Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье

• Название: Размышления о жизни и счастье
• Автор: Юрий Зверев
• Жанр: Современная проза

Один философ сказал: «Человек вечно живёт в тумане».

Рано или поздно у человека появляется желание рассеять этот туман. Душа начинает требовать ответов на «вечные» вопросы. Начинается поиск смысла жизни: «Зачем я пришёл на этот свет и куда уйду? Для чего мне дана свободная воля, эмоции, разум? Всем ли нужна вера в Бога? Что такое семейное счастье и как его обрести? Какова связь между творчеством и жизнью?»

Автор книги размышляет над этими вопросами. Он пытается помочь читателю в поиске ответов на вечную загадку жизни.

Кроме того, в книге рассказывается о неизвестных сторонах жизни некоторых известных людей

---

Но душевные травмы лишь обостряли остроту тем скульптора. Достаточно перечислить названия некоторых работ Сидура: "Раненый", "Отчаяние", "Бабий Яр", "Памятник оставшимся без погребения", "Взывающий"…

Вначале очерка я думал, что не коснусь пластического наследия Сидура, а буду говорить лишь о книжке стихов. Ведь о скульптуре мало толку говорить, её надо видеть. Не удержался, заговорил, память о посещении Подвала разбудила эмоции.

Но чем же закончилась война для самого Вадима Сидура?

Тяжело ранен

Контужен

Пуля выбила верхнюю челюсть слева

Прошла насквозь гайморову полость

Почти оторвала язык

Разорвалась в углу нижней челюсти справа

Остеомиэлит

Ложный сустав

С тех пор живу без зубов

В девятнадцать лет ИОВ

Гипертония с молодости

Инфаркт в тридцать шесть

…Как вы чувствуете себя сейчас

Спросил доктор

Я — цветок осенний

Ответил пациент

Мечтаю о любви

У Сидура с женой Юлей был небольшая дачка в подмосковном посёлке Алабино. Супруги любили свой домик, там, на природе, хорошо работалось. Там восстанавливал он силы после зимы в своём мрачном Подвале.

Берёзы алабинские осенние

Рыжие

Голубоглазые

Белотелые

Возбуждают эротические желания

Весну Боттичелли напоминают.

Когда из Подвала (сам Сидур писал это слово с большой буквы) мы поднялись в квартиру, первое, что я увидел, была прекрасная обнажённая женщина, написанная на дверцах обычного платяного шкафа. Рядом с ней был изображён бородатый мужчина, в котором читались черты художника. Эти создания нежились в Райском саду среди цветов и трав. Живая линия и удлиненные пропорции обнажённой пары не позволяли оторвать взгляд от очаровательного зрелища.

— Это же…

— Да, они самые, — закончил мою фразу Вадим, — Адам и Ева. Только живут они в коридоре. Видно, так Бог распорядился.

Потом в маленькой квартирке скульптора мы говорили об искусстве, пили чай и рассматривали замечательные рисунки девушек и женщин, проникнутые непривычным мне тогда откровенным эротизмом. Мы, советские зрители, воспитывались за "железным занавесом" в котором "секса не было". Вдохновительницей и моделью была преданная жена и муза скульптора Юлия Львовна. Себя она называла "неквалифицированным помощником собственного мужа". Помощь в отливке моделей, перетаскивание в мастерскую найденного на свалках металлолома сочетались у неё с личным творчеством. Юлия Сидур была разносторонне образованным человеком, преподавала французский язык и написала несколько занимательных романов, обличающих унылое советское однообразие. Юлия была значительно моложе мужа, и за многие годы жизни они не утратили супружеской страсти и очаровательного эротизма.

Не хочу быть мальчиком

А хочу быть пальчиком

На девичьей ручке

Когда её хозяйка

Пробудившись от детства

Бесхитростно наслаждается

Сама с собой

О возлюбленном

Грезя

Двадцать лет, прожитые после смерти мастера, Юлия Львовна посвятила сохранению его творческого наследия. Её усилиями был открыт музей, ставший одним из центров культуры Москвы. В музее бережно сохраняется более пятисот пластических работ, около двух тысяч графических листов, там проходят творческие встречи с художниками и поэтами. Музей Вадима Сидура, был открыт в 1989 году.

Книжка стихов, которую я держу в руках, проиллюстрирована прекрасными рисунками автора.

Юлия Львовна была крепким тылом для Художника, вечно борющегося с неразрешимыми вопросами бытия и постоянно ощущающего тяжесть миссии, возложенной на него его неукротимой природой.

Я раздавлен

Непомерной тяжестью ответственности

Никем на меня не возложенной

Ничего не могу предложить человечеству

Для спасения

Остаётся застыть

Превратиться в бронзовую скульптуру

И стать навсегда

Безмолвно

Взывающим

Всей жизнью замечательный скульптор взывал к правде, милосердию и справедливости. Мы, потомки, знаем, что страданием, борьбой и неустанным творческим трудом он до конца выполнил долг Художника перед человечеством.

Февраль, 2009 год.

От героя в кино к герою в жизни Павел Кадочников

— Юрка, ты "Подвиг разведчика" смотрел?

— Не-а.

— Ну, ты… болван, Штюбинг!

— У меня, сам знаешь, денег нет.

Колям это знал, я позавчера проиграл ему в чику последние двадцать копеек.

— Протыримся! Мотай завтра школу, с утра в кино пойдём.

— С утра не протыримся, народу мало.

— На этот фильм и с утра идут. А если не получится, я тебе билет куплю. Мне отец вчера трояк дал, а Вондяю — пятёрку.

— Чё это он? Пьяный что ли расщедрился?

— Сам удивляюсь. Говорит, что главный разведчик — его земляк. Они даже дрались в детстве. Тот маменькин сынок был, вроде тебя, рисовать любил. Отец таких на дух не переносит. А тут — на тебе! Кино! Отец его стразу узнал, да и фамилию вспомнил — Кадочников.

— Кадочников? Это который в "Антон Иванович сердится"? Долговязый такой? Так он же в Москве. А твой отец где — на рынке. Врёт твой отец, по-моему.

Отец двух братьев, моего приятеля Кольки Куимова и его старшего брата Вондяя, был вором. Он промышлял карманными кражами и разбоем, к чему приучал и сыновей. Вондяй давно помогал отцу. Кольке, как и мне, было только тринадцать, и он стоял у старших "на подхвате" — ему совали краденый кошелёк или сумку и он смывался подальше. И вдруг от Коляма я слышу сказку об известном артисте! Какие с ним драки? Колькин отец мог одной левой этого хиляка уложить. Тут было что-то не то.

— Отец не врёт! — возмутился Колям. — Он нам никогда не врёт, только мильтонам.

— Ну, ты сам посуди — где они могли встретиться?

— В Бикбарде. Отец там раньше жил, там и Вондяй родился.

Колька назвал татарский посёлок в Молотовской области.

— Чего, чего? Там же одна татарва, а Кадочников русский.

— Не знаю, может и он татарин. Отец говорит, что они рядом жили, мать у них была образованная. Они давно, кажется, в Москву уехали, а мы уже перед войной — в Молотов (так тогда называлась Пермь). Отец его сразу узнал. И денег нам дал, чтобы артиста этого показать. А кинуха, точно, фартовая, не пожалеешь.

Наутро, закинув в сарай портфель с учебниками, я мчался с Колямом в кинотеатр "Звезда" на Комсомольском проспекте.

На первом сеансе, действительно, народу было немного. У кассы толкались такие же прогульщики, как я, да ещё два-три знакомых Кольке карманника. Поживиться им было нечем, взрослых в кинотеатре пока не было. Проскочить в кино было невозможно, у входа стояли две здоровенные бабы. Кольке пришлось купить билеты. Однако минут за пять до начала сеанса по фойе уже бродили человек десять, и можно было ожидать, что сеанс не отменят. Я стал должником, и Колям небрежно процедил: "отыграешься". Прозвенел звонок, и мы побежали в зал.

Фильм оказался отличным: мы орали от восторга, когда наш майор Федотов лихо облапошивал немцев и замирали от страха, когда герой должен был вот-вот провалиться. В самый интересный момент, когда разведчик захватил фашистского генерала, чтобы доставить в Москву, Колька дернул меня за рукав: "Пора!". Я знал, что, если мы хотим посмотреть фильм ещё раз, надо "тыриться", то есть прятаться.

Но где можно спрятаться в пустом зале, когда выходят последние зрители и начинают рассаживаться новые? Раньше мы пережидали эти минуты, улёгшись под креслами, но билетёрши уже знали эту уловку и проверяли зал. Однако Колька давно придумал другую прятушку, о которой было известно только самым близким его друзьям. Убежище было поистине уникальным — мы скрывались за лозунгами наших вождей. Дело в том, что вдоль экрана с потолка до пола спускались два кумачовых полотнища. На одном из них аршинными буквами красовались слова: "Из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ленин.", на другом — не менее суровое выражение: "Кино в руках советской власти представляет огромную неоценимую силу. Сталин.". Эти слова можно было обнаружить в любом кинотеатре города, но только в нашей "Звезде" они просвещали зрителей с широких вертикальных плакатов.

Колька давно обнаружил, что за экраном находится небольшая сцена и, что экран не закрывает её целиком. Оставшиеся по краям щели и прикрывались плакатами вождей. Нам нужно было за минуту перед заключительным титрами, чуть отогнув край плаката, шагнуть на сцену, а когда в зале выключали свет, выбраться обратно. Так что в этот день мы просмотрели "Подвиг разведчика" два раза. Я уговаривал Кольку остаться и на третий сеанс, но он сказал, что ему пора на рынок — он с утра ещё ничего не ел. Да и мне пора было "возвращаться из школы". Года два после этого главным презрительным ругательством уличных мальчишек было аристократическое выражение: "Вы болван, Штюбинг!"