Георгий Косарев - Сердце прощает

• Название: Сердце прощает
• Автор: Георгий Косарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Марфа и прежде не раз замечала подозрительное внимание, которое уделял ей староста. То он ни с того ни с сего заигрывал с ней, ластился, как пес к доброй хозяйке, то делал какие-то намеки на военные неудачи немцев. Но она чувствовала его фальшь и его скрытную злость.

Однажды ранним пасмурным утром на проселочном тракте, проходившем недалеко от села, загромыхали танки. Сотрясая воздух ревом моторов и лязгом гусениц, они катили на восток. Измученные люди со страхом вслушивались в зловещие металлические звуки. Но вот в деревню вкатили три автомашины с автоматчиками. Их угодливо встретил староста. "Коровы, бычки, кормить солдат", - объявили фашисты. И староста в присутствии односельчан сразу же указал на сарай Марфы.

Осень катилась все дальше, по ночам землю схватывало морозцем, нет-нет да падал на пепелище снег.

Как-то, в ненастный вечер, Марфа набрала для своей печки ведро чурок и головешек и направилась уже к сараю, но до ее слуха долетел непонятный шорох. Она остановилась и стала вслушиваться. Печально посвистывал холодный ветер. Она постояла с минуту, подумала: "А ведь кто-то таится. Или мне что-то почудилось?" И неожиданно, где-то совсем рядом прозвучал знакомый голос:

- Не пугайтесь, Марфа Петровна, это я, Виктор. Мне нужно поговорить с вами.

- Господи, неужто это ты, Витя! - негромко отозвалась Марфа.

Виктор вошел с ней в землянку, два его товарища остались в темноте наверху. Тусклый свет коптилки заколыхался из стороны в сторону, бросая тени на изможденное лицо спящего Коленьки.

- И ваш, значит, спалили? - подавленно спросил Виктор и снял с головы кепку.

- Боже мой, что здесь только было! - ответила Марфа. - Как они свирепствовали, если бы только видел, с ума можно сойти.

- А мать?.. - Виктор дышал взволнованно, точно предчувствовал что-то. - Наш дом сожжен, там ничего не осталось. Где же теперь мать? У кого она?

Марфа некоторое время собиралась с силами, села на скамью. Виктор опустился рядом с ней.

- Что случилось? Говорите же...

Марфа, нервно комкая концы своего полушалка, дрожащим голосом поведала ему о том страшном дне. Не могла она утаить, что среди арестованных односельчан - родственников партизан - была и мать Виктора, Василиса Хромова...

Виктор на какое-то мгновение будто окаменел, сидел молча, губы его дрожали.

Он что-то раздумывал, потом сухим жестким голосом спросил:

- А теперь немцы в селе есть?

- Нет, ушли изверги.

- А кто же тут всеми делами воротит?

- Староста и семь полицаев. Трое живут у него, во второй половине. Остальные у Семена Крючкова.

- Ну и как староста себя держит? Может быть, совесть заговорила у него?

- По его указке и забирали, - сказала Марфа.

- Понятно, - сказал Виктор. - Наш партизанский суд уже вынес ему приговор... Значит, при себе держит трех охранников?

- Да, но все не наши, не местные.

Марфа хотела еще пожаловаться, что по указке старосты немцы отобрали у нее корову, но Виктор перебил ее мысли.

- Ну, а у вас-то что нового?

Марфа пожала плечами:

- Какие у меня теперь могут быть новости!

- От Игната Ермиловича нет никаких вестей?

- Нет. Как ушел на фронт, так как в воду канул.

- А о Любе что-нибудь слышно?

- А что я о ней могу услышать? Говорят, как сыр в масле катается. Лелеет он ее, паскудину.

- И держит взаперти, - добавил Виктор. - Это нам говорили.

- Значит, ты ее не забыл еще?

Виктор, нахмурясь, опустил глаза.

- Может, она и рвется на волю, но разве от таких вырвешься...

- Захотела бы - вырвалась, в одной рубашке да убежала бы, - с болью в голосе произнесла Марфа. - И разве могла я думать, что моя дочь...

- Нет, она не такая, как вы думаете, - сухо сказал Виктор. - Здесь что-то не все ладно. Может быть, нам потребуется и ваша помощь, Марфа Петровна. Надо все обдумать...

- Разговорились мы, и покормить-то я тебя забыла, - вздохнула Марфа.

- Спасибо, сыт, - ответил Виктор. - Вот разве только водички...

Марфа зачерпнула в ведре кружку холодной воды и подала Виктору.

- Так и уходишь голодный? Хоть бы взял что поесть на дорогу, сказала она и достала полбуханки хлеба.

Виктор смотрел на хлеб и колебался: брать или не брать. Однако соблазн был так силен, что он не удержался и, взяв хлеб, сунул его за пазуху. Потом прижал его ремнем автомата.

- Да, вот еще что, Валя Скобцова, - понизив голос, продолжал Виктор, - видимо, погибла. Матери пока об этом не говорите.

- Бедная Валечка! Какое же это горе для матери! Какая же она была добрая, разумная, Любина подружка.

Виктор ничего не ответил и, махнув Марфе рукой, вышел из землянки.

Марфа вышла следом. Она прислонилась к стене и стала прислушиваться к торопливым шагам удаляющихся партизан.

Долго в раздумье стояла она возле сарая и вдруг испуганно вздрогнула: три гулких раскатистых взрыва потрясли ночную тишину. Прошло не больше минуты, и темное небо над домом старосты Якова Буробина озарилось ярким пламенем. Марфа спокойно перекрестилась: что заслужил, то и получил. Туда ему и дорога.

Глава двадцать первая

Партизанский полк, в который влился вместе с уцелевшей группой Игнат Зернов, всю осень и начало зимы находился в походах по отдаленным тылам противника. Он шел по следам своей разведки и неожиданно налетал и громил жандармские управы, уничтожал полицейские участки.

Однажды, получив сведения о передвижении немецкого обоза, подразделение, в котором служил Игнат, вышло на его перехват.

Пробирались лесом по глубоким сугробам. С наступлением сумерек подошли вплотную к тракту. Взвесили обстановку. Обоз противника был растянут более чем на километр, и это осложняло внезапность атаки. Пришлось и отряд значительно растянуть вдоль дороги. Игнату во главе группы было приказано обойти фашистов с тыла, оседлать большак и перекрыть им путь к отступлению.

- Ваша задача, - напутствовал Игната командир подразделения, - будет состоять также и в том, чтобы сорвать возможность подхода противника извне на помощь попавшему в капкан обозу. Сниматься с тракта разрешаю не раньше, чем через час после завершения всей операции.

Игнат по-военному козырнул.

- Все ясно, товарищ командир, задача будет выполнена.

Ночь была безоблачная. Почти в зените под темно-синим звездным шатром плыла серебристая, в холодном блеске луна. В ее призрачном свете нетронутый снег казался голубым, тени, падавшие от деревьев, были черными.

Укрывшись среди толстых стволов сосен, Игнат в раздумье смотрел на тракт.

Центральное место на облюбованном боевом рубеже Игнат отвел ручному пулемету, затем группе автоматчиков и на случай критической обстановки выделил двух гранатометчиков с утроенным запасом гранат.

Прошло свыше часа, но никаких признаков появления противника не обнаруживалось. Мороз донимал Игната, и он чувствовал, как стужа все больше проникает через валяные сапоги, холодит спину под овчинным полушубком, охватывает инеем бороду, усы, брови. Игнат время от времени снимал рукавицу и, отвернув ее край, растирал теплым бараньим мехом свои стынущие щеки. Он прислушивался к каждому шороху, вглядывался то в один, то в другой конец тракта. И вдруг два горящих желтых фонарика впились в его лицо. "Что за чертовщина! - удивился Игнат и, внимательно приглядевшись, усмехнулся: - Беляк, да какой здоровенный, с ягненка! И как же, подлец, напугал. Если бы не война и не этот обоз, то сейчас бы я тебя уложил, и ужин был бы, как у тещи в гостях!" Заяц сидел на задних лапах, высоко подняв голову и к чему-то вроде прислушиваясь. "Неужто почувствовал нас или что-то заслышал неладное?" - подумал Игнат.

Скоро в той стороне, откуда ожидался противник, раздались гулкие автоматные очереди.

- Что бы это значило? - спросил кто-то из партизан.

- Может, кто-то опередил нас и завязал бой?

- Не может быть, - возразил Игнат. - Огонь-то не наш, не атакующий, да и стрельба только с одной стороны, а не перестрелка...

Партизаны примолкли.

- По-моему, это всего-навсего подстраховочная стрельба, - продолжал Игнат. - Фашисты часто так делают. Едут и палят из автоматов по всем кустам, им везде мерещатся партизаны.

Рассуждения Игната были резонны. Все приняли дополнительные меры предосторожности: каждый вырыл себе в сугробе окоп с таким расчетом, чтобы со стороны тракта его загораживал толстый ствол сосны.

Скоро стрельба прекратилась, и вдали на дороге показались темные движущиеся пятна. Потом стал доноситься скрип саней и фырканье лошадей. На трех головных подводах сидело по пять солдат, на остальных - по два, по одному.

Несмотря на сильный мороз, немцы были одеты в свои обычные шинели, кожаные сапоги, тонкие суконные подшлемники. Такая одежда, по-видимому, не очень их грела. Многие солдаты то и дело соскакивали с саней, жались к лошадям, толкали друг друга плечами.

Игнат насчитал более ста возков, замыкали обоз подводы с солдатами. Они курили, громко разговаривали, смеялись.