Николай Климонтович - Хочу быть в цирке дрессировщицей

• Название: Хочу быть в цирке дрессировщицей
• Автор: Николай Климонтович
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Эти очерки писались в самом конце минувшего века, в 90-х. Все они, льщу себя надеждой, очерки писательские, хоть и деланы были для газет и тонких журналов: для почившего в бозе «Русского телеграфа», для «Огонька», для «Общей газеты» и по иным адресам. Они — разные, это и очерки путевые, и этнографические, и очерки нравов не без психологии. Сегодня, в следующем тысячелетии, будучи извлечены из памяти компьютера, мне они показались не безынтересными. А ведь автору бывает куда как лень перечитывать некогда написанное. И я льщу себя надеждой, что покажутся они забавными и для читателя, с которым мы вместе переживали совсем недавнее наше прошлое, хоть и отделенное уже от нас теперешних не только календарной межой, но и многими изменениями в нашем житье.

---

Прежде, в слепцовские времена, Осташков славился раками, снетком и маринованными налимами. В наши дни раков, как и налимов, сделалось мало, им нужна чистая вода, зато далеко за пределами окрестностей гуляет слух о невероятном обилии в озере угрей. Отчасти это соответствует действительности: угорь ходит косяком в озерных глубинах, прижившись здесь и сделавшись пресноводным. Как это у него вышло, равно как и история того, кто и зачем некогда запустил в здешние воды малька этой змеевидной рыбы, нам неведомо. Частные браконьеры вовсю ловят его на переметы, официальные — сетями.

— Есть ли рыба, и как попробовать копченого угря? — спрашиваю. Хозяйка поясняет, что рыбзавод давно приватизирован городским головой, мэром по-нынешнему, рыболовецкая артель гребет в озере неводом все подряд, даже мелюзгу судака, что, конечно же, варварство и тот же беспредел, но милиция ловит только частников, да изредка пьяных на улице, за остальное заплачено. Куда девают рыбу? Скорее всего везут в Тверь. Что с угрем? Замораживают и отправляют коптить аж в Прибалтику. Здесь он даже в ресторанах теперь не водится, только на рынке у частников из-под полы. Где пообедать в городе? Да хоть в кафе «Каменная стена», в старой тюрьме — ее теперь закрыли на ремонт за ветхостью и, кажется, сделают-таки гостиницу для богатых: ведь для них даже переоборудовать ничего не надо, с радостью будут платить по сто баксов, чтобы переночевать с бабой на нарах и при параше. Хозяйка смеется, прикрывая рукой золотой рот.

Нас прервал телефонный звонок. Ответ хозяйки насторожил меня: есть тут у нас один москвич, так я у него спрошу. И, положив трубку: девочка хорошенькая, длинноногая, четырнадцать лет, школьница, умница, о стихах умеет говорить, отец пьет, мать челночит, ну, она и подрабатывает, говорит — возьму недорого, сто рублей, только чтоб не дрался.

Я вежливо отказался и сообразил, что попал не иначе, как в милый домашний комфортабельный притон. Читая мои мысли, хозяйка пояснила:

— Да к нам часто крутые аж из Москвы в люксы приезжают: у нас и пляж, и водные лыжи. Ну и заказывают девчонок, конечно. А в тех комнатах, где вы, там у них шоферы живут, охрана…

В тот же второй день пребывания я пошел в редакцию местной газеты. Я брел по улицам Володарского, в слепцовские времена бывшую Каменной, по Урицкого и Луначарского, пока не вышел-таки на Рабочую. Центральные улицы оставляли впечатление вчерашней бомбежки: многие дома стояли с проломленными крышами, с забытыми ржавым железом окнами. То и дело мне попадались люди, везущие на санках молочные фляги с водой, а то и просто с ведрами: многие колонки не работают, и народ тянется за несколько кварталов — «на чужие». Во всех дворах — большие поленицы. Магистрального газа здесь тоже нет, только в пятиэтажках на окраинах, но, поговаривают, этой зимой газа вообще не будет, и власти призывают экономить, не опаливаться газом из баллонов. Уголь дорог, топят везде только дровами, как и было это всегда с основания города.

На Рабочей улице помимо редакции есть городская библиотека и городской сквер, вкруг которого там и сям торчали некогда на балясинах серебряные ерши, взятые с герба Осташкова; потом их заменили красными звездами, нынче не видно ни того ни другого. Однако старенькое здание театра, о котором писал еще Слепцов, где никогда не было профессиональной труппы, выжило, как и изваяния революционных красноармейцев, как и побитая девушка, держащая обломанное весло, как и Ленин, конечно. Кстати, помимо изваяний в городе попадаются и монументальные ленинские портреты.

Редактор «Селигера» Алла Логинова изложила мне взгляд на местную жизнь несколько отличный от взгляда хозяйки моего постоялого двора. Основной проблемой города она считает уборку мусора: муниципальные службы работают хорошо, но граждане валят свой мусор в любое время и где ни попадя. «Сейчас не так видно, снежком припорошило». Преступности не стало больше, правда, бывают уже и заказные убийства, взорвали недавно автомобиль прямо в центре города, — мне почудилась в ее голосе затаенная гордость патриота. Межнациональные отношения ровные, хотя на Верхневолжье одних азербайджанцев 20 000, не говоря об армянах, чеченцах, цыганах. Почему стоят повсюду заброшенные дома? Так ведь они все объявлены памятниками архитектуры, продать нельзя, сдать в аренду нельзя, у самого же города денег на реконструкцию, конечно же, нет. Оживилась г-жа редактор, лишь когда разговор зашел о кожевенном заводе: самый большой в Европе. Правда, стоит, раньше сырье покупали аж в Аргентине, в Индии, теперь сырья нет. Что поделывает молодежь? Молодежь хорошая, учится в ПТУ, в четырех здешних техникумах. А те, кто не учится? Торгуют, посредничают, очень интересные есть ребята…

Короче, «день ото дня хорошеет наш город».

Торговля и досуг

Кстати, о торговле. На задах покинутой гостиницы что ни день — базар. Другой рынок, побольше, открывается по выходным на старой Тимофеевской улице. И здесь, и там «обжорные ряды», как говаривали в старину, довольно убоги: мясо не ахти какое на вид, творожок, сметанка. Очереди и там и здесь стоят лишь за одним видом продовольствия — за сахарным песком. В той же местной газете я прочитал, что на зиму хватит масла и муки, а вот сахар администрация пытается достать по бартеру, обменяв на юге на лес.

Основные торговые базарные площади занимают торговцы всяческим барахлом. Здесь есть финские ботинки и итальянские сапоги, привезенные из Турции и Китая. Впрочем, по сходной цене можно купить и шерстяные носки, и валенки — местного, будем надеяться, промысла. Ну да это картина знакомая, удивляет другое. В базарный день большой рынок по периметру буквально обставлен автомобилями. И прут пешие толпы — многие с санками. И это при бьющей в глаза здешней нужде. Что ж, в России есть, наверное, не только двойной стандарт богатства, когда банкиры одной рукой отправляют миллиарды в офшорные зоны, а другой просят на бедность у правительства. Есть и двойной стандарт нищеты, когда днем бродяги побираются на паперти, а вечером закусывают «Смирнофф» финской колбасой… Пока я бродил по рядам одна из торговок, приглядевшись, видно, к моему пальто, поманила рукой: — Угорька не хотите? — Я хотел. Из-под прилавка был извлечен промасленный деревянный лоток с рыбой. Я отобрал пару штук по сто рублей за голову и завернул их в приобретенный рядом пластиковый пакет для мусора, отметив попутно, что такие пакеты здесь продают не рулонами, но поштучно.

Государственная торговля сведена почти на нет. Тут и там открыты маленькие продуктовые магазинчики, носящие гордые названия: «Грант», «Русь», «Галант». В них — по полтора десятка наименований водки, импортная ветчина в вакуумной упаковке и дохловатые апельсины: ни киви, ни авакадо в Осташкове, кажется, не признают. Сквозь предвечернюю мглу разноцветно светятся и играют многочисленные ларьки, названые как на подбор: «Ольга», «Светлана», «Елена». И если магазинчики держат зачастую местные, то ларьковый бизнес в закавказских руках, откуда и названия: армяне ласковы и сентиментальны.

Купить, в общем-то, можно все — правда, низкого качества. В центральном универмаге, скажем, невероятный выбор косметики, одних мужских одеколонов под сто марок, причем среди них — известнейшие, но цены раза в четыре ниже московских, и где их разливали можно догадываться. В книжном вперемежку с «Бешеным» — Гейне и Гете. Даже в аптеках есть минимальный набор лекарств.

В городе действуют несколько питейных точек и один дансинг — он буквально так и называется, причем по-английски, — при клубе той же кожевенной фабрики. Кроме упомянутого молодежного кафе в тюрьме — с баром и бильярдом, есть закусочная «Нептун», бистро «Хоттабыч» и ресторан кавказской кухни «Ашет». По моим наблюдениям, заведения эти, весьма по здешним меркам дорогие, по большей части пустуют. Хотя тюремный бильярд не простаивает. Есть и единственный кинотеатр, где в дни моего пребывания уже третью неделю длилась «неделя индийского кино». Так что осташам скучать не приходится, развлечений здесь никак не меньше, чем в других российских углах. Да и то сказать, под вечер в пятницу на потемнелых улицах я не встретил ни единого трезвого человека. Страшней всего выглядели пьяные женщины неопределенного возраста с изможденными лицами, о которых можно было б сказать «иконописными», кабы не были они невероятно испитыми.

Храм

Единственным отрадным от этого путешествия осталось воспоминание о посещении Ниловой пустыни. Вот что было здесь во времена Слепцова: 7 каменных церквей и 25 каменных зданий, в которых гостиница для богомольцев, два конных двора, три хлебных амбара, три бани, ремесленный корпус, квасоварня с солодовнею. Здесь варили отменное монастырское пиво, и пять раз в год здесь проходила «питейная выставка». Короче, это был один из славнейших русских монастырей. После его разорения в 30-ые здесь разместили детскую колонию, и есть сведения, что за провинности заключенным назначали наряд — соскребать из-под купола и со стен древние фрески.