службы Тардиани, — ответила санинструктор.

— Разве он вам не говорил, что раненного в живот надо перевозить с согнутыми в коленях ногами?.. — Сам перехватил солдатским ремнем обе ноги, согнул их в коленях, конец ремня вложил в руки тяжелораненого. — Придерживай. И не отпускай!.. Вот так. Молодец. — Потом опять тихо санинструктору: — А то кишки наружу вывалятся. Езжайте поаккуратнее и сдайте его побыстрее. Первым.

Санитарная укатила, а доктор, глядя вслед машине, сказал:

— Этому крышка… Неистребимый Реваз! Господи, не дай попасть под нож Тардиани! — продолжал он о своем сокурснике по медакадемии, и глаза его вылезали из орбит. — Если бы ты только знал, как беспросветно, как похабно он учился. Про анатомию слыхом не слыхивал. Про остальные предметы понаслышке. Мозг у него так устроен, что всего этого не воспринимает. Реваз весь целиком нацелен на оплодотворение самых трудноопыляемых объектов в самых неподходящих для этого условиях. Это самец-затейник высшей категории! Представить не можешь, что он сотворит с раненым, если тот попадет к нему на стол! Если женщина, он еще как-то определит, где что, но если мужчина?! Он же над ним учинит что-нибудь запредельное: пришьет ЦЕКУМ к ДУАДЕНУМ! — Я не понял и переспросил. — Горло, говорю, пришьет к прямой кишке! — И показал, как это делается.

Военврач Идельчик все-таки ушел из батальона. Но несколько позднее. Этот уход никто не счел отступничеством. Его назначили с повышением — командиром медсанвзвода в одну из танковых бригад корпуса. Вскоре присвоили звание капитана медицинской службы. Он был доволен назначением и работал там за семерых. Бригада воевала на острие наступления, в тяжелые моменты оказывалась в заслоне, нужда в хорошем враче была крайняя. А он по своей природе всегда хотел быть всем нужным. Командир бригады души в нем не чаял. Они пришлись друг другу в самую пору.

Но даже это не спасает. Гвардии капитана Идельчика тоже убили, но немного позднее…

Лёля!

Не знаю точно, откуда она взялась в батальоне, помню только, что появилась неожиданно, еще под Москвой, незадолго до отправки на фронт.

Когда оформляли документы, там что-то у нее было путано и неладно, пока мухлевали-прилаживали, зачислили в мой взвод. Поначалу я никак не мог понять… Но в разведке лишних вопросов не задают— и определили ее в отдельную палатку при штабе. Вместе с машинисткой.

«Началось!» — подумал я, хотя к тому времени еще не осознал реальных размеров предстоящего бедствия. Настороженные зеленоватые глаза. Замкнутость. Вполне даже правильные черты лица, но при этом какая-то холодноватая напряженность, словно она в засаде и ждет со всех сторон нападения; травленные перекисью белокурые, прямые волосы— по армейским нормам военного времени почти красавица. В технике — ни бум-бум… даже не пытайся приспособить, да и воинской подготовки никакой! Вот фигура, скажем прямо… очень даже хорошая фигура. И ноги… Стройные, длинные (вот отсюда растут!).