Николай Климонтович - Хочу быть в цирке дрессировщицей

• Название: Хочу быть в цирке дрессировщицей
• Автор: Николай Климонтович
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Эти очерки писались в самом конце минувшего века, в 90-х. Все они, льщу себя надеждой, очерки писательские, хоть и деланы были для газет и тонких журналов: для почившего в бозе «Русского телеграфа», для «Огонька», для «Общей газеты» и по иным адресам. Они — разные, это и очерки путевые, и этнографические, и очерки нравов не без психологии. Сегодня, в следующем тысячелетии, будучи извлечены из памяти компьютера, мне они показались не безынтересными. А ведь автору бывает куда как лень перечитывать некогда написанное. И я льщу себя надеждой, что покажутся они забавными и для читателя, с которым мы вместе переживали совсем недавнее наше прошлое, хоть и отделенное уже от нас теперешних не только календарной межой, но и многими изменениями в нашем житье.

---

Наиболее радикально подошли новые власти к грабежу монастырей. За предшествовавшие большевикам 1000 лет русской истории в России возникло около полутора тысяч обителей, скитов и монастырских подворий. Прикрыть все это хозяйство одним махом даже большевикам было непосильно, для начала в обители были назначены «монастырские комиссары» с полномочиями выписывать квитанции на отпуск монахам дров и давать разрешения пользоваться ризницами. Но к 22-му дело было сделано, имущество монастырей целиком отошло «государству рабочих и крестьян». В бывших обителях размещали коммуны, колонии беспризорников, концентрационные лагеря, в соборе Троице-Сергиевой Лавры устроили тир для красноармейцев. Из монахов образовывали «трудовые формирования», немощных отправляли в дома призрения.

В ряде случаев допускалось создание из братии «сельскохозяйственных артелей» с разрешением обрабатывать часть прежних монастырских земель. К началу коллективизации в 29-м году оказалось, что в сталинской России уже действует ряд «монастырских колхозов»; колхозы эти продолжали жить по монашескому уставу, пусть коллективистскому и социалистическому, с общим производством и потреблением, но все равно христианскому, — коммуны были признаны клерикальной «пятой колонной» и прикрыты.

Особая глава церковной советской истории посвящена «вскрытию мощей». Пик пришелся на 19-й год, когда были организованы соответствующие комиссии. Раки вскрывались, мощи святых отправлялись в краеведческие музеи, где в инвентарных описях именовались «трупы мумифицированные». Среди донесений в Совнарком сохранился рассказ об особенно кощунственных действиях как раз в отношении мощей Саввы Звенигородского: докладывалось, что один из членов комиссии, едва была вскрыта рака, «несколько раз плюнул на череп святого».

Преподобный Савва, «первоначальник» Саввино-Сторожевского монастыря, был учеником Сергия Радонежского, после смерти учителя — игуменом будущей Лавры; по просьбе звенигородского князя Юрия Дмитриевича, чьим духовником он был, в 1398 году Савва основал близ Звенигорода обитель. На этом месте, на горе Сторожа, стояла некогда колокольня со сторожевым сигнальным колоколом, отчего Звенигород и получил свое название, — так что обитель поставлена была, так сказать, на «громком» месте. После смерти преподобного в 1407 году могила его прослыла чудотворной, ей поклонялись и московские князья. В монастырь делали вклады Иван Грозный и Михаил Романов. Царь Алексей Михайлович, получивший по преданию знамение во время охоты, сделал Саввин монастырь своей загородной резиденцией, построив на его территории дворец и царицыны палаты, все это сохранилось; при нем мощи преподобного были перенесены в монастырский Рождественский собор. Последующие русские монархи — Петр Первый, Елисавета Петровна, Екатерина Великая, Николай Первый, Александр Второй, не говоря о великих князьях, — многократно посещали обитель и щедро ее одаривали. В 1887 году имя Саввы Звенигородского было внесено Синодом в святцы, уже тогда мощи его почитались чудотворными по всей России. Вплоть до 19-го года.

Судьба мощей Саввы — отдельный сюжет. Сначала они оставались на попечении ЧК, но затем череп и кости преподобного были вручены сотруднику Исторического музея на блюде с напутствием: блюдо забери в музей, а с костями делай что хочешь, — суеверные чекисты не решились саморучно с мощами расправиться. Семьдесят лет мощи хранились в семье историка, причем не без детективных перипетий, пока в 83-м не оказались в Свято-Даниловом.

Возрождение

Воссоздание древних русских монастырей в последние годы шло ударными темпами: в СССР их оставалось меньше десяти, на сегодня по России около трехсот. При этом некоторые, бывшие когда-то мужскими, возродились как женские: на мужскую часть российского населения, занятую больше делами земного характера, пьянством или стрельбой, реже, должно быть, нисходит благодать. Светские власти, даже вполне коммунистически ориентированные, относятся к возрождающимся обителям, как правило, благосклонно, — скажем, на Кубани «красный батька Кондрат» покровительствует Свято-Духовному Тимашевскому мужскому монастырю. Это следует объяснить не столько православным рвением вчерашних секретарей обкомов, сколько неимением у них иных, кроме церковных, общенациональных идей и святынь: ведь даже единственные почитаемые большевиками священными мощи не оказались чудотворными. Но не только из идеологического расчета вчерашние коммунисты, как и большинство атеистически воспитанных нынешних русских, льнут к церкви: мы чутки не к христианству даже, но к православному антуражу как таковому. Нам, как встарь, и поныне прежде прочего близок и внятен исконный оттенок язычества в поклонении чудесным источникам и святым мощам, чудотворным «точащим слезы» иконам, златым куполам, от которых «исходит свет»; нам уютно задаривать покойников крашеными яйцами, и даже колокольный звон не просто оповещает у нас о начале молитвы, как у греков, которые завели этот обычай, но доставляет «приятность Богу», то есть магически задабривает его. Все это дается без особого духовного напряжения: трудно подозревать, что, зовя священника окропить «святой водой» новую иномарку или торговую точку, хозяин делает это из порыва к самосовершенствованию, а не из суеверия. Разумеется, клир превосходно видит все это. Но Церковь, — в чем недруги ее, каковых тоже хватает, усматривают корысть, а адепты оправдывают исконным предназначением спасать заблудшие души, — всячески поощряет даже самые неуклюжие попытки вчерашних безбожников припасть к ней. Известны, как богомольны сегодня не только недавние большевики, но бандиты и воры. Скажем, в Переделкине храм при загородной резиденции Патриарха давно стал приходским для «солнцевских», а в Сергиевом Посаде, рассказывают, братва прекратила разборки друг с другом, решая «вопросы» не стрельбой, но в кельях местных старцев, как некогда братья Карамазовы. Все это характеризует духовное состояние общества, корчащегося в поисках утерянных жизненных основ. И странно было бы предположить, что из недр такого смятенного общества могут вдруг исторгнуться в массовом порядке и заселить триста обителей отличающиеся нездешней духовностью послушники.

Братья и сестры

Статистически монахов и монахинь в нынешних русских монастырях немного: скажем, в той же Саввино-Сторожевской обители 40 послушников, в Новоиерусалимской — 5, а в московском Новодевичьем — 20 монахинь, тогда как некогда в этих монастырях обитало по несколько сотен насельников. На самом деле желающих принять постриг хоть отбавляй. Но приток новых послушников ограничен строгими требованиями к новоприбывшим. Здесь своего рода «вилка»: с одной стороны, именно по числу новых послушников судят о преуспеянии того или иного игумена. С другой — настоятель не может себе позволить «брать количеством» и привлекать людей заведомо негодных к монашеству, что поставило бы под угрозу само существование обители, не являющейся все-таки колонией для трудновоспитуемых, хотя в какой-то мере эти функции подчас и выполняющей. Кроме того, чтобы стать «братом», послушник должен получить благословение старца, и это еще один фильтр. Это только так говорится — «уйду в монастырь», как будто все так просто. Вот, к примеру, что требуется женщине для того, чтобы стать монашкой. Если при советском строе перед тем, как оказаться членом КПСС, нужно было переступить лишь одну ступень — «кандидат в члены», то в сегодняшней монастырской практике таких ступеней как минимум четыре. Сначала нужно какой-то срок побыть паломницей, то есть приходящей «внештатной сотрудницей», так называемой трудницей. За это время происходит первая притирка, и уже на этой стадии кандидатка в сестры может быть забракована, причем, как правило, никто никого из монастыря не гонит, просто бремя монастырских правил оказывается непосильно, и соискательница отправляется обратно в мир. К слову, такие движения туда и обратно, в монастырь — в мир — в монастырь, некоторые совершают по нескольку раз: однажды отведав «покоя обители», люди, как правило, в миру трудно находят себе место. Но ежели паломница проявит должную набожность, возлюбит ближнего своего как саму себя, а главное — выкажет смирение, отказавшись от собственной воли, что есть краеугольный камень послушничества, то она отправляется за благословением старца или старицы. И вполне вероятно, что прозорливый старец «прочтет в ее душе», что монастырская доля не для нее, а написано ей на роду быть доброй женой и матерью. Точка, этот приговор обжалованию не подлежит. Если же все-таки благословение получено, то послушница делается сестрой. Это низшая ступень в монастырской иерархии, сестры — своего рода солдатки армии Христовой. Причем многие до старости так и остаются в сестрах — не всем же быть генералами. Следующая ступень посвящения — послушница, что-то вроде старшины. Затем — инокиня, чин приблизительно младшеофицерский. И уж только потом — монахиня. Это что касается званий. Но есть, разумеется, и должности, высшая из них — настоятельница монастыря; помимо этого существует конечно же множество более или менее почетных мест: от «ключницы», заведующей складом по-мирски, экономки, казначейши — до пресс-секретаря обители или даже епископата, — среди нынешних монашек, кстати, немало бывших журналисток. В мужских же монастырях возможностей для карьерного роста неизмеримо больше, ибо монах может быть рано или поздно рукоположен в священники.