Джером Джером - Дневникъ паломника

• Название: Дневникъ паломника
• Автор: Джером Джером
• Издательство: Типография братьев Пантелеевых
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1893

«Дневник паломника» (The Diary of a Pilgrimage, 1891) — роман, основанный на реальном путешествии Джерома К. Джерома. Данный перевод (в дореформенной орфографии) был опубликован в литературно-историческом журнале «Вестник иностранной литературы», № 1 за 1893 год.

---

Итакъ мы купили и показали ему только одинъ обратный билетъ перваго класса до ближайшей станціи; и трогательно было видѣть, какъ просіяло лицо бѣдняги и слабая улыбка заиграла на устахъ, которыхъ она такъ долго не посѣщала.

Но бываютъ минуты, когда вы отъ души желаете, чтобы нѣмецкіе кондукторы обуздали свою страсть въ билетамъ или по крайней мѣрѣ ввели ее въ должныя границы.

Самому терпѣливому человѣку надоѣстъ день и ночь показывать билетъ; а являться въ окнѣ вагона въ серединѣ утомительнаго путешествія съ возгласомъ, «ваши билеты, господа!» — положительно не гуманно.

Вы устали, вы дремлете. Вы не знаете, гдѣ вашъ билетъ. Вы даже не помните, брали ли его, а если брали — не утащилъ ли его кто нибудь. Вы спрятали его подальше, разсчитывая, что предъявлять не придется по крайней мѣрѣ въ теченіе нѣсколькихъ часовъ.

Въ вашей одеждѣ одиннадцать кармановъ, да еще пять въ пальто, висящемъ на вѣшалкѣ. Можетъ быть билетъ въ одномъ изъ нихъ, а можетъ быть въ чемоданѣ, или въ записной книжкѣ, которую вы куда-то засунули, или въ бумажникѣ.

Вы начинаете искать. Вы встаете и сталкиваетесь. Тутъ вами овладѣваетъ какое то странное чувство. Розыскивая билетъ, вы осматриваетесь кругомъ; и рядъ любопытныхъ лицъ, слѣдящихъ за вами, строгій взоръ человѣка въ формѣ, устремленный на васъ, внушаютъ вамъ, при вашемъ смутномъ, полусонномъ состояніи, представленіе о полицейскомъ обыскѣ, о тюремномъ заключеніи срокомъ на пять лѣтъ, которое грозитъ вамъ, если билетъ окажется на васъ.

Вы съ негодованіемъ протестуете противъ такого подозрѣнія.

— Говорятъ вамъ, я не бралъ его! — восклицаете вы. — Я въ глаза не видалъ вашего билета. Оставьте меня въ покоѣ. Я…

Общее удивленіе вашихъ спутниковъ приводитъ васъ въ себя, и вы снова принимаетесь за поиски. Вы шарите въ саквояжѣ, выбрасывая всѣ вещи на полъ и проклиная желѣзнодорожные порядки Германіи. Потомъ вытряхиваете сапоги. Просите встать вашихъ сосѣдей — не сидятъ-ли они на немъ; ползаете по полу и шарите подъ скамейками…

— Не выбросили-ли вы его за окно съ остатками бутерброда? — спрашиваетъ вашъ другъ.

— Нѣтъ! Что я полоумный что-ли? — отвѣчаете вы съ сердцемъ. — Съ какой стати я стану выбрасывать билетъ за окно?

Обшаривая себя въ двадцатый разъ, вы находите его въ жилетномъ карманѣ, и затѣмъ въ теченіе получаса размышляете, какъ это вы ухитрились не найти его при девятнадцати предыдущихъ обыскахъ.

Поведеніе кондуктора въ время этихъ поисковъ отнюдь не можетъ подѣйствовать успокоительно на ваши нервы. Онъ вертится на ступенькѣ подъ окномъ, выдѣлывая повидимому все, что могутъ внушить ему опытъ и изобрѣтательность, для того, чтобы сломить шею.

Поѣздъ идетъ со скоростью 30 миль въ часъ (максимумъ быстроты курьерскихъ поѣздовъ въ Германіи).

Вотъ впереди показывается мостъ. Увидѣвъ его, кондукторъ хватается рукой за окно и откидывается какъ можно дальше отъ вагона. Вы смотрите на него. потомъ на быстро приближающійся мостъ; соображаете, что арка должна оторвать его голову, не повредивъ остальной части тѣла, и спрашиваете себя, отскочитъ-ли голова въ вагонъ или упадетъ на землю. На разстояніи трехъ дюймовъ отъ моста онъ разомъ прижимается въ вагону и арка убиваетъ комара, усѣвшагося на верхушкѣ его праваго уха.

Промчавшись черезъ мостъ, поѣздъ несется по краю пропасти, такъ что камень, выброшенный изъ окна, упадетъ прямо на дно, на глубинѣ въ 300 футовъ. Тутъ кондукторъ отнимаетъ руки отъ окна и начинаетъ выплясывать на ступенькѣ какой-то тевтонскій военный танецъ, похлопывая руками по тѣлу, точно кучера въ морозный день.

Первое и самое главное условіе для того, чтобы спокойно путешествовать по германскимъ желѣзнымъ дорогамъ, — относиться съ безусловнымъ равнодушіемъ къ участи кондуктора. Вамъ должно быть рѣшительно все равно, — погибнетъ ли онъ во время путешествія или останется цѣлъ. Малѣйшее участіе въ кондуктору превратитъ поѣздку по фатерланду въ сплошную пытку.

Въ 5 часовъ утра (какъ свѣжа, прекрасна и обворожительна земля раннимъ утромъ! Лѣнтяи, которые спятъ до восьми-девяти часовъ, теряютъ прекраснѣйшую часть дня, только мы, встающіе спозаранку, дѣйствительно наслаждаемся природой) я отказался отъ попытокъ уснуть и отправился помыться въ уборную, на концѣ вагона.

Довольно затруднительно умываться въ такой крошечной комнаткѣ, тѣмъ болѣе, что вагонъ встряхиваетъ, и когда вы засунете руки и полголовы въ умывальную чашку, — стѣны уборной, полочка для мыла, кранъ и другіе лукавые предметы пользуются вашимъ безпомощнымъ положеніемъ и толкаютъ васъ изо всѣхъ силъ, — когда же вы пытаетесь уклониться отъ нихъ, дверь отворяется и хлопаетъ васъ сзади.

Какъ бы то ни было, мнѣ удалось наконецъ, если не вымыться, то вымочить себя съ ногъ до головы. Затѣмъ я сталъ искать полотенца. Разумѣется его не оказалось. Въ этомъ-то и штука. Идея желѣзнодорожнаго начальства заставить пассажира умыться, соблазнивъ его мыломъ, тазомъ и водой, а затѣмъ объявить ему, что утираться нечѣмъ.

Таковы здѣшнія понятія объ остроуміи.

Я подумалъ было о носовыхъ платкахъ въ моемъ чемоданѣ, но чтобы добраться до него, приходилось идти черезъ дамское отдѣленіе, а я былъ въ весьма утреннемъ костюмѣ.

И такъ я утерся газетой, которая случилась у меня въ карманѣ, и пренеудобная же это вещь для утиранья, доложу вамъ!

Вернувшись на мѣсто, я разбудилъ Б., уговорилъ его сходить помыться, и прислушиваясь въ отдаленнымъ звукамъ его междометій, долетѣвшимъ до меня, когда онъ, подобно мнѣ, убѣдился, что утираться нечѣмъ — забылъ о собственной неудачѣ.

Ахъ! какъ справедливо говорятъ добрые люди, что думая о чужихъ страданіяхъ, мы забываемъ о своихъ!

За пятьдесятъ миль до Мюнхена мѣстность становится плоской, гладкой и повидимому крайне безплодной, такъ что и смотрѣть не на что. Путешественникъ сидитъ, устремивъ глаза вдаль, и ждетъ не дождется, когда же наконецъ покажется городъ. Но онъ расположенъ въ низинѣ и всячески старается укрыться отъ взоровъ путешественника, такъ что тотъ замѣчаетъ его только очутившись уже почти на улицѣ.

Конецъ воскресенья 25-го

Мы заказываемъ завтракъ. — Я упражняюсь въ нѣмецкомъ языкѣ. — Искусство жестикуляціи. — Сообразитеіьность. Première Danseuse. — Англійская пантомима въ Пиринеяхъ. — Ея печальный результатъ. — «Книга нѣмецкихъ разговоровъ». — Ея узкія понятія о человѣческихъ нуждахъ и потребностяхъ. — Воскресенье въ Мюнхенѣ. — Гансъ и Гретхенъ. — Большой свѣтъ и малый свѣтъ. — Пивная.

Въ Мюнхенѣ мы оставили багажъ на станціи и отправились на поиски завтрака. Разумѣется, въ восемь часовъ утра большіе рестораны оказались запертыми, но въ концѣ концовъ намъ все-таки удалось найти въ одномъ саду ресторанчикъ, изъ котораго доносился пріятный запахъ кофе и жаренаго лука. Мы вошли въ садъ, усѣлись за столикомъ, и подозвавъ человѣка, потребовали завтракъ.

Заказывалъ я. Я хотѣлъ воспользоваться этимъ случаемъ для практики въ нѣмецкомъ языкѣ. Въ качествѣ существеннаго блюда я заказалъ кофе съ булками. Эта часть сошла сравнительно легко. Я такъ напрактивовался за послѣдніе два дня, что могъ бы заказать кофе съ булками на сорокъ персонъ. Затѣмъ я сталъ придумывать что-нибудь повкуснѣе и потребовалъ зеленый салатъ. Лакей подумалъ было, что я желаю капусты, но въ концѣ концовъ понялъ въ чемъ дѣло.

Ободренный этимъ успѣхомъ, я расхрабрился и заказалъ яичницу.

— Закажите «Savoury», — замѣтилъ Б., — а то онъ принесетъ намъ кашицу съ вареньемъ и шеколаднымъ кремомъ. Вы знаете нѣмецкую стряпню.

— А, да! — отвѣчалъ я. — Конечно. Да. Такъ вотъ… Какъ по нѣмецки «Savoury»?

— «Savoury»? — промычалъ Б. — О!.. А!.. гмъ!.. Чортъ меня дери, если я знаю. Хоть убей не припомню!

Я тоже не могъ припомнить. Дѣло въ томъ, что я не зналъ никогда. Попробовали заказать по французски:

— Une omelette aux fines herbes.

Лакей повидимому не понялъ. Тогда мы обратились къ англійскому языку. Мы повторяли несчастное слово «Savoury» на всѣ лады, съ такими жалобными, плачевными, нечеловѣческими интонаціями, что казалось должны бы были растрогать сердце дикаря. Но стоическій тевтонъ оставался непоколебимъ. Мы рѣшились прибѣгнуть къ пантомимѣ.

Пантомима по отношенію къ языку, тоже что мармеладъ по отношенію къ маслу — «превосходный (при случаѣ) субститутъ». Но ея значеніе для передачи мыслей весьма ограниченно. По крайней мѣрѣ въ практической жизни. Въ балетѣ другое дѣло, — не знаю, найдется ли что нибудь, чего нельзя объяснить пантомимой въ балетѣ. Я самъ однажды былъ свидѣтелемъ, какъ мужчина-танцоръ легкимъ движеніемъ лѣвой ноги, сопровождавшимся звуками барабана, объяснилъ première danseuse, что женщина, которую она считала своей матерью, на самомъ дѣлѣ только ея тетка съ мужней стороны. Но нужно имѣть въ виду, что première danseuse дама съ необыкновеннымъ, единственнымъ въ своемъ родѣ, даромъ сообразительности. Première danseuse понимаетъ какъ нельзя яснѣе, что хочетъ сказать человѣкъ, повернувшись сорокъ семь разъ на одной ногѣ, и ставши затѣмъ на голову. А иностранецъ среднихъ способностей по всей вѣроятности понялъ бы его совершенно превратно.