Алексей Кошкин - Указка

• Название: Указка
• Автор: Алексей Кошкин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-020109-5

Очень необычная, очень оригинальная социальная фантастика!

Фантастика остросюжетная, захватывающая — и в то же время ироничная!

Фантастика, смело балансирующая на грани между утопией, антиутопией и альтернативной историей.

Кто-то из читателей воспримет эти повести всерьез. Кто-то будет смеяться до колик.

Но равнодушными они не оставят никого!

---

— Не твое дело. Ник подарил.

— Какой Ник?

— Которому нос откусили. Ты что, не помнишь?

— Чего это он расщедрился?

Она смерила меня взглядом.

— Уметь надо… Так за каким чертом ты явился?

Я показал ей юань. Только один. Да и то издали. Рисковать я не люблю. Она и говорит:

— Девяносто.

Я ушам не поверил.

— Ты что, вдова! Их везде по сто тридцать берут! Мне Джордж еще на той неделе говорил.

Она снова сигарету зажгла.

— Вот и иди в это «везде» и там меняй. А Джорджа твоего вчера пришили.

— За что?

— Да там канадец на мотоцикле ехал. А Джордж на тротуаре стоял.

— Так ложиться надо было!

— Да он обдолбанный был. Ничего не соображал.

Ладно, думаю, хрен с ним. Джордж всегда психом был.

Вижу, я вдове надоел. Она еще так дым от меня рукой отмахивает к себе, чтобы я им не дышал. Дыма ей жалко. Я за дверь заглянул, не слушает ли кто. Потом спрашиваю:

— Ладно, вдова. А за три юаня сколько дашь?

Она на меня так посмотрела, чуть не сплюнула.

— Будет тебе врать! Где ты их взял?

— В лотерею выиграл, — говорю. — Так что? Сколько?

— Ну, если за три… Получается, двести семьдесят.

— И твою пачку, — говорю. И слежу за ее реакцией.

Она отвернулась от меня, словно размышляет, а пальчиками-то еще одну сигаретку из пачки — раз! — и спрятала. Ладно, черт с ней.

— Согласна, — говорит. — Только чтобы я тебя здесь больше не видела. Во всяком случае, неделю. Нет. Две недели. Понял? Если раньше придешь, то мы тебя как Стива…

Я не хотел слушать про Стива. Но выслушал. Стиву не повезло. Его связали и положили поперек дороги. А по дороге — то канадцы, то полицейские…

Я как представил… Ладно, думаю, Стив тоже был психом.

— О'кей, вдова, — говорю. — Гони деньги и «Бонд», а юани я на стол положу. Да не дергайся, не фальшивые.

— Сама знаю, — говорит, и даже голос у нее дрогнул. — Я их, родимых, на расстоянии по запаху различаю, какие фальшивые, а какие нет.

Совершили мы обмен. Я уже совсем уходить собрался, да она меня остановила. И как-то вбок смотрит.

— Слушай, — говорит, — а чего это ты в свою Россию не едешь?

Я рукой махнул. Только и слышу от всех…

Вдова говорит:

— Ты, вроде, женат был?

— Жена, — говорю, — давно отдельно живет. Где-то в Бронксе…

Она так помахала пальцами возле головы, вроде как я с ума сошел.

— Ну ты вообще… В Бронксе! Так ее уже пришили, наверное… Плюнь. Все русские уезжают. Давай и ты вали.

И вдруг:

— Потом вызов мне пришлешь.

Не понять, всерьез она или со злости. И снова — голые ноги на полку. Я пошел прочь. Все равно ее даже с моим вызовом не пустят.

Никто меня не задержал…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Литературные елки проходили в Музее молодежи.

Собственно, музей был только в одной комнате. Вдоль стены стояли стеклянные шкафы, в которых лежали книги молодых авторов. Во всех остальных комнатах мебели не было, а только висели разноцветные листы ватмана в рамках. Сенечка прошелся вдоль этих листов.

— Картины молодых художников, — пояснили ему.

Сенечка улыбнулся:

— Я видел похожие на выставке в Нью-Йорке…

Кто-то обиделся:

— Не нравится — не смотрите.

По коридорам бродил бородатый юноша в ярко-желтом пиджаке. Он пытался раздавать книжицы, на которых было написано:

«Начни новую жизнь».

«Избавься от страха».

«Найди себя».

«Научись себя любить».

«Научись приносить пользу Родине».

«Жизнь как форма существования. Счастье как форма жизни».

Юноша не переставал улыбаться с задумчивым видом, хотя книги у него вежливо не брали.

— Я все это уже читала, — сказала одна девушка.

Всех пригласили в зал, похожий на зал маленького кинотеатра. Молодежи было много. Сенечка еще не вполне разбирался в погонах, но сейчас он видел, что на большинстве гостей были погоны начинающих писателей. Попались на глаза два маститых писателя, а впереди мелькнул и тут же пропал низенький человек. Погоны его блестели золотом и серебром.

— Признанный классик, — прошептал кто-то и назвал фамилию.

Прежде Сенечка слышал разговоры, что на елках воспитывается новое поколение свободомыслящих литераторов, будущих продолжателей идеи полной и окончательной демократизации общества. Старших писателей смущало только одно: в произведениях молодежи тут и там проскакивали слова вроде «кайф» и «секс» и появлялись даже совсем грубые.

Сейчас Сенечке поведали, что, когда на чтениях произносят такие вот слова, слушателям полагается прикрывать глаза и качать головой с понимающей улыбкой.

— Почему? — спросил Сенечка.

— Вы как бы показываете свое понимание текста. Все эти ругательства оправданны авторским замыслом и в кульминации подвергнутся острой критике и разоблачению.

Всех позвали, начались чтения. Ими руководил организатор Иван Концов.

— И вновь собралась прогрессивно мыслящая молодежь, — сказал организатор Концов. — Не может не радовать это завидное постоянство. И, как всегда, я приветствую на нашем собрании представителя прессы. — И он показал на Сенечкины знаки отличия. Сенечка привстал и поклонился.

Организатор Концов объявил первую поэтессу.

На глазах поэтессы Аллы Небесинской блестели слезинки. Небесинская опустила уголки губ и молчала. И видно было всем, как тяжело ей, но она готова, готова излить свою душу, ибо не в силах более носить в себе такую трагедию, такую драгоценность! Вот эту:

Я вздыхаю. Остались одни небеса,
На которых последняя гаснет слеза.
Ты не спишь, в небеса ты глядишь и молчишь.
За разлуку меня уже меньше винишь.

Я вернулась к тебе с ароматом весны,
Нам опять стали сниться счастливые сны.
Мы вдвоем наконец-то узнали покой,
Я теперь никогда не расстанусь с тобой!

Зал загрустил вначале, но когда все кончилось хорошо, поэтесса и ее любимый встретились, то раздался вздох облегчения. А Небесинская воспрянула. Подарила еще одну драгоценность.

Мне деревья кивают,
Как будто они что-то знают.
Может, знают они,
Что тебя не вернуть.
Чуть погасли огни,
Я отправилась в путь.
Вздох на небе ночном
Вдруг послышался мне.
Расскажи мне, о чем
Ты вздыхаешь во сне?
Ночью солнца не видно,
Не хватает живого огня.
Мне немного обидно,
Что оно испугалось меня.
Ну и пусть. Небо ждет.
Я лечу в высоту.
Снова солнце взойдет,
И тебя я найду!

Зал проводил Небесинскую.

Организатор Концов представил следующего поэта:

— Сатирик и пародист — Роман… вижу, все уже смеются… Итак — Роман Буйный!

Поэт Роман Буйный выскочил на сцену и замер в странной позе. Послышался его тихий голос.

Совсем тихий:

Я смотрю тебе в глаза,
А в глазах твоих гроза.
Нашей встречи снова жди,
Если кончатся дожди.
А они не кончатся…

Тут Роман подмигнул Алле Небесинской, подпрыгнул и заорал:

Потому что все СУКИ, СУКИ!

Бешеные аплодисменты; смех. Сенечка, как его учили, прикрывает глаза и качает готовой.

Роман вновь стоит неподвижно. Вскинул руку:

Посмотрите, как летает
Эта пара голубей!
Целый день они играют
И не думают о ней —
СМЕРТЬ! СМЕРТЬ!

Снова заорал и упал на колени. Подхватил микрофон.

— Белый стих! — объявил он. Медленно поднимаясь, начал:

Мама, почему
В детстве я был маленький?
А теперь такой большой
И круглый?
«Ромочка, но в детстве
Ты очень мало кушал.
А сейчас
Ты сидишь
У меня на шее.
И все время
ЖРЕШЬ, ЖРЕШЬ, ЖРЕШЬ!»

— Но это не Ромкина автобиография, — посмеиваясь, сказал организатор Концов.

Роман Буйный вновь поднялся с колен.

— Да уж… Я много работаю. Пишу стихи… Никто не обвинит меня, что я сижу у кого-то на шее… Напоследок прочитаю лирическое четверостишие:

Пали прозрачные пряди,

В лунном играя свете.

Рыжеволосые б… ди

Практиковались в минете.

После этого иссяк Роман. Зал сидел с закрытыми глазами. Сенечка ждал, когда непристойность будет разоблачена.

К нему нагнулись справа, и он услышал деликатный шепот:

— Простите, мне показалось, вам требуется объяснение происходящего. Роман Буйный в нашем кругу всегда воспринимается как весельчак. Ему многое прощают. Хотя если слушать внимательно, то можно заметить элемент разоблачения грубости в самих стихах, начиная с первой строчки. Это называется «самоирония».

— Как вас зовут? — спросил Сенечка.

— Поэтесса Галина Опахалова. Что вы делаете после елок?

— Вероятно, ужинаю с вами в ресторане «Гармония», — ответил Сенечка.

Руку Сенечки нащупали и сжали.

Организатор Концов вновь выступил вперед.

— Сейчас… Не побоюсь этого слова: один из самых умных поэтов. Серж Нелюдимов! Давай, Серж!